Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)

Ардашев щелкнул крышкой карманных часов и, развернувшись к Нижегородцеву, сказал:
– Как я понимаю, надобно торопиться. Едем, Николай Петрович?
– С удовольствием, Клим Пантелеевич.
– Простите, милые дамы, что украл ваших мужей, – слегка склонив голову, извинился Стильванский. – Надеюсь, что не пройдет и часа, как они вернутся. Желаю вам не скучать.
– Что вы, Куприян Савельевич! Осип Осипович будет развлекать нас забавными анекдотами, не правда ли? – игриво улыбнулась Вероника Альбертовна и вопросительно взглянула на Варяжского. Титулярный советник смутился и что-то пробубнил.
У перекрестка, будто по заказу, ожидал свободный фиакр. Забравшись в коляску, Стильванский перевел дух и с ходу принялся засыпать Ардашева вопросами, связанными с последним убийством. Но Клим Пантелеевич, в свойственной ему вежливой манере, всячески уклонялся от каких-либо пояснений. Он то отрешенно смотрел по сторонам, то копался в монпансье, выбирая новое лакомство. Обиженный невниманием доктор насупился и замолк. И лишь Нижегородцев, знавший присяжного поверенного уже не первый год, наблюдал за этой сценой с ироничной улыбкой.
На Хлудовской улице у смирительного дома толпился народ. Среди воздушных женских шляпок и котелков мелькали картузы и платки. Расфранченные дамы и солидные господа, калеки на костылях, старушки-богомолицы, нищие и странники с непокрытой головой то и дело кланялись, молились, причитали и крестились на больничную дверь. Длинный, как жердь, бродяга в онучах и рогоже размахивал хоругвями с ликом Спасителя. «Благочестивый Афанасий, спаси нас!» – кричал, разрывая на груди рубаху, какой-то мужик с бородой по пояс. «Защити мя от гнева Господня!» – вопила в истерическом экстазе, упрятанная в шифон и кружева уже немолодая madame.
Извозчик остановил экипаж. Расплатившись, Стильванский раздраженно заметил:
– Полюбуйтесь, господа, что натворил этот циник Эйдельман: народ взбаламутил, да и Фрышкин, прочитав его пасквиль, чуть было Фартушина не порешил. Будь моя воля, я бы ввел в Уложение о наказаниях новую статью, по которой на таких вот щелкоперов, за сплетни да облыжные домыслы можно было бы накладывать епитимью. Пусть бы годами грехи перед Господом замаливали, а то творят, что вздумается, и никакой управы на них нет!
– Ну а как без них, Куприян Савельевич? Без них тоже нельзя, – заметил адвокат. – Газетчик – сродни глашатаю – свежие новости по земле разносит. А в них чего только нет! И про судью мздоимца расскажет, и губернатора-казнокрада на чистую воду выведет. Плохо только, что последнее время много среди журналистов продажных субъектов развелось. Но такие долго на одном месте не задерживаются. Смотришь, и кочует один и тот же крикливый псевдоним из «Пятигорского эха» в «Кавказский край», а оттуда в «Вершины Бештау». Так и бродит по редакциям, пока совсем изгоем не станет. – Ардашев вдруг замолчал и уставился на чумазого паренька лет шестнадцати, бойко торговавшего засаленными кусками какой-то материи, то ли коленкора, то ли муслина стародавних времен.
– А что это у тебя, любезный?
– Это лоскуты от исподнего Афанасия Благочестивого. Излечивает хворь и пособляет от сглазу, – весело пробалагурил юнец. – Купите, барин, недорого прошу: гривенник – штука.
– От какого такого Афанасия Благочестивого? – недоуменно осведомился Нижегородцев. – От Фартушина, что ль?
– От его родименького, – продавец вздохнул и перекрестился.
– Да это же форменное шарлатанство, господа! – дернул от негодования плечами Стильванский. – Куда только полиция смотрит!
– А вы не волнуйтесь, Куприян Савельевич, – послышался сзади чей-то голос. Я уже приказал городовому разогнать это сборище.
Повернувшись назад, доктор узрел кисловодского полицмейстера полковника Куропятникова в компании капитана Круше, судебного следователя Протасова и невысокого господина лет сорока, с бритым лицом. Толстый нос, обвислые щеки и маленькие глаза делали его похожим на французского бульдога. Правда, бульдога пьющего, поскольку нос отличался сизым цветом. Руки незнакомца нервно теребили ручку медицинского несессера, который он, словно школьник, держал прямо перед собой.
 
– А! Афанасий Евтропович! Уже прибыли? – Стильванский попытался выдавить из себя приветливую улыбку, но она получилась настолько натужной, что ему самому стало неловко перед полицмейстером. – Проходите, проходите, господа! – торопился он, открывая наружную дверь. Вот и хорошо, что все собрались, сейчас, стало быть, и начнем.
Миновав двор с высаженными клумбами, над которыми кружили пчелы, вся депутация вошла в небольшой кабинет доктора. Полковник вопросительно уставился на Ардашева и Нижегородцева:
– Извините, господа, но не имею чести быть с вами знакомым.
– Ах да, простите, – засуматошился эскулап. – Я вас так и не представил. Прошу любить и жаловать – мои хорошие друзья из Ставрополя: присяжный поверенный Клим Пантелеевич Ардашев и Николай Петрович Нижегородцев. – Он развернулся к полицейским. – Вениамина Яновича вы знаете лучше меня, а с Афанасием Евтроповичем, нашим начальником полиции, вы, вероятно, еще не знакомы, так же как и с Ильей Евгеньевичем Протасовым, судебным следователем.
Пока господа расшаркивались в любезностях, служитель принес несколько казенных табуретов. Между тем забытый всеми магнетизер скромно стоял в сторонке. Поглаживая сменный воротничок на сорочке, он тоскливо смотрел в окно. Приблизившись к телепату, Стильванский сказал:
– Насколько я понимаю, господин Вульфсон, вы готовы прочитать мысли нашего пациента, так?
– Можно сказать и так, но это было бы не совсем верно. Я не читаю мысли, я прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника и могу различать слова, которые он произносит внутри себя. А в иных случаях я вижу картинки, вспыхивающие в мозгу у душевнобольных.
– Позвольте! Но это сущий вздор! Что значит «прислушиваюсь к внутреннему голосу собеседника»? – возмутился Нижегородцев, взмахнул руками и поднялся со стула. – Как это возможно с физиологической точки зрения?
– Вижу, господа, что вас терзают сомнения относительно моей персоны, и потому мне надобно объясниться. – Магнетизер тяжело вздохнул. – Во-первых, я не профессиональный врач, а, если хотите, любитель, то есть я не имею университетского медицинского образования. Просто однажды, еще в детстве, после того как переболел тифом и едва остался жив, я стал различать звуки, которые раздаются внутри каждого человека. Позже я научился складывать их в слова и выстраивать целые предложения. Причем сам потаенный голос, его тембр и эмоциональная окраска всегда звучат по-разному: то жалостливо, то весело, а иногда грустно или испуганно. Как я понял, это зависит от того, какой человеческий орган страдает. Вы можете мне не верить, но мозг, сердце, печень или почки – такие же живые, как и мы с вами. Просто они существуют в другой среде. Однако с помощью советов немецкого профессора я научился помогать больным силой своего внушения. Здесь я применяю магнитное поле, обнаруженное во мне все тем же профессором Йоганом Шортом. Но все это касается людей со здоровой психикой. В случае же с умопомешанными пациентами мне приходится использовать другой дар – ясновидение – возможность наблюдать некие, если хотите, фотографические снимки, всплывающие в воспаленном сознании больного.
– А что, у сумасшедших нет своего, как вы изволили выразиться, «внутреннего голоса»? – выдавил из себя саркастическую улыбку Круше.
– Ну отчего же? Безусловно, есть. Просто он, – медиум поднял к потолку глаза, подыскивая нужное слово, – ну, фальшивит, что ли… как расстроенный рояль. А картинки… картинки всегда правдивые. Но – странное дело! – эти своего рода фотографические негативы проявляются только у безумцев.
 
– Отчего же это происходит? – заинтересованно осведомился Нижегородцев.
Вульфсон пожал плечами.
– Да я и сам не знаю. Но сейчас давайте поступим следующим образом: вы задаете ему вопросы с некоторым интервалом, примерно в пять секунд, а я тем временем буду помечать на бумаге все, что удастся разглядеть. Только постарайтесь не делать более продолжительных пауз, поскольку за первой картинкой может появиться вторая и третья, а они, как показывает моя практика, начнут путаться с той, что возникнет после следующего вопроса, и я не смогу их различить. – Он поднялся, обошел комнату, взял пустой табурет, поставил посередине и промолвил: