Хор мальчиков

— Игра того не стоит.
— Именно стоит: лишние денежки никогда не помешают. Надо же кормить ещё и Фреда. В одиночку, — добавила она для новичков, — на социал прожить трудновато. Лампочка на кухне или телевизор горят одинаково что для одного, что для большой семьи, а в расчёте на Душу…
— Тему души мы временно закрыли, — напомнил Бецалин.
— Оставьте, я же о том, что разница велика. Одиночки все ищут, где подработать, а чёрной работы здесь нет, я сама искала.
— Как-то не вяжется с вами амплуа чернорабочей.
— Так здесь называют работу вовсе не чёрную, по-русски, а левую, — улыбнулась Мария, — ту, которую делают тайком от властей.
— Значит, стоит жить вдвоём? Придётся вызвать жену. Экономически выгодно, а?
— А ты — одна?.. — вполголоса проговорил Дмитрий Алексеевич, и Мария посмотрела на него с укоризной.
 Глава восьмая 
 
Читателю русской классики поздняя осень должна бы видеться светлою порой — первая пороша, запах яблок, шапки на деревьях, игра в снежки, — между тем как для нынешних москвичей это время оказывается самым мрачным в году: город заметно темнеет, оттого что снег, едва выпав, превращается во дворах в грязную кашу, а на мостовых и подавно — в чёрную едкую жижу, от которой на переходах плачут босые собаки. Небо в эти дни висит низко, воздух насыщен холодной влагой, а день длится всего ничего, и многие хотели бы переждать мерзкое межсезонье где-нибудь на даче, а то и в тёплых краях, — да только мало кто имел такую возможность. Свешников поэтому порадовался за себя, когда в середине ноября вдруг открылась необходимость лететь в командировку буквально на край света, далеко на восток. В другое время он отправил бы вместо себя заместителя, но в этом году, оттого что не терпелось выбраться хотя бы в какую-нибудь зиму, поспешно уложил чемодан — слишком поспешно, потому что назначенные сроки тотчас начали судорожно смещаться и даже всё предприятие оказалось под угрозой; когда же и в самом деле пришлось улетать, белая зима пришла и в Москву, и причина, только что гнавшая из дому, показалась смешною. Однако что-либо менять было не то чтобы поздно или некогда, а просто лень, коли он уже настроился и не только вещички, но и мысли собрал и уложил для путешествия; так что в одно прекрасное (имея в виду погоду) утро ему пришлось ступить на дальневосточную землю.
Путевые его впечатления останутся при нём — кроме связанных с обратной дорогой, которую он задумал одолеть в два приёма, пересаживаясь с самолёта на самолёт, с местного — на лайнер. Эта пересадка оказалась совершенно замечательной и потому, что растянулась на несколько дней по причине, какую не придумаешь, но какою не удивишь советского человека, приученного к самым диким чудесам, и потому, что её увенчало весьма приятное знакомство. Известно, что задержки в пути редко обходятся без обзаведения приятелями или без флирта, вот и Дмитрий Алексеевич не избежал нового общества.
Билет был с открытой датой, что, по мнению Свешникова, означало: «когда захочу, тогда полечу», — а в действительности, как выяснилось, не означало ровно ничего, оттого что свободных мест на московских рейсах ближайших дней не было, и Свешникову, подошедшему к кассе двадцать седьмого числа с намерением двадцать седьмого же и улететь, предложили вылет — четвёртого. Сами по себе эти числа говорят мало, если не знать о принадлежности их, соответственно, к декабрю и к январю, то есть о том, что в недельный, и без того немалый для транзитного пассажира промежуток между ними умещался праздник Нового года, который даже одинокому человеку пристало встречать с близкими людьми. Прежде у Дмитрия Алексеевича неприятностей с новогодними ночами не случалось, к тому же накопился кое-какой опыт поездок по нашей живой стране, поэтому он и теперь не запаниковал и не раздражился, а подумал, что не сегодня так завтра в кассе непременно образуется лишний билетик из числа припасённых для важных особ. Чтобы ухватить за хвост эту удачу, требовалось только в нужный момент оказаться в нужном месте, иными словами — не отходить от кассы, однако Свешников счёл не лишним подстраховаться и, пренебрегая сомнительными удобствами зала ожидания, позаботиться об основательном ночлеге.
 
В Москве его на всякий случай снабдили кое-какими адресами гостиниц, и сейчас он, не мешкая, поехал в город, причём — в район, далёкий от всяческих вокзалов. Повезло ему, конечно, не в первом же доме, куда он постучался, но всё ж — в третьем или четвёртом, что по тем временам выглядело сказочным везением. Гостиница попалась захудалая, но такими были большинство подобных пристанищ в нашей стране, и Свешников, имевший о них представление, не ждал лучшего — разумно, потому что на сей раз ему досталась всего лишь койка в пятиместном номере без туалета. Думая провести тут всего одну ночь, он даже не вгляделся в лица соседей, отметив лишь, что с ними четырьмя в компании были четыре же бутылки. Вообразить, что и в остальных номерах и здесь, и во всех гостиницах города так же сидят за столами невесёлые мужчины, созерцая один и тот же натюрморт — початая поллитровка, гранёный стакан да плавленый сырок «Дружба», — не составило труда. Дмитрия Алексеевича, конечно, пригласили угоститься, но час был поздний, и он, только и мечтавший добраться до постели, отказался, сославшись на недомогание, а на самом деле — предвидя неловкую ситуацию из-за невозможности внести свою долю в общий котёл: все его деньги покоились в камере хранения; там же осталось и то, что, приди он сюда с вещами, непременно погибло бы в современном сюжете, вызвав изумление и восторг действующих лиц, — бутылка редкостной «Петровской» водки, захваченной из дому на случай встречи Нового года в скудных краях. Пришедшему с пустыми руками ничего не оставалось, кроме как тихонько улечься в своём углу. Он уснул, как провалился.
Вернувшись утром в аэропорт, он удивился открывшейся картине: народу там прибавилось, быть может, вчетверо или впятеро против вчерашнего, и не только в зале ожидания, но и во всех остальных помещениях и даже на лестницах жили люди: одни, в обнимку с вещами, лежали или сидели прямо на каменном полу, другие, неприкаянные, слонялись из угла в угол, неловко перешагивая через тела. От стоек регистрации доносилась перебранка, и во всей толпе чувствовалось электричество. Голоса, какие удалось различить, вели две темы: многим, кому отказали в законной регистрации на рейсы, отвечали многие же, успевшие отведать полёта и выпущенные поразмяться на промежуточной посадке да так и оставшиеся на земле, оттого что их самолёты вдруг улетели с другими пассажирами.
Причина неразберихи выяснилась скоро: местную детвору (вестимо, избранную, не от простых родителей), отправлявшуюся ни много ни мало, а на кремлёвскую ёлку, распорядители обеспечили билетами в далёкий столичный дворец, но не билетами на самолёт, и праздник для неё рушился; тут, однако, подвернулись два «Ту» сообщения Владивосток — Москва, севшие на дозаправку, и чадолюбивое начальство аэродрома, а то и другое какое-нибудь, куда более высокое начальство, приняло изумительное по изяществу и красоте решение отправить детей вместо владивостокских пассажиров, неосторожно покинувших свои насиженные кресла на борту. Так в аэровокзале разом появились две сотни взбудораженных невезением (и не везением) обозлённых людей, которых теперь следовало бы отправить в Москву в первую очередь; из-за отсутствия лишних самолётов сделать это было возможно, только посадив их на чужие места, опять-таки отказав законным претендентам, и так далее и так далее, и этой цепочке не виделось конца, и никто из имевших билет не был уверен, что улетит хотя бы когда-нибудь.
 
Внешне многое оставалось будто бы на своих местах — очереди пассажиров, копошение служащих, катание самолётов за окном, — но всё это было чужой материей, помещённой в чужое, не знающее красных чисел календаря время, замечаемое одними билетными кассирами; для простой публики время шло другое и по-другому, торопясь к неминуемому новогоднему рубежу, и Свешников, поняв, что с его билетом на четвёртое число можно просидеть здесь и до четырнадцатого, начал действовать. «Придётся надуть щёки», — озорно подумал он. Командировка его была выписана в крупнейшую в этом конце страны войсковую часть, начальник которой не слишком прихвастнул, назвав себя при встрече хозяином края, и ссылка на государственную важность своей миссии вполне могла бы помочь Свешникову. Его коллеги пару раз выходили из подобных положений нахальными звонками в обкомы партии и в местные управления КГБ, по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок», и он, решив воспользоваться их опытом и зная, что умеренное фанфаронство никому не повредит, приготовил в качестве самого весомого довода ссылку на необходимость до конца года, то есть в оставшиеся три дня, лично отчитаться в ЦК.