Охота на магов: путь к возмездию (СИ)

Обжигающие клубы пара распространялись по скудной кухоньке, прижимаясь к потолку. Тучи нависли над домом, угрожающе пряча солнце: все померкло. В углу, у единственного широкого окна, стояли догоравшие свечи. Желтый свет парил лишь у стены, остальная часть поникла в странное уныние. Все было убрано, точно и вправду приезжали сюда раз в год, чтоб только совесть не грызла о том, что где-то чахнет домик, ненужный и вроде бы свой. Амери застыл у окна, спиной в ней: плечи вздымались, подрагивали, грудь колыхалась, будто сдерживала обозленную печаль за тоненькими прутьями. Теперь мелочи не волновали, и говорить не хотелось, силы иссякли. Она уселась на стул и взглянула в чашку: пар впился в щеки, покрасневшие и ставшие теплыми. Разжав припухшие губки, проронила:
— Рассказывайте, коли хотите.
Не хотелось говорить, напротив, лишь слушать, да кивать, показывая свое участие. Тоска заморит его сердце, разъест, и черт не знает, что тогда наступит: злобный порыв? Крики? Что угодно, только не хорошее. И случались ли прекрасные мгновения, когда улыбка лезла без удержки, когда смех вырывался, искренний, неподдельный, когда чувство опасности утекало, сменяясь на теплое ощущение в груди? Нет, и вряд ли наступит. Не тот человек для приятностей.
— Действительно ли Вам интересно будет, Розалиндочка? Мне-то так… не определюсь сам. То хочется что-то высказать, но сторонюсь, если вдруг, воспримут это неправильно, и случится что-то. Всякое бывает. Вам-то знакомо это чувство, я и не сомневаюсь. Но Вам все хочется выдать таким, какое оно есть. Верны ли Вы секретам? Меня часто обрезонивали, но, честно, ничего не понимал. Не мог сдерживаться. Знаете, какой противный я человечек, а тут мне еще про добро, про честь что-то говорят. И здоровье примешивают. Ну и что с того, если от алкоголизма умру? От своего сладострастия. Значит, так было положено. От старости мне стыдно. Да и вот, вижу, как говорят: «Вон старик Хендерсон — пьяница погорелый, бодрячком, того поди, завтра на рассвете перемкнет». И перемкну. Сбудется все. Я, признаться, только это вижу, а промежуточный отрывок — нет, — он вздохнул, набравшись сил на тираду. — Ну, знаете, что-то подозреваю, что гулякой и останусь. У меня воля слабая. И невесты не найти. Хорошо будет, если родители оставят меня, и, как говорится, прямиком в одиночество. Мать-то ладно, она шибко не бьется, так, пищит иногда, но кто ее услышит. Сейчас вообще, безумная, убежала, дом свободен. Однажды закроюсь и не пущу ее! — Амери усмехнулся, взял чашку и обволок горло горячим чаем, чуть было не поперхнулся. — Хм, да! Тогда все хорошо, я счастлив. Живу, не смыслю ничего, и как-нибудь докачусь до тех последствий.
— И кто Вам такое говорит? — Розалинда склонила голову, остужая кипяток. — Родственники?
— Да кто попало! Кому языком почесать хочется. И какое им дело? Пусть эти старики спокойно помрут, и на новое поколение не бренчат. А разве среди них не было таких же, как я? Всегда такие были, неспособные. Я знаю, как буду жить, но когда-то же деньги кончатся. Когда-то статус мой рухнет, и девки перестанут ходить… И нужны ли они мне тогда будут? Мне бы тогда на корочку хлеба накопить, стащить у служанок, и те уйдут. У меня, кстати, экономка — женщина света! Вот так! И не хочется, чтоб она старела, но прихворала. Крылышки сломала.
— А что случилось? — задавала между тем Амеан вопросы, хлебнув из чашки.
— Что черт нашептал. Она еще подружка Авианы, что иногда злит. Всегда на ее стороне, и поощряет беднягу. Ну, давайте закончим. Экономка еще хотела на балл пойти, но я уговорил остаться. Печально было бы, если ее унесло куда-нибудь ветром, а она худющая, как собака дворовая. Растерзало бы ее… Мне самому повезло. Только жаль, что с Вами не ушел. Компания была бы получше, — вспомнил он в тот момент женщину, его спасшую, и мерзкие ее просьбы. «Какой мне ребенок? Я сам только что с пеленок выскочил! — думал мужчина, исключая страх ответственности. — Попросту я не семьянин. И наследство все быстро отберут. А есть такие демоны, что готовы глотку родителям перерезать за золото».
 
— Я с Филгеном еле карету нашли, еще бы немного и не спаслись бы. Везение, кажется, начинаю в него верить.
— Я и не сомневался никогда, что Филя строит глазки лучше любой женщины! Я бы повелся на него, не будь он мальчишкой. Пусть и скромный, но как выпросит, то все к его ногам. А время-то… уже шестой час. Немного нам осталось, я сказал дворецкому, чтоб кучер не задерживался. Не спешите же Вы?
— Нет, — мотнула она головой. — А куда мне?..
— Вы так всю свою молодость на одном месте просидите, — шутливым тоном выговорил Амери. — И что увидите? Я и не сомневаюсь, если однажды Вам в замке места не будет. У Царя знакомый в каждом углу, все к нему прибудут. Ну, оно сейчас и лучше! Именно сейчас. Пусть мы посидим, а потом поедем. Я, наверное, сразу в Блоквел отчалюсь. Как прояснится там ситуация. Дома все продам, денег наживу и уеду в свет. От Улэртона ничего не останется, я уверен и даже вижу наперед.
— Почему так уверены? Да, повсюду разруха, но всегда можно восстановить и построить краше и лучше. Пусть даже через много лет, но земля пустовать не будет.
— Да, да, конечно! Всем же так нужно выгребать мусор, очищать землю, чтоб потом что-то построить. Все состояние государства уходит на военную силу, а не на домишки. Эта земля зарастет деревьями, чем угодно, но цивилизации тут не будет. Уже светские люди едут за границу, хоть куда-нибудь, подальше от места трагедии. И наше время настанет…
Разговор этот продолжался еще два часа, и свелся в пошлейшие темы, от которых Розалинда нос воротила и отвечала брюзгливо. Все же, здешние красоты не воспламенили в ней небывалого восторга. Может, Амери хотел что-то да показать, только передумал, как бывает, в последнюю минуту. Ведь порывался же он, чуть ли за руку ее не дергал, вел куда-то… А ее опасение щекотит, предупреждая об опасности. Вскоре пришло время прекращать болтовню и выходить на крыльцо. На счастье, давешних выходок не повторилось, и Розалинде показалось, что он сдерживал себя, все стремился прикоснуться, как тогда, со всем жаром и страстью. Подбадривал ее, как старый друг, однако вспоминался ей тот конфуз, что такие мысли тут же отпускало. Усевшись, наконец, в карету, девушка облегченно выдохнула и подумала: «Какой друг? Я даже не знаю, кто он мне. И не приятель, знакомый тогда? На встречу с которым я вряд ли соглашусь». Встретил их тот же кучер: мужчина с завитыми усами, хлюпающий носом, и смотрящий с вызовом. Дерзостью он был наполнен так же, как и желанием получить рекомендацию от Амери. Взобравшись на козлы, взмахнул кнутом и лошади, прежние упрямые быки, поскакали по склону. Позже, когда спуск миновали, Амери сказал, что дворецкий прибудет в домик и закроет его, он недалеко гуляет и труда не составит провернуть ключ в замочной скважине.
***
Листья кружились в безумном круговороте: коричневые, совсем потухшие, зеленые и желтые — смертники, уносящиеся вдаль. Тучи разгоняли облака, громыхали и проливали слезы… Печаль свою об ушедших теплых деньках. Солнце перестало светить, гордое, оно закатилось за беспроглядными серыми сгустками. Вновь замерцало вдалеке. Карета покачнулась; из нее вышел Амери, расплатившись с кучером, махнул ему и направился по дороге, заметанной пылью и расплескавшимися лужами. Нужно спешить, непременно, иначе и он закружится в черном вальсе! Кудри его развевало, спутывало и превращало в копну. С ресниц стекались дождевые капли, разбиваясь о нос. До здания оставалось немного. Кругом все тихо, так тихо, что, кажется, скоро затворит предвестник чего-то ужасающего. Глубокое ущелье чернело направо: за ними рисовались темные вершины гор на помутневшем небосклоне. Сквозь серые массы мелькали звезды: далекие и неприступные. По обеим сторонам тропы выстроились тонкие нагие стволы, острые камни торчали, выглядывали кустарники, отпускающие свои кроны в странствование. Вдалеке громыхнула молния, тучи озарились мгновенным светом. На холме хмурилось облако, что казалось на засверкавшем небе грязным пятном.