Охота на магов: путь к возмездию (СИ)
— А Вы, собственно, ехать собираетесь? — спросила она. Я и не знал: куда, зачем, и ответить мне нечего. Считав мое непонимание, она пояснила с улыбкой. — Маги собираются переправиться через лодки до Блоквела. Раздают всем своим приглашения, конечно, в ограниченном количестве. А Вам, что, не дали?
— Нет… — отвечал я.
И вот, что удивительно: я ведь не маг и никогда им не был, а то приглашение мне все же дала. Я его сохранил и переписал. Оно небольшое, и больше не мог я понять, почему именно приглашение. Как оказалось, нужно было действительно посетить для начала того, кто это все задумал.
Вот, собственно, эта бумажка:
«Загородный перекресток, 10. Сбор для отплытия в Блоквел. 2:00 1.06 — дата и время встречи».
Я глянул и, честно, не поверил этому бреду. Как маги могли допустить того, чтоб встречаться в охраняемом месте? Это ведь ловушка, и писал наверняка какой-нибудь охотник. С женщиной я поговорил, и она искренне верила, видимо, опечаленная настолько, что жить не хочет больше в Гроунстене.
— Я знаю этого человека, — уверяла она меня. — И знаю, что сделает он все ради нашего спасения. Вам повезло, что Вы оказались в числе возможным переселенцев. Дата эта сменялась много раз, и, наконец, он насчитал точное количество лодок.
— И сколько их? А охотники? Неужели Вы слепо надеетесь на спасение, загоняя себя в их лапы? Это опасно, одумайтесь, пожалуйста…
— Слушайте, — говорила теперь она более твердо и убедительнее. — Эта война сделала нас недоверчивыми ко всему окружающему. Но главное — держаться вместе. Если этого делать не будем, то вскоре наш народ распадется на союзы… Вам не хватило чернокнижников?
Тогда уж я смутился, и не совсем помню, что ответил. Кажется, сказал, что рано или поздно так и случится. Маги образуют страны, будут сражаться, черт знает зачем, и убивать друг друга. Когда уже не один час прошел с той встречи, мне сделалось вдруг так подло от того, что я не нашел хорошего ответа. Теперь выдумал его и, возможно, продолжил бы разговор, если б не стеснительность и не мое не многословие… И понимаю теперь, почему так мало людей было в моем окружении даже при дворце: разве со скучным человеком свяжешь что-то? Возможно, я драматизирую, и все на самом деле не так, и ты бы, конечно, стала отрицать мои доводы, Афелиса, но вся эта тяжесть ломает всякое желание общаться с кем-либо. Мне не страшно на чердаке, здесь я свой и никто не прогонит меня — отчего не счастье? Я расписал все в диалоге, чтоб не запутать тебя. И ты советовала, и настроение так передается… Мне нравится.
Разумеется, идти в тот переулок я не хочу. Мне достаточно проблем, и не сомневаюсь, отплыв будет не один. Еще успею. Интересно, встречу ли я ее завтра… Потому только, чтоб посмотреть, насколько доверяет она своему товарищу.
А на сегодня я уже весь исписался. Сна по-прежнему нет ни в одном глазу, и это письмо я тебе отправлять не тороплюсь. Почтальоны потребовали деньги за срочную доставку, а иначе — ждать тебе придется не меньше пяти дней. Завтра напишу, что же состоялось. Новость эта будет по всему городу и, надеюсь, далеко идти не придется. Соседи узнают.
Попытаю себя еще часок… Если все тщетным окажется, то сяду за эскизы.»
«01. 06.
Подняться с кровати не составило сил, хоть и поспал я часов пять. С каждым таким пробуждением порываюсь все изменить, не оставить ничего из прошлого, но не выходит. Вспоминая теперь и то, как мялся в сомнениях, что, может быть, и правду наговорила та женщина, и стоило узнать побольше о мужчине… Мы ведь могли уплыть и зажить чуть более спокойно. Пусть и бедно, но без крови. Я знаю, как ты устала и как иногда тебя тошнит от вида пронзенных тел, и искренне сочувствую! Сердечность эта не передается на бумаге: она не может покраснеть, смутиться, оступиться… Но как же я тогда скажу то, что хочется? Мне страшно видеть, что ты переживаешь. Люблю тебя, люблю тебя еще с раннего юношества, люблю на всю жизнь. Впрочем, я снова говорю не о том, о чем следовало, но мои чувства не менее важны! Все из-за того, что я взволнован до ужаса. Сейчас напишу о всех событиях очень кратко и поясню в конце то, что думаю.
Выходить из комнаты было лень и тревожно: с самого утра раздавались выстрелы и возгласы охотников. Риска я боюсь и не допущу его, даже если он необходим. Но я уверял себя, что отплыв — какая-то глупость, созданная лишь для того, чтобы успокоить людей. В часу девятом за окном стихло. Соседи мои те еще пташки, и песни поют уже с самого начала дня. Хоть печальные, или счастливые, но и это приходилось мне в увлечение. Когда-нибудь и с ними тебя познакомлю, с прекрасными людьми! И узнал у них все про все. Ты, конечно, спросишь: «Откуда?» Они узнают все сами, ходят по другим людям, более приближенным ко всему происходящему, и распространяют.
Лодки не отплыли — то, что ожидалось! У соседки сестра бегает из дома к дому — ведь удается же некоторым, они будто страха лишены. Она-то и видела все: как люди собрались (не много их было, что тоже можно угадать легко), как, выстроившись, стояли у двери того дома и ждали. Но ответа так и не получили. А создатель всего этого шуму был человеком не бедным. Все, чтоб уплыть, у него действительно было. Вышел потом слуга и объявил, что дата переносится и хозяин велел кланяться. Почему же он сам не вышел в свет? Люди требовали его появления и объяснений — допросились. Уж не знаю и не могу писать, была ли правда в его словах, потому только, что в это время я спать ложился и не был на встрече. Но наговорил, что болен сильно, и нужно удостовериться в хорошем состоянии… Мне смешно от того, что я услышал. И доверять этому впредь не собираюсь. В общем, перенесли на пятое число. В то же время, как я помню. Что ж… Придется мне заставить себя уснуть пораньше. Хочется посмотреть, и, если ты будешь свободна, то оправлюсь с тобой. А вдруг получится? Мне вправду смешно.
Это все, что я хотел бы написать за сегодня. Все еще надеюсь на работу почты и посылаю тебе с этим письмом много объятий и поцелуев!
Твой Ангарет.»
«04.06
Афелиса, пишу тебе секретно от командира, хоть знаю, что так не положено, но… Сейчас бы о правилах вспоминать? Письмо большое, ведь мне есть, что высказать. Все от нашей последней (с этим спорить не надо) встречи, до вечера этого дня. Не могу и представить, когда прибудет письмо. Карманы мои пусты, так что не по первому звоночку примчит. Суд, должно быть, уже состоялся.
Даже сейчас с трудом верится в происходящее. Наконец, я собрал мысли в кучу и могу хоть как-нибудь рассудить. Теперь ясно понимаю и твои мотивы. Не ручаюсь за правильность, потому что и тогда я не знал, что у тебя на уме. Ты впервые так интересовалась моим братом, что это не могло показаться не подозрительным. А как узнал об убийстве… Будто говорить разучился. Особенно, когда узнал, что ты совершила это. Это зло, сущее, непомерное! Поначалу меня чуть не захлестнула волна возмущения, да что уж — верить не хотел! До сих пор на эмоциях. Думал: «Как можно погубить невинного человека, у которого вся жизнь впереди была?» Настоящая, счастливая жизнь. Он не жил ни в замке, ни в своем доме, а выживал, ждал невесту, может, и жену уже… Не знаю. Я искренне соболезную ей. Пусть и не на хорошей ноте разошлись, из-за пустяка, но разве заслужил он такого? Таким светлым ребеночком был, хотел уехать в Улэртон, к дальним родственникам… У самого меня слезы на глазах. Все же, не чужие мы, а родные братья. Жена его тоже умрет непременно, как узнает. До того скандала мы были дружны, и я верю, что подружились бы снова и все, все стало бы таким хорошим, каким никогда не было! Афелиса, я… Я не могу ни о чем другом писать, извини! Но и ты должна раскаяться! Ты ведь уже сделала это? Иначе мне совсем плохо станет, и не уйду я дальше… Поймают меня и растерзают на эшафоте! Я пишу с ошибками, грязно, неровно, но рука трясется, и не задумываюсь вовсе…
Столько чернил уже исписал, но они не вечны, а где я их найду в лесу? Да, мне удалось пробраться. После напишу как, сейчас не могу. Нужно отойти от чувств и обдумать все. Не знаю! Ничего не смыслю, и догадки мои неверны! Наперед вижу! Все, заканчиваю на этом, пока не забился в истерике какой-нибудь…