Поединок

— Сумма нужна завтра. В час дня, — коротко сказал Дервиш.
Не обращая внимания на приближающихся охранников, он скинул халат. Его тело было словно свито из канатов, грудная клетка поражала размерами, но при всем этом Дервиша нельзя было назвать «качком», скорее наоборот — жилистым и худощавым.
Он сложил руки над головой и бесшумно вошел в воду…
Некоторое время Силантьев переводил недоуменный взгляд с брошенного халата на поверхность прозрачной воды. Затем отрывисто и хрипло приказал:
— А ну достаньте его! — Телохранители бултыхнулись в воду.
Через несколько минут бесплодных поисков они с виноватым видом подплыли к бортику и, тяжело дыша (как будто страшно устали), сообщили, что Дервиша нигде нет.
Но успокоившийся Силантьев уже не думал об этом. В его голове была всего одна мысль:
«Вот сволочь! Он даже не оставил возможности поторговаться. Да… Такого не в охрану ставить нужно, а по меньшей мере управляющим. Точно, управляющим! И чтобы заполучить его, не нужно жалеть денег. Подобный человек бесценен!»
Охранники, видя, что босс не обращает на их усилия никакого внимания, тихо отплыли в сторонку.
— Если в следующий раз появится этот гад, я его пристрелю, — мрачно пообещал один.
— С удовольствием составлю тебе компанию, — согласился второй, и было похоже, что оба говорят искренне.
  
 2 
 
Что-то было не так.
Дроздов чувствовал кожей. Но объяснить не мог, оттого и злился…
Наорал на молодого парня — «вестового», как его называл Дроздов, — затем остыл, постепенно пришел в себя, но извиняться не думал. Чувство дискомфорта не оставляло его. Словно кто-то из близких тайно предал его.
Близких?
Где они, близкие… Иных уж нет, а те далече. Или как там? Впрочем, неважно. Главное — разобраться, что происходит. События последнего времени складывались в какой-то один зловещий узор. Очень знакомый. Очень.
Узор, узор… Может быть, здесь разгадка?
Нет, не получается.
Тогда — отставить!
Но… береженого Бог бережет. И перед тем как отправиться в тир, Дроздов решил зайти в магазин, чтобы оттуда тайком понаблюдать — не следит ли за ним кто.
  
 3 
 
За Дроздовым следили. Тщательно и профессионально. «Наружка» — группа наружного наблюдения за объектом — работала четко и слаженно, и если бы простой прохожий вдруг и обратил на нее внимание, то в лучшем случае счел бы все увиденное за обычное совпадение…
Следившая за Дроздовым «наружка» состояла из двух пар — ведущей и страхующей.
Первый из ведущей пары — молодой человек лет двадцати трех, не больше, серый и безликий, среди такой же серой и безликой толпы (осень!), — отставал от «объекта» ровно на двадцать положенных по инструкции шагов.
Молодой человек жевал спичку, передвигался легкой птичьей походкой, сунув руки глубоко в карманы легкой, не по сезону куртки. Он изредка демонстративно зевал, делая вид, что больше интересуется однообразием окон панельных высоток, чем Дроздовым. И надо заметить, получалось у него довольно естественно…
Его напарник вел себя несколько иначе, скажем так — не столь легкомысленно. Возможно, в этом был виноват его внешний вид: рубец на щеке, прижатые к черепу уши, черная застегнутая на глухую «молнию» кожаная куртка и крепкие пальцы, схватившие стальными клещами руль видавшего виды «жигуленка».
Он ехал на машине не таясь, всем своим презрительным видом показывая, что следит, и это — вот ведь парадокс! — было для него лучшей маскировкой…
Страхующая пара двигалась за ведущей, в точности копируя ее ритм.
Дроздов, припарковав свою машину возле магазина, отправился за покупками, и тотчас молодой человек бесшумной тенью скользнул в магазин.
Автомобили ведущей и страхующей пар замерли в укромном месте. Напарник молодого человека со скучающим видом развернул газету — мгновенно шелест ее листов раздался во второй машине: там была установлена специальная связь.
Страхующая пара состояла из двух мужчин, похожих друг на друга, как плохие киногерои. Они были в одинаковых серых плащах, под которыми угадывалось оружие, в одинаковых серых шляпах, под которыми так же можно было уловить одинаковые казенные стрижки…
 
Услышав шелест, один из мужчин поморщился.
— Что, нервы? — спросил его другой.
— Нет…
— Я же вижу.
— А ты отвернись…
Они синхронно повернули головы — точь-в-точь как две заведенные куклы! — посмотрели друг на друга. Нехорошо посмотрели, надо заметить. Скверно. Как пара змей.
Затем вновь отвернулись. Чтобы продолжить наблюдение…
«Наружка» не предполагала, что в данный момент сама является объектом пристального наблюдения. И наблюдал за ними всего один человек. Тот самый, что велел следить за Дроздовым.
Это был Моисей.
Нет, не то чтобы он не доверял своим людям — проколов обычно не было, а если вдруг и случались, то в редких (редчайших!) случаях. Но все же именно сегодня Моисей почувствовал — иррационально, интуитивно, шестым чувством, как хотите! — что необходимо самому присутствовать. И поэтому поехал сам.
Не мог не поехать…
  
 4 
 
Гамлет прикрыл глаза.
Не хотелось смотреть на этот поганый мир, где из-за честного слова приходится идти на такие подлости, что и думать противно…
Но думалось.
И эти думы не могли заглушить ни далекие, за толстыми стеклами «БМВ», звуки улицы, ни бьющая по ушам музыка, которую любил ставить водитель, ни что-либо другое.
Гамлету казалось, что его самого везут на «толковище», на воровской суд, где встанет кто-нибудь из «коронованных» и поставит на нем, на «законнике» Гамлете, крест.
Не хочу!
Старый вор замотал головой, но словно растревожил мысли — одна за другой они стали возникать в воспаленном от переживаний мозгу, и казалось, не будет им конца…
В бараке обычный «шмон», блатные прячутся в котельной. Котельщик, хилый зек с корявой наколкой на лбу «Раб КПСС», «корил» под придурка и, надо заметить, довольно удачно. А чего же не «косить», когда все «лепилы» у него куплены!
Глядя на сухую, словно всю перекрученную фигуру котельщика, никто бы не сказал, что это один из самых опасных налетчиков довоенного Иркутска. Был. Все мы когда-то были…
В кругу воров и Гамлет. Он на своем, на достойном месте. Рядом — легендарный Лимон, настоящий «батя» молодого тогда еще Гамлета. Чего только не видел Лимон, кого он только не знал!
И самого Ваську Бриллианта, авторитетного «короля» преступного мира, который дожил до семидесяти и пал непристойной, как говорили господа воры, смертью. Случилось это в ИТК-6, в небольшом Соликамске, когда наемный убийца задушил Бриллианта…
— А знаешь, что толковал Васька Бриллиант перед своей смертью? — спрашивал Лимон.
Молчал Гамлет. Ну откуда ему знать?
Лимон «держал» паузу — он был прирожденным артистом, — затем негромко, со значением произносил:
— «Мы несем свой крест чистоты воровской жизни…» Вот что говорил он, господа воры.
И переживали «господа воры». И сокрушенно крутили головами. И кто-нибудь обязательно цедил сквозь зубы:
— «Белый лебедь», мать его…
Именно так называлась «сучья» колония, где по-страшному резались воровские «масти», где и погиб, не сломившись, гордый Васька Бриллиант.
А Лимон тем временем рассказывал дальше…
И про медвежатника Лешего, вора в законе первого призыва, который, чтобы вырваться с Колымы, «закосил» под психа и стал есть дерьмо. А со временем и в самом деле сошел с ума.
И про красавчика Девку, ангельской красоты парня, который за четверть века сумел «нагрести» себе судимостей больше чем на восемьдесят лет.
И про карманника Есенина…
И про бандеру Арину…
И про золотого цыганского барона Ласло Ковача…
Про всех знал Лимон, и, казалось, его неторопливым рассказам не будет конца и края. Было в этих немудреных повествованиях что-то такое, что делало их похожими на легенды, на мифы. И превращались фигуры убийц и насильников, воров и грабителей, кидал и мошенников, садистов и психов в романтических героев. Да что там в романтических! В былинных!