Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

Подходя к дому, Амери, как бы невзначай, спросил:
— Уделишь мне комнатку? Я могу и в коридоре, но гостей разве принято так встречать?
— Да ты у своих товарищей только на полу и спишь, — Филген отворил ворота, держа в одной руке пакет с хлебом, — можешь на втором этаже устроиться. Там никого и ничего нет.
— А вообще, меня удивляет то, как ты будешь дом продавать. Разговаривал с человеком-то? О своих делах ничего не говоришь, будто там что-то секретное заключается. Выкладывай давай, а то ночь спать не буду, — Амери вошел во двор и резко обернулся, — и какова карета будет? Будет место для груза? Или ты нанял еще и повозку? Раскошелился же… ради своего блага. Ты смотри, я бы лучше еще повозку взял. А-то будем в карете, как придавленные, так что плохая это затея.
— Я сказал кучеру, что у нас будет еще и груз, — неуверенно произнес Филген.
— А он что?
— Понял все. Так и сказал.
Филген не сполна мог довериться заказному кучеру, все, как он предполагает, он из пренебрежения. Он более был уверен тому, что кучер не принял это во внимание, и, видя лишь возможность прибыли, согласился: оно и понятное дело — из города сейчас выезжать боятся, и им нечего есть от этого. По дворам они катались редко, ибо прибыль была нехорошая. Всегда он предсказывал, и был в этом вполне убежден, что ожидает всего самого наихудшего, а оно случается редко. Обычно все гораздо проще — почти хорошее, даже радостное, но есть моменты куда хуже, что с этой мелочью Филген справляется. Вечер пролетел так же быстро, как потух огонь свечей. Амери все же улегся в зале, а они в той же спальне. Все в эту ночь было наоборот: Розалинда не мучилась от страхов, и, поджав ноги, заснула, как младенец после кормления. Филген же повременил со сном: на ее глазах он и не думал распечатывать конверты, сторонился этой мысли и претворялся, что давно ушедшее, тем более, не понятое, не имеет места в его настоящем. И Розалинда поверила, потому только, что муки ему не желала и в глубине понимала, что бесследным пятном эта шкатулка не останется. «Разве ее не убили? — он повторно пробежал взглядом по строчке, — все это время почему-то надеялся на ее смерть. Не всегда же отсутствие человека значит гибель. Даты нет. Это может быть написано хоть пять, а то и десять лет назад. Но неужели эта шкатулка все это время была там?». Он посмотрел на нее и взял в руки: витавшая пыль ложилась на кривые узоры, крышка скрипела, края были потерты. Вспоминая все происходившее за этот год, Филген избавился от вывода, что вещица эта храниться в саду многие годы. Ее бы снесло ветром, в лучшем случае. Или украли бы, что тоже было не редкостью. Мать он свою представлял ясно, смотря на портрет женщины в кабинете — художник ошибся. Она совсем другая и ничего общего не имела с тем ангелом в каморке Генри.
Пару раз Филген хотел подняться с кровати и побродить по дому или саду, чтобы самому узнать: много ли тайн зарыл Генри? «Если уж мы все обошли в доме, то, стало быть, все скелеты зарыты в саду. О таких вещах и думать страшно. Пусть будущие владельцы разгребают все. Мне и этого достаточно на сегодня и на всю жизнь. Их больше нет, значит, и волноваться об этом не следует». Через полчаса и он заснул, уколенный неприятными чувствами.
Сон их пронзило раннее солнце: окна были не зашторены, и лучи пробивались на слипшиеся веки. Наступило полное избавление. Сквозь тьму забрезжил сладостный свет. Розалинда долго дремала, дожидаясь желанного часа. Не хотелось ни вставать, ни пойти умываться — лишь желалось думать о поездке, о том, что случиться через час. Она тонула в упоении от этих замыслов, ощущая близость новых дней, возможностей и сладостей. Вдруг по ее волосам скользнула рука; раздался сонный, ленивый голос, от которого Розалинда вздрогнула, и повернулась к нему — детю солнца, играющего в золоте.
— Доброе утро, Розалинда.
Она ответила поцелуем в лоб и прошептала: «прекрасное». Но интонация эта была тосклива и заботлива. Филген присел, и, тут же забывшись, уткнулся носом в подушку. Два карих глаза смотрели на него бесконечно нежно и встревоженно, что неловкость одолела его сильнее, чем этот взгляд. Ощущение безмятежности и покоя укачивали, впитывали в нее, что та ее мечта уже осуществилась, и что это утро — поистине чудесное создание свыше. После завеса звёздной ночи, тишины, свет этот ослеплял. Хотелось жить лишь ради этих пробуждений и чувствовать, что и природа просыпается, вянет, грозит холодами, но разве могло это быть преградой? Спокойствие вскоре рухнуло. Щелк двери. Шаг вперед, и из прохода высунулась макушка Амери, а сам он смотрел отчего-то в сторону. «Сейчас уже не претворишься, — подумала Розалинда и усмехнулась, — пришел разрушитель, что ж, посмотрим…». Она вновь прикрыла глаза: из двери послышался шорох, затем и робкие шаги. Амери подкрадывался, и это хорошо ощущалось. Даже старался не вздыхать громко. Розалинда медленно натянула на подбородок одеяло и замерла в ожидании: шум стих. Вместо него вопрос:
 
— Спите еще что ли? Или передумали ехать? Знайте, что уже без десяти восемь. Два часа осталось! — воскликнул он; Филген сморщился, поежившись, — Розалинда-то уже проснулась, а ты чего? Или с домом расстаться не можешь? Тогда мы поедим одни, а ты будешь думать, и решать, как поступить. А хлеб неплох, вкус у вас есть… да, давайте, подъём!
— Ты-то сам собрался? — Филген перевернулся на спину, — или только поднялся?
— Собрался уже. Осталось чемоданы перетащить. А ваши где? Вы пока наряжаетесь, я бы помог… я видел какой-то багаж в зале, но не решался. Может, от покойника.
— Они и есть. Еще десять минут, ты рано пришел… — потирая глаза, сказал Филген, — иди обратно.
— Смотри ты, а! — обратился он к Розалинде, — и не удивляйся, что я так на «ты» перешел. Нам бы давно пора. Да от этих твоих десять твоих минут осталось только семь. И что они тебе дадут? Уснешь еще, и точно без тебя поедим. А пока утро, я пойду повозку найму, — при этих словах Филген поднялся и уставился на него, — только давай так: я плачу за повозку, а ты за карету. Вот это поровну. Главное — удобство. А ты этого не понимаешь.
— Делай, что хочешь… — отмахнулся он, и сел на край кровати, — сейчас собираемся и идем.
— А кучер прибудет прямо к дому? — спросила Розалинда, — ты сказал адрес?
— Сказал. Обещал приехать за десять минут, чтобы справиться с багажом.
Она, потянувшись, распласталась на кровати и тут же выскользнула из-под одеяла. Платье ее висело на стуле: взяв его, Розалинда вышла из спальни, оставив их наедине. Упрямство не оставляло Амери: он кружил вокруг кровати, подходил к шкафу, отбрасывал книги, и, взмахнув руками, воскликнул:
— Вставай уже! В лучшем случае, мы тебя в повозку посадим. В худшем — оставим здесь. Что выбираешь, а?
— Я уже встал, — Филген поднялся, и, нагнувшись, принялся заправлять кровать, — не кричи, пожалуйста, не хватало еще, чтобы голова перед отъездом разболелась.
— Я взял аптечку! Так что не пропадешь, — он опустился на стул напротив кровати, — я всегда сплю в какие-то долгие поездки. Если кто-то есть со мной, то это более, чем безопасно. На меня не надейся, а лучше к Розалинде. Она будет не прочь, а еще если учесть, какие у вас отношения.
Амери проговорил это заигрывающее, точно в шутку. Положил ногу на ногу, и глядел на Филгена, что тому стало неловко. После он резко встал. Филген оглянулся, и удивила его быстрая и уверенная ходьба. Глаза его жадно вглядывались в сад за окном. И, подправив воротник, Амери будто вылетел из двери: Филген и слова не успел сказать. «Оно и к лучшему, — подумал он, расправляя одеяло, — наверное, одумался и побежал за повозкой. Это очень… хорошо. Задержек нам не надо. Справившись с кроватью, он, взяв расческу с тумбочки, распутывал волосы, дожидаясь Розалинды. Впрочем, они управились скоро и без проблем, что удивляло его. Ведь ни одна поездка не обходиться без них, так ведь? Он засомневался. Розалинда вышла из ванной, встречаясь с Амери: тот шел в зал, а после вышел из него с двумя чемоданами в руках. И так снова: грохот грозно скользил по всему дому. Спустя полчаса наведался будущий владелец. Филген, встретив его при полном параде, получил последнюю половину платы. Мужчина прибыл с маленькой дочкой, что, вздернув маленький носик, наблюдала за всей сценой, как хозяйка, а отец — ее слуга. Розалинда несколько раз осматриваясь, боясь что-то забыть, и под конец, запихнула в сумку три повести, что пылились на шкафу.