Месть мажора (СИ)
Сердце колотится так, что его грохот отдается в ушах. «Зачем он спрашивает? – бьется мысль. – Уволить хочет? Врач-кардиолог клинике не нужен, состав укомплектован, потому и торчу в приемном покое уже два года».
– Я тут наметил кадровые перестановки…
«Черт! – хочется крикнуть мне. – Говори уже толком, что от меня надо?»
– К-какие? – выдавливаю из себя и закашливаюсь.
– Пойдешь работать кардиологом в вип-отделение?
Вот оно! Свершилось! Шанс в действии. Теперь не спугнуть птичку счастья, не упустить.
– Но там работает Марианна Евгеньевна, – осторожничаю я.
Мне очень хочется воспользоваться предложением, очень! Но… это опасно. Почти нет опыта в этой сфере, а випы – капризные пациенты, малейшая ошибка, и можно ставить крест на карьере.
– Хм. Марианна чуть-чуть перестаралась. Ну, ты понимаешь, о чем я? Согласен?
Напрягаю мозги. Точно, ходили по клинике слухи, что она кокетничала с женатым випом. Может, не только кокетничала, кто же ее знает?
– Согласен! – мгновенно принимаю решение.
Глава 15. Арина
Мое ранение в шею оказалось неглубоким. Заточка прошла по касательной, разорвала кожу и немного зацепила сухожилие.
– Увы, Васильева, всю жизнь придется носить платок, – развел руками доктор.
– Почему? – испуганно схватилась за забинтованную шею я.
– Шрам останется безобразный. В колониях пластических хирургов нет.
– А исправить потом можно?
– Вперед… если денег хватит.
На этом мои расспросы и закончились. Перспектива заработать денег на пластическую операцию казалась слишком далекой, чтобы о ней думать, одна надежда на Матвея.
Две недели в лагерном лазарете пролетели незаметно. Я в основном спала, накачанная лекарствами, да беседовала со следователем.
После стационара меня отправили на месяц в карцер, было время поразмыслить о жизни. Из слов Веселова я поняла, что Варвара тоже поправляется, только теперь нас будут держать подальше друг от друга.
Это сообщение расстроило до слез. Неужели руки мажора дотянулись и сюда? Только нашла себе родственную душу, как и ее лишилась. А внутри зазвенела пустота, появилась какая-то обреченность и равнодушие.
Информацию о том, что к моим шести годам лишения свободы добавятся еще два, я приняла уже отрешенно, без слез: давно все выплакала.
– Не сообщайте маме! – тихо попросила следователя и закрыла глаза. – Умоляю! Она болеет. Не сообщайте маме!
Вернулась в камеру через полтора месяца, измотанная болезнью, мыслями, чувством вины и ненавистью. «Господи, – шептала в подушку. – Помоги не превратиться в зверя». От сокамерниц держалась особняком, да и они не набивались в друзья. От отчаяния спасли письма Матвея и его редкие звонки. Он по-прежнему был на моей стороне и помогал маме.
– Меня не выпустили по УДО, – сказала ему, когда появилась такая возможность.
– Ничего, еще все впереди, – успокоил он меня после недолгой паузы. – Попробуй подать прошение через год.
Легко сказать, да трудно сделать! Матвею, находящемуся на свободе, не понять, что этот год еще нужно пережить.
Постепенно жизнь в колонии вошла в прежний ритм: побудка, завтрак, работа, обед, работа, ужин, вечерний досуг. Иногда я ловила на себе пронизывающие взгляды старшей, мне казалось, будто она все знает, но молчит, и старалась держаться подальше от ее компании «ковырялок»contentnotes0.html#n_1.
Но однажды она позвала к себе.
Это была крупная женщина с погонялом Марго Рязанская. Будучи кобломcontentnotes0.html#n_2, она практически лишилась женских черт, и голосом, и манерами, и фигурой напоминала мужчину: не носила юбки, стриглась коротко, курила и громко рыгала. Целый штат ковырялок удовлетворял все ее прихоти. С партнершами Марго вела себя вполне по-мужски: защищала их, ревновала, старалась баловать, а иногда и проявляла настоящий деспотизм.
Старшая управляла камерой жесткой рукой. От ее прозрачных голубых глаз мороз бежал по коже. При ней все женщины старались смотреть в пол, потому что открытый взгляд намекал на строптивость.
– Сядь сюда! – приказывает она мне.
Я замираю и напрягаюсь, а мысли взрываются вопросами: «Что ей от меня надо? Хочет сделать своей ковырялкой?»
Ситуация двойственная: с одной стороны, я получу защиту и сносное пребывание на зоне, а с другой – навязанные лесбийские отношения. Такая перспектива приводила в ужас, и как ее избежать, я не знала.
Одна из шестерок мгновенно придвигает табурет, другая ставит дымящуюся кружку чая. В его черной глубине кружатся чаинки, я смотрю, не отрываясь, но из осторожности, ставшей уже привычной, боюсь сделать глоток без команды.
– Поклонись старшей, горох!contentnotes0.html#n_3 – толкает меня в спину кто-то.
– Простите, – бормочу себе под нос, но не поворачиваюсь: раненое сухожилие срослось неровно, движения шеей стали проблемными.
– Расслабься, Ринка! – басит Марго. – Новая ковырялка мне не нужна.
Шумно выдыхаю, свита Марго хохочет за спиной.
– Простите.
– Что ты заладила? Ну, прощу я тебя, и что дальше? Чем отплатишь?
– А что я могу?
– Вот это уже деловой разговор, – старшая зыркает на шестерок и рявкает: – Сдриснули все!
– Но Марго… Она же Засечку пырнула, вдруг…
Один ледяной взгляд – и мы остаемся за столом одни. Я превращаюсь в слух.
– Это ты Варьку в больничку отправила?
– Нет. Я ножниц даже в руках не держала.
– Значитца, наезд, – Марго задумчиво стучит пальцами по столу. – И кто его организовал?
Пожимаю плечами.
– Ясно. А за что?
– Тоже не знаю.
– Тогда это подстава с воли. Сильный у тебя там враг.
– Думаете?
– Уверена. А еще очень богатый, раз у него все вертухаи куплены. Сечешь картину?
– Не секу, – отвечаю дрожащими губами, потому что, и правда, не понимаю, чего от меня хочет Марго.
– Ну и дура! – старшая вытаскивает из пачки сигарету, прикуривает, я молча жду продолжения. Наконец она выдыхает дым прямо мне в лицо и оценивающе смотрит металлическим взглядом. – Короче, моя белобрысая ковырялка призналась: в тот день она мыла полы в кабинете начальника и слышала его разговор с посторонним человечком.
Она замолкает и выразительно смотрит на меня. Я даже потею от страха. На зоне информация не выдается просто так, за нее обязательно требуется расплата.
Что от меня хочет Марго? Тело? Душу? Деньги? Услугу?
Тело может взять без спроса, достаточно приказать своим давалкам, душа ей неподвластна, а денег у меня нет. Значит, нужна услуга. Но в чем? С учительницы начальных классов пользы, как с козла молока, а мои таланты швеи тоже под вопросом.
– Что я вам должна сделать за информацию? – спрашиваю свистящим шепотом, а слова с трудом вылетают из пересохшего горла.
– Пока ничего. Должок за тобой будет, горох, – коротким смешком отвечает старшая.
– Слушаю.
– Короче, пришел к начальнику такой красавчик, весь из себя на понтах. Котлами (наручные часы – жаргон) швейцарскими поблескивает, инспекторами (модными ботинками – жаргон) поскрипывает и потребовал сделать так, чтобы ты по УДО никогда не вышла.
– Убить?
– Нет, ты точно дура набитая! – Марго хлопает по столу ладонью, я подпрыгиваю. – Если бы целью было убить, ты бы сейчас здесь не сидела. Этот говнюк хотел, чтобы ты мучилась, в судорогах корчилась от отчаяния. Самое простое – организовать драку, за которую ты сядешь в карцер, и все, прощай воля навсегда.
– А как же это? – показываю на шею.
– Ну, разозлила ты Нинку-залетчицу, она баба дурная вот и перестаралась. Признавайся, что сделала?
– Кинула в нее бобину с нитками.
– Ладно, проехали. Слухай сюды, – она наклоняется ближе, – хочешь еще выйти по УДО?
– Д-да.
Надежда всколыхнулась в сердце, оно заколотилось, затрепетало, застучало в горле, я даже поперхнулась чаем.
– Держись меня.
– Но я…
Вскидываю веки, ловлю пронзительный взгляд и снова смотрю в стол, так жутко становится, словно с демоном встретилась.