История об игроках и играх (СИ)

— Перед тобой не стояла задача думать, — напомнил Кузьма. — Перед тобой стояла задача докладывать.
Его ответ мне не понравился. Слишком легко домовой вышел из себя и спровоцировал обиду криминалиста еще раз. Петя производил впечатление гордого обиженного мальчика, перед которым нужно было всего лишь извиниться, назвать умницей и непризнанным гением, после чего Петечка обязательно раскрыл бы все карты. После публичной порки он точно ничего не скажет, даже если в запасе у него много удивительных историй, которые могут ограничиваться не только сменой места преступления.
— Постойте, получается, что объект прибыл в парк уже после того, как погрузился в сон? — спросил Мефистофель.
— Получается. Либо его сперва парализовали, а потом, в парке, он заснул. Но это слишком сложно, — задумался Кузьма. — Его не волокли по траве, а на месте не было ни следов борьбы, ни падения. Я выезжал на место и могу предположить, что он прилетел на поляну уже будучи в коме, после чего аккуратно приземлился.
— Вернее, его приземлили. Самостоятельно проделать такие фокусы, находясь в спячке, невозможно, — Юстас добавила в блокнот еще парочку закорючек. — А что там с магическим фоном?
Кузьма торжественно улыбнулся. Домового порадовало, что его ученица задает правильные вопросы в той же последовательности, которой придерживался он сам, когда прибыл на предполагаемое место преступления.
— Фон нестабильный, по моим подсчетам z770i прилетел со второго этажа филармонии, это в двухстах метрах от парка.
— Что объект мог забыть в филармонии? — Мефистофель скептически посмотрел на домового, на фоне красных воспаленных век его глаза казались еще более бесцветными.
— Это ты никуда не ходишь, — укорил молодого мужчину Кузьма. — А город, между тем, живет культурной жизнью и развивается. То у нас цирк гастролирует, то оперный театр…
— Цирк в филармонии — это сильно, — усмехнулся напарник. — Впрочем, учитывая размер нашего городка, каждое второе выступление какого-либо коллектива там — чистой воды цирк.
Кузьма насупился и задергал ушами. Я видела, как он старательно поджимал губы, чтобы не наговорить ничего лишнего.
— Я видел афишу филармонии, — нарочито медленно сказал Кузьма, — она расписана буквально на каждый вечер, однако цирк я в расписании не заметил, но поскольку Вы настаиваете, я собираюсь послать туда одного клоуна…
— Лучше нас с Юстас, — бестактно перебила я. — А клоуна отправьте спать, он после нескольких часов сна способен превратиться в джокера в вашей колоде и генерировать гениальные идеи.
Мне не нравилось, как звучал мой голос: звонко, чисто и радостно. Такими голосами обычно разговаривают отличницы в старых фильмах о пионерах. В жизни же его обычно используют предатели и карьеристы. Однако, на разведчика он почему-то возымел свое действие. Немного поколебавшись для вида, Кузьма махнул рукой в сторону Мефистофеля (тот, в свою очередь, отвесил мне шутовской поклон) и разрешил нам сходить в филармонию.
  
1_2
 
Мы остановились перед серым зданием филармонии, вероятно, претендовавшим на красоту. Я честно попыталась воспользоваться искусствоведческим образованием и определить стиль, но не смогла подобрать ничего из своего довольно хилого багажа воспоминаний. Может быть, это был соцреализм?
Перед нами стояло двухэтажное здание знаменитого цвета мокрого асфальта, спроектированное в форме параллелепипеда. Его не украшали ни большие одинаковые окна, ни массивные квадратные колонны, ни огромные тяжелые двери. Время не смогло помочь зданию приобрести благородную красоту, скорее наоборот, оно разрушило утопичную четкость, покосив ступеньки на лестнице и покрыв ржавчиной трубы. Филармония выглядела вполне уныло. Единственное, что вносило некую живость, — статуя дедушки — мирового лидера, известного в прошлом и практически забытого в настоящем, оставленная здесь как дань истории. Памятник блестел бронзовой макушкой и тянулся к небу в открытом жесте стремления к светлому будущему.
 
— Тоскливо для храма искусства, — подвела итог я.
— Смотря для какого искусства, — живо откликнулась Юстас. — Мне кажется, что для классической музыки региональных исполнителей это самая подходящая оболочка. Доводилось бывать.
Я с любопытством посмотрела на разведчицу. Раньше, пока нас не объединили в одну группу, мы практически не общались, даже здоровались не всегда. Потому я толком ничего о ней не знала, да и не принято было разговаривать среди сотрудников ФБД о прошлом…
— Нет, не по заданию, — скромно улыбнулась девушка. — Из праздного любопытства.
Мы остановились перед огромным фанерным щитом, на котором кто-то написал расписание выступлений на все вечера. Я находилась в благоприятном расположении духа, потому предположила, будто бы щит оформлял ярый поклонник Андре Массона: те же яркие цвета и сюрреалистичные фигуры на заднем плане. Юстас же высказалась более радикально, назвав оформителя дальтоником и наркоманом.
— Если верить датам, наш объект заинтересовался оперой «Путешествие Нильса с дикими гусями», ради которой приехал зарубежный дирижер. Странный выбор для взрослого мужчины, — заметила разведчица.
— Может быть, это одна из самых шикарных опер, — предположила я, фотографируя щит по просьбе Кузьмы.
— Если бы эта была шикарная опера, мы бы о ней что-нибудь слышали, — не согласилась девушка.
— Мы не ценители, — напомнила я. — Тем более, я что-то смутно припоминаю… Кажется, мальчик напакостил гному, после чего уменьшился и путешествовал по Швеции…
— Ты пересказываешь мне сюжет мультфильма — поджала губы Юстас.
Я попыталась вспомнить что-нибудь еще, но у меня не вышло. Мне стало стыдно.
— И заграничный дирижер тут не причем, он еще два вечера работает. В «Травиате» и «Женитьбе Фигаро», — прочитала девушка.
— О, вы тоже нашли это забавным? — раздался за нашей спиной хорошо поставленный женский голос.
За нашими спинами остановилась женщина лет пятидесяти и, прищурившись, переводила взгляд с фотоаппарата в моих руках на щит. На лице незнакомки была ироничная усмешка, выдававшая сложный характер ее обладательницы.
— Чудно подошли к вопросу оформления, — согласно улыбнулась я в ответ.
Ухмылка пропала с лица незнакомки, уступив место гримасе легкого разочарования. Она перевела взгляд на Юстас, ожидая, что та включится в диалог, сказав именно то, что дама хотела услышать, но разведчица молчала.
— Если бы вы были чуть более образованы, то Вас могло бы позабавить, что дирижировать оперой о Нильсе приглашен человек из Гаммельна, — в улыбке женщины появилось еще больше ядовитой иронии. — Но, увы…
Она легко перекинула конец шарфа на спину и пошла по направлению к темно-серой коробке филармонии. Звук ее каблуков дробил время, точно хронометр. Я же вновь чувствовала вину за свое невежество.
***
Вопреки моим ожиданиям, в лаборатории я наткнулась на Мефистофеля. Мужчина качался на стуле, уткнувшись взглядом в одну точку. Перед ним на столе лежали чертежи и бумаги, исписанные длинными формулами. Он так сильно щурился, что его глаз практически не было видно — только красные веки и белесые мохры ресниц.
— Ты не хочешь пойти спать? — поинтересовалась я, ставя перед напарником кружку с кофе.
Он не удостоил меня устным ответом, лишь отрицательно помотал головой из стороны в сторону. И не поблагодарил. Впрочем, я и не ожидала благодарности.
Без спроса я взяла бумаги с его стола. Мефистофель не остановил меня, что уже могло считаться жестом одобрения и дружелюбия.
— Что это? — спросила я, всматриваясь в его символы и сокращения.
Мне не часто доводилось видеть его почерк. Если мы трудились вместе в лаборатории, напарник вешал всю писанину на меня, поскольку делал практически всю основную работу самостоятельно. Я находила его решение справедливым и не возражала, испытывая тайную любовь ко всему, что связано с канцелярией. Его буквы были ровными, с правильным наклоном, но очень мелкие и немного неказистые.