Ретро-Детектив-3. Компиляция. Книги 1-12 (СИ)
– Не извольте беспокоиться, – склонился в вежливом поклоне официант и тут же скрылся за коричневой дверью кафе.
Не успели карманные часы присяжного поверенного проиграть популярную опереточную мелодию, как тут же возник невысокий мужчина с брюшком, по виду – ровесник Ардашева. Годы выели у него на лбу довольно приличную залысину, окруженную остатками когда-то пышной шевелюры. Прямой, немного расширенный нос почти не бросался в глаза. Заметные мешки под глазами свидетельствовали либо о больных почках, либо о вредной привычке работать по ночам.
Николай Петрович поднялся и представил незнакомца:
– Куприян Савельевич Стильванский, мой старинный приятель. А это Ардашев – Клим Пантелеевич, – врач широко улыбнулся, – и тоже мой старинный приятель. Так что будем, господа, наконец, знакомы.
После рукопожатия гость занял место за столиком. Вездесущий официант подал три чашечки ароматного напитка с легким, пахнущим карамелью дымком. Работник кафе терпеливо ждал, пока привередливый посетитель снимет пробу.
– Вот теперь другое дело, – удовольствовался Клим Пантелеевич.
– Хозяин велели поблагодарить вас. Они также изволили передать, что кофе для вас и ваших друзей теперь всегда бесплатный.
– Спасибо, любезный, спасибо.
– Жаль только, что завтра мы выбываем в Кисловодск. Так что вашему заведению разорение не грозит, – пошутил Нижегородцев.
– Вы съезжаете? – переспросил Стильванский.
– Ну да, – подтвердил присяжный поверенный. – На Ессентуки-17 и щелочные лепешки я уже смотреть не могу. А погружаясь в целебную грязь, каждый раз чувствую себя родственником тех несчастных существ с пятачком вместо носа, которых закалывают на Пасху. Да и Цандеровский институт навевает далеко не лучшие воспоминания.
– Вот именно об этом я и хотел бы с вами переговорить, – Стильванский сделал глоток из крохотной чашечки, крякнул от удовольствия, вытащил папиросу, и, вставив ее в янтарный с золотом мундштук, прикурил. – Собственно, это и заставило меня обратиться к вам, уважаемый Клим Пантелеевич. Я, как вам уже поведал мой коллега, заведую отделением для умалишенных в Хлудовской больнице. Совершенно случайно я прочел в газете, что во вторник, 27-го числа, произошло убийство в Ессентуках. И там была найдена карта – червовый валет. А четырьмя днями ранее один из моих тяжелобольных пациентов нарисовал вот это, – он достал из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо листок веленевой бумаги и развернул его: красным карандашом была выведена буква «В», чуть выше – череп и две перекрещенные костяшки. Художества оставляли желать много лучшего и действительно напоминали либо руку ребенка, либо мазню безумца.
– А вы уверены, что этот рисунок сделан именно до убийства, а не после? – усомнился Ардашев.
– Безусловно! Мы же ведем журнал наблюдений за пациентами и скрупулезно отмечаем их поведение в течение суток. Запись об этом рисунке сделана именно 23 июня – в пятницу. – Нервно попыхивая папиросой, медик продолжил: – Само собой разумеется, я стал просматривать хронику его поведения и вот что отыскал: на Петров Пост 6 июня, то есть за два дня до смертоубийства, в Цандеровском институте он нарисовал вот что… – Словно факир он вновь извлек такой же сложенный лист и положил на стол. На нем красовалась цифра 10 и красное сердце, пронзенное стрелой. – Что скажете?
– Интересно и даже загадочно. Однако я по собственной инициативе убийства не расследую. Мне приходится делать это только для оправдания своих клиентов, ошибочно обвиненных в совершении преступлений.
– Да-да, я читал об этом. Но я готов оплатить вам все ваши услуги по раскрытию этой тайны. Или, если хотите, как врач, я прошу вас защитить моего пациента, на которого упадет подозрение если не в самих злодеяниях, то, по крайней мере, в соучастии, стоит мне сообщить об этом в полицию. А я, как вы понимаете, обязан это сделать. Больше того – весь медицинский состав может оказаться под следствием. Любому же ясно, что без помощи сторожа, служащих, надзирателей или врачей умалишенный не сумел бы покинуть больничных стен. Выходит, кто-то ему помогал? Но кто и зачем? А что, если тут чей-то посторонний сговор и нас хотят опорочить? Да только от одной этой мысли кровь в моих жилах стынет, точно при стоградусном морозе. Поверьте, я очень дорожу репутацией больницы и потому прошу вас, уважаемый Клим Пантелеевич, отыскать истину. А деньги, деньги я приготовил. – Психиатр выудил из бокового кармана плотно набитый конверт и положил на стол. – Здесь три тысячи рублей. – Слегка смутившись, он добавил: – Я, естественно, понимаю, что сумма не бог весть какая. Я слышал, ваши гонорары несравненно выше…
– Не будем вдаваться в обсуждение моих доходов, – прервал врача присяжный поверенный. – Хорошо. Я возьмусь за расследование этого дела. Однако заранее ничего не обещаю, поскольку, как вы понимаете, я прибыл сюда отдыхать и нахожусь на водах вместе с женой. – Клим Пантелеевич на миг задумался. – Да, и вот еще что: а вдруг окажется, что злодеем является кто-то из вашего окружения? Тогда как? – Ардашев посмотрел на Стильванского таким пронзительным взглядом, что последний невольно втянул голову в плечи.
– Нн-ни-чего, – развел руками Куприян Савельевич. – На все воля Божья!
– Ну, что ж. Это во многом меняет дело. – Убрав деньги во внутренний карман пиджака, он поинтересовался: – А кто этот больной? И как давно он у вас лечится?
– О! Это довольно туманная история и, к сожалению, она зиждется большей частью на устных преданиях, поскольку сохранились лишь последние пять журналов его наблюдений, кои велись уже при мне. Этот пациент поступил к нам примерно лет десять назад. Когда точно – никто не помнит. Зовут его Афанасий Милентьевич Фартушин. Говорят, что он бывший нотариус из вроде бы обеспеченной семьи откуда-то из Поволжья. Но за все эти годы к нему ни разу никто так и не наведался. Ходили слухи, что, мол, он был осужден за убийство жены, но в камере предварительного заключения сошел с ума. Но так ли это на самом деле? Я пытался найти ответы на эти вопросы, но все его ранние бумаги куда-то запропастились.
– Скажите, а можно незаметно проникнуть в больницу? – опередил вопрос присяжного поверенного Нижегородцев.
– Вряд ли, – неуверенно пробормотал психиатр. – То есть теперь это сделать очень затруднительно. Я распорядился установить строгий контроль за посетителями.
– И давно?
– Сразу, как узнал об этих смертоубийствах, – он опустил глаза и затушил в стеклянной пепельнице папиросу, – то есть вчера.
– Ясно. А вы, случаем, никому больше не рассказывали о своих подозрениях?
– Так, знаете ли… с родственником советовался. Но ведь Владимир Павлович – лицо официальное.
– Кто, простите?
– Трощинский – директор Вод, – пояснил Нижегородцев.
– Что ж, пожалуй, довольно расспросов. Все остальное можно будет уточнить уже в Кисловодске. Кстати, Куприян Савельевич, позвольте поблагодарить вас за размещение в «Метрополе». С меня причитается, – Ардашев махнул официанту и тот, будто подлетев на крыльях, в один миг оказался рядом. – Попрошу фрукты, сырное ассорти и бутылку хорошего красного вина.
– Имеются вина крымские, кахетинские, донские или, быть может, «Егор Леве»?
– А Сен-Рафаэль?
– Всеконечно-с!
– Только смотри, чтобы стояла марка Союза фабрикантов!
– Не извольте беспокоиться. Вино настоящее. Во избежание подделок оно продается вместе с брошюрой доктора де Баре. Сию минуту-с!
«Да, – подумал Ардашев, – вот так новость! Теперь еще этот убийца-сумасшедший. А может, он и впрямь ясновидящий?..»
8. Человек-полоз
Прокофий Нилович Матушкин внешности был до чрезвычайности простой и даже заурядной. Небольшого росточка, словно высохший мухомор, он угрюмо смотрел на людей из-под седых широких бровей, сросшихся на самой переносице. Глаза его глубоко провалились, и потому их не было видно. Широкий нос почти раздваивался и напоминал треснутую посередине сливу. Густые усы и окладистая борода делали его похожим то ли на лешего, то ли на домового, а более всего он смахивал на успешного купца стародавних времен. Такие типажи теперь можно было отыскать в глухой провинции или на рекламе калош Товарищества Российско-Американской резиновой мануфактуры, где таровитого вида негоциант «ручался за доброкачественность товара». Он носил картуз с лакированным козырьком, рубаху-косоворотку и пиджачную пару. Брюки Прокофий Нилович заправлял в начищенные до блеска хромовые сапоги, которые ему шили в мастерской Аванесова. Из часов он отдавал предпочтение лишь изделиям марки «Breguet». Образ жизни Матушкин вел замкнутый, семьи у него не было. Вредными привычками он почти не был обременен: крепкому алкоголю предпочитал «Moum sec cordon vert» – французское шампанское с зеленым ободком на горлышке, которое именовал не иначе как «Мусека»; курил же он только кубинские сигары марки «Ойо де Монтеррей», любовно называемые им «Тетя Мотя».