Ты меня поймал (СИ)

— Кошмар, Лар, был потом, а тогда наступил ад. Я звонил твоему отцу после похорон моих девочек и кричал, что это он виноват, проклинал его и весь его род, даже обещал убить, а потом мы с ним оба плакали. Спустя пару месяцев я извинился перед ним и прислал в подарок тот самый кольт, которым ты мне угрожала.
— А потом их не стало.
Боль одна на двоих.
— Да. Я не успел на похороны. Хотел заехать и лично выразить тебе соболезнования, но мой отец, единственный кто знал обо всём в подробностях, посоветовал этого не делать. Мои тогдашние обвинения и обещания в адрес Илларионова всплыли в прессе, и часть журнальной братии пристрочила мне заказное убийство твоей семьи. Я почти на год покинул Россию.
— Хватит, Лео. Я больше не могу, — тихо, кажется, едва раскрывая рот, прошептала девушка. — Боль, словно ты от меня куски мяса отрезаешь тупым ножом.
— Прости. Прости меня.
Лара не плакала, а словно превратилась в соляной столп и все эмоции пожирали её изнутри.
Со стоном полного отчаянья подхватил её подбородок и поцеловал искусанные до крови губы. Я не хотел срывать корки с наших ран, но теперь мы оба захлебнулись.
— Прости, Мотылёк, прости, — шепчу бессвязно, не понимая, за что именно извиняюсь: за прошлое, настоящее или наше возможное будущее.
Хочу выпить всю её боль, залечить все раны на нежных крыльях, а потом отпустить, если захочет.
Женские пальцы судорожно впиваются в мои плечи, когда я в стремлении присвоить её себе начинаю сдёргивать халат.
Торможу и вцепляюсь в лазурный с вспышками синего взгляд. Неуверенности там гораздо больше, чем огня. И девчонка права. Её первый раз должен быть не вот так в торопях в чужом доме и на чужой постели.
Запахиваю ворот халата обратно под самым подбородком и, отвернув от себя на другой бок, укладываю нас спать.
— Не бойся, Лар. Я вполне способен просто поспать с прекрасной бабочкой в одной постели.
— А, вот оно, что упирается мне в поясницу?
— Оно тоже способно. Это, так сказать, приветствие тебя рядом с нами.
Не вижу, но буквально чувствую её ухмылку.
— И ты не ответила на мой вопрос.
— Какой?
— Ну ладно. Не будем. Спи, Мотылёк.
Спасибо дикой усталости и хроническому недосыпу, что усмирили моё неудовлетворённое «мужское», и оно довольствовалось теплом под боком и запахом цветов.
— Я смогу.
От голоса Лары дёргаюсь, видимо, успевая погрузиться в дремоту.
— Ну, я смогу простить и принять твою врождённую аномалию невыносимости.
— Спасибо, Мотылёк. Это вселяет в меня тонну надежды.
— Сильно только не воодушевляйтесь, граф Дракула, — снисходительно поспешила добавить Илларионова.
Улыбаюсь. Вот казалось, пару минут назад умирал от фантомного внутреннего кровотечения, а теперь радость. Признак эмоционального непостоянства на лицо.
Вздохнув, засунул нос в ямочку на женской шее, а всему остальному в моей голове приказал заткнуться. Граф я всё-таки или нет?!
  
Глава 22
 
Лара
Вчерашний день как аттракцион «Американские горки»- то вверх до звенящей радости в ушах, то вниз до страха там и остаться, а потом уже после, оглядываясь назад, никак не можешь решить: понравилось ли тебе и будет ли ещё один заезд.
Я рисовала.
Вздремнула всего пару часов, но в теле появилась необычная бодрость, что решила своими пыхтениями не будить Третьякова, а исчезнуть.
Не вышло. Свои вещи я нашла, а вот открыть замок и снять сигнализацию без хозяина дома не получилось.
Прихватив альбом и карандаши из гостиной, поднялась обратно в гостевую спальню.
Если честно, уходить от Лео совсем не хотелось. Вместо меня он теперь обнимал мою подушку, что-то периодически бормотал во сне и был весь такой необычно домашний и как будто только мой.
Наверное, это его вчерашние признания сделали нас сообщниками по тяжёлому прошлому. Хоть мы и много чего прояснили, часть тем все равно осталась нетронутой, включая его причастность к торговле детьми.
 
И в это мне верилось всё меньше и меньше. Не мог так граф…. Но я сама видела ту девушку и слышала её признания собственными ушами.
— Доброе утро, Мотылёк. О чём задумалась?
Поднимаю глаза от альбомного листа, где красовалась половина графского тела, нарисованная простым карандашом, та самая, что сексуально пускала слюни на подушку.
— О тебе, — отвечаю искренне, так как хоть и чуть сонные, но внимательные глаза напротив всё поймут.
— Мне нравится. Покажешь? — Лев кивком головы указывает на листы в моих руках.
Встаю с кресла и заползаю на край постели. Сейчас от вида голой мужской груди в нескольких сантиметрах от меня дико смущаюсь, поэтому сразу впихиваю листы в протянутую ладонь.
— Пейзажи, — удивляется де Бомарше, хотя я сама поразилась, когда поняла, что именно начала рисовать на первом листе.
И это была не осень и не кладбище, а ранняя зима, как сейчас. Деревья, припорошенные снегом, несколько птиц и тропы животных в лесу, что стоял в метре от этого дома.
— Наброски, — поправляю мужчину и от волнения начинаю теребить кончик косы, так как он доходит до своего портрета. Очередного.
— О! Это я точно заберу.
— Зачем? Страдаешь нарциссизмом?
— Нет. Боюсь, что юная художница так изумительно передаёт мой образ, что вскоре ей не понадобится оригинал.
Удивлённо изгибаю бровь, так как мне казалось, что такие мужчины, как граф де Бомарше, ничего не боятся, тем более быть позабытыми какой-то женщиной.
— Шутишь?
— Нет.
— Если тем самым пытаешься сделать комплимент моему таланту, то огромное спасибо.
— Насчёт комплимента не отрицаю, но я сказал то, что думаю.
Зелёные глаза смотрели в упор и без капли иронии. Так необычно видеть этого потрясающего мужчину без каких-либо масок на лице.
— Тогда мне придётся вас огорчить, граф Дракула, — тоже абсолютно серьёзно начинаю я, приближая своё лицо к его. — Мне абсолютно не нужен оригинал, чтобы вас рисовать. Достаточно просто закрыть глаза, и образ на моей сетчатке как тату.
Страшно вот так признаваться, поэтому закрываю глаза, словно демонстрируя то, о чём говорю.
— Тогда не будем закрывать глаза. Смотри всегда на меня, Мотылёк.
Прежде чем успеваю взмахнуть веками, на мои губы ложится глубокий и чувственный поцелуй. Лев всегда так целует, что пальцы дрожат и почва уходит из-под ног, а в данный момент постель. Пара секунд, и мир смещается в горизонталь.
Глаза приходится всё-таки открыть. Я уже лежу поверх мужской груди, а мои ручонки бесстыдно тянутся к волосам Льва. Не препятствую, так как этот обмен нежностями нравится нам обоим.
— Так о чём именно ты думала, когда я проснулся?
Хитрый и внимательный, подготовил меня к допросу.
— Думала, как такой заботливый друг, как ты, может заниматься торговлей детьми.
Зелёный взгляд леденеет, и я пугаюсь, что перешагнула ту невидимую черту, за которой мне и моим вопросам нет места.
— А действительно, как?! Поехали. Сама всё узнаешь.
Мягкий нежный котик Лео исчезает, а холодный и расчётливый граф де Бомарше уже тянет меня за собой из постели.
— Мне не особо хочется, Лев.
— А придётся, Клара Вениаминовна.
Спорить сейчас равносильно самоубийству. Я уже одета, остаётся только накинуть пальто и взять рюкзак. Леонардо же одевается очень быстро прямо передо мной, что вызывает очередной прилив вожделения и смущения при виде перекатывающихся мышц тела и ловких пальцев.
— Мотылёк, твой взгляд меня раздевает быстрее, чем я одеваюсь.
Морщусь от досады, что, как всегда, поймана с поличным, поэтому ничего не говорю, а просто хватаю рюкзак и несусь вон из спальни. Вот же я совсем … северный пушной зверёк.
Торможу в гостиной перед камином и энергично собираю принадлежности для рисования. Всё аккуратно складываю стопочкой на журнальный столик, как раз когда появляется Третьяков.