Мальчики Из Бразилии

- Прошу вас, полковник, - стал успокаивать его Менгеле.
- Предполагая, конечно, что вообще будет какой-то выход. Пока, как вы знаете, у нас есть только ваши заверения!
Менгеле сидел молча, с трудом переводя дыхание. Взяв чашку, полковник уставился в нее и снова поста­вил.
Менгеле выпустил воздух из легких.
- Результат, вне всякого сомнения, будет именно таков, как я предсказывал, - сказал он. - Останови­тесь, полковник, и подумайте минутку. Стал бы Либерман приставать с такими вопросами к студентам, если бы кто-то согласился выслушать его? Ведь все наши разъехались, не так ли? И спокойно делают свои дела? Конечно же, Либерман постарался переговорить с кем-то еще - пусть даже со всеми прокурорами и полицейски­ми Европы! Но вне всякого сомнения, они не обратили на его слова никакого внимания. А что еще вы от них ждали - старый ненавистник нацистов является с исто­рией, которая, не имея под собой никаких доказа­тельств, звучит чистым бредом. Вот на это я и рассчи­тывал, когда принимал решение.
- Не вам предстояло принимать решение, - сказал полковник. - И шестерым нашим людям в данный мо­мент угрожает куда большая опасность, чем та, которую мы обговаривали.
- Но их старания обеспечат ваше самое большое вложение, не говоря уже о высокой цели существования расы, - встав, Менгеле подошел к столу и взял сигарету из медного ящичка. - Во всяком случае, вода перехле­стнула через дамбу, - сказал он.
Полковник продолжал пить кофе, глядя в спину Менгеле. Опустив чашку, он сказал:
- Рудель потребовал от меня, чтобы я сегодня же отозвал наших людей.
Повернувшись, Менгеле чуть не выронил сигарету из губ.
- Не могу в это поверить, - сказал он.
Полковник кивнул.
- Он очень серьезно относится к своим обязанностям старшего офицера.
- Он несет ответственность и как ариец!
- Верно, но он никогда не был уверен, как все мы, что проект сработает; и вы это знаете, Иозеф. Боже милостивый, ну и работу мы провернули!
Менгеле, полный враждебности, стоял молча, ожидая развития событий.
- Я не раз излагал ему то, что вы мне говорили, - продолжил полковник. - Если мы отзовем людей и все будет в порядке, то Либерману не удастся ничего проню­хать - тогда почему бы не пустить их снова в поле? Он наконец согласился. Но за Либерманом теперь придется наблюдать, не сводя глаз - об этом позаботится Мундт - и если будет хоть малейший признак, что он о чем-то догадывается, тогда придется принимать решение: то ли убивать его, что может вызвать только активизацию расследования, то ли подставить ему своего человека.
- В таком случае все пойдет прахом, - тихо сказал Менгеле. - Все, чего мне удалось достичь. Все средства, что вы потратили на эксперименты и оборудование. Как он может даже подумать об этом? Я пошлю еще шесть человек, если эти будут схвачены. И еще шесть! И еще!
- Я согласен, Иозеф, согласен, - успокоил его пол­ковник. - И я очень хочу, чтобы вы высказали свое мнение, если придет пора принимать решение, и выска­зали его в полный голос. Но если Рудель узнает, что вы отправили людей на операцию, будучи в курсе дела, что Либерман предупрежден - он полностью отстранит вас от операции. Вы даже не будете получать ежемесячных отчетов. Я бы предпочел не вводить его в курс дела. Но прежде, чем я пойду на это, я хотел бы получить от вас заверение, что вы не будете принимать... никаких еди­ноличных решений.
- Относительно чего? Никаких решений больше при­нимать не надо, так как все на местах и занимаются своим делами.
Полковник усмехнулся.
- Могу себе представить, как вам хочется сесть на самолет и лично добраться до Либермана.
Менгеле затянулся сигаретой.
- Не смешите меня, - сказал он. - Вы же знаете, что мне нет ходу в Европу. - Повернувшись, он стрях­нул столбик пепла.
- Могу ли я получить от вас заверение, - снова задал вопрос полковник, - что вы не будете делать ровно ничего, имеющего отношения к операции без кон­сультации с Объединением?
- Конечно, можете, - сказал Менгеле. - В полной мере.
 
- Тогда я скажу Руделю: пока остается тайной, ка­ким образом до Либермана дошли эти слухи.
Менгеле недоверчиво покачал головой.
- Не могу поверить, - сказал он, - что этот старый дурак - я имею в виду Руделя, а не Либермана - может списать и такие средства, и гордость арийской расы, опа­саясь за безопасность шестерых обыкновенных людей.
- Деньги - лишь часть того, с чем нам приходится иметь дело, - сказал полковник. - Что же до смысла существования арийской расы, то, как я говорил, он ни­когда полностью не верил, что проект сработает. Я думаю, что для него он несколько смахивает на черную магию; этому человеку не свойственен научный склад ума.
- Вы, должно быть, были не в себе, дав ему право конечного решения.
- В свое время это препятствие не будет нам больше мешать, - сказал полковник. - Если к нам придет это время. Остается надеяться, что Либерман прекратит бол­тать даже со студентами, и в вашем графике рано или поздно заполнятся все девяносто четыре клеточки.
Он встал.
- Проводите меня к самолету.
Он выкинул вперед негнущуюся ногу и походкой ро­бота двинулся на поле, напевая:
- Вот идет невеста! - шаг! - Вся в белом! - шаг! Ну что за глупости! Меня ждет самая обыкновенная свадьба! Но попробуйте внушить это женщине.
Менгеле проводил его до самолета, помахал вслед поднявшейся в небо машине и вернулся в дом. В столо­вой его ждал ленч, которому он уделил внимание, после чего тщательно вымыл руки над раковиной и направился в кабинет. Основательно встряхнув баночку с кармином, он отверткой поддел плотно пригнанную крышку. Надев очки, взяв краску и новенькую кисточку, он поднялся по стремянке.
Аккуратно окунув кисточку в краску, он обтер о край баночки излишек ее, перевел дыхание, успокаиваясь, и тщательно наложил слой красной краски в квадратики рядом с именем - «Дюрнинг - Германия - 16.10.74».
Все получилось как нельзя лучше: ярко-красное на белом, четко и красиво.
Он чуть подправил свое произведение и обратился к другому квадратику: «Хорве - Дания - 18.10.74».
И «Гатри - США - 19.10.74».
Спустившись со стремянки, он сделал несколько ша­гов назад и внимательно изучил плоды рук своих.
Да, эти три квадратика смотрятся.
Взобравшись снова на стремянку, он закрасил очеред­ные клеточки: «Ранстен - Швеция - 22.10.74», и «Рауншенберг - Германия - 22.10.74», и «Лиман - Анг­лия - 24.10.74», и «Осте - Голландия -27.10.74».
Оказавшись внизу, он снова бросил взгляд на график.
Прекрасно, семь красных отметок.
Но чувство радости было омрачено.
Черт бы побрал Руделя! Черт бы побрал Зейберта! Черт бы побрал Либермана! Черт бы побрал всех!
***
Ад кромешный - вот куда он вернулся. Владелец дома, Гланцер, из которого получился бы отменный антисемит, если бы не тот прискорбный факт, что он сам был евреем, выкрикивал оскорбления в лицо миниатюр­ной перепуганной Эстер, пока Макс и смущенная моло­дая женщина, которую Либерман никогда здесь не ви­дел, возились со столом Лили, подталкивая его к дверям спальни. Из многочисленных ведер и тазов, расставлен­ных по всему помещению, доносилось музыкальное пе­рестукивание капель и струек воды, которые просачива­лись из мокрых пятен по всему потолку. На полу в кухне валялись осколки фаянсовой посуды. («О, эти крысы!» - то был голос Лили) и надрывался телефон.
- Ага! - заорал Гланцер, поворачиваясь и тыкая в него пальцем. - Вот она, явилась наша всемирная зна­менитость, которую совсем не беспокоит имущество бед­ного старого человека! Не ставьте свой чемодан, пол его не выдержит!
- Добро пожаловать домой, - сказал Макс, вцепив­шийся в край стола.
Либерман поставил чемодан и положил папку. Было воскресное утро и он ожидал, что в квартире его встре­тят тишина и покой.
- Что случилось? - спросил он.