Стражи миров
— Бойся Шорра, кем бы ты ни была. Я должен тебе. За свободу. Отдать долг. Как?
Чара хотела сказать, что ничего он ей не должен, этот странный зверь, говорящий на языке Крылатых коней («Лунгта, Лунгта», — болью запело сердце), но сказала совсем другое:
— Мне нужен Источник. Где его искать?
Пёс тяжело вздохнул. Поднялся, широко расставив передние лапы, и глухо проворчал:
— Иди за мной. Отдай свободу Фрро. Один я не справлюсь. — И, уже клацая когтями по петляющей в тени каменной дорожке, не оборачиваясь, добавил: — Свобода была недолгой…
Прячась в тени, они обошли парк. Ближе к глухой стене одной из башен им преградил дорогу другой Пёс, выше и крупнее первого, в красивой, почти бежевой с сероватыми подпалинами шкуре. Его красные глаза горели углями, из глотки вырывалось звериное, нечленораздельное ворчание. Её провожатый неожиданно и молниеносно наскочил на собрата, резко дёрнул за переднюю лапу и повалил противника на землю. Защёлкали зубы. Девушка испуганно замерла.
«Освободи!» — прорвался сквозь ступор Чары отчаянный взвизг.
Она подскочила к рычащему клубку и схватилась за бежевый мех. По руке полоснуло острой болью и клубок распался на двоих тяжело дышащих зверей, помятых, но не причинивших вреда друг другу.
— О-оу! — совсем по-человечески простонал бежевый Пёс. — Как это? Кто это?
Он уставился на Чару, но тут заворчал его товарищ.
Правую руку свело, и она опустила глаза: от локтя и до кисти с наружной стороны рука была вспорота. На вывернувшемся розовом мясе начинали проступать красные бусинки, грозя через миг превратиться в обильный кровавый поток. Боль ошеломила, заставила присесть и замычать. Псы сунулись к ней носами. Чара лихорадочно плела вязь целительного слова, не сумев отыскать в памяти нужного — мешала боль. Наконец, у неё получилось. Боль исчезла. Девушка боязливо отвела левую руку, зажимавшую рану, и вздохнула. Плохо сложенные края стянул неаккуратный багровый шрам, который останется навсегда; немного крови, которая успела выступить из раны, смазалось и подсыхало на раненой руке и на ладони другой.
— Прости? Я не понимал, что делаю… — Бежевый осторожно лизнул ей руку… И вдруг, вытаращив глаза, попятился, почти зашипев:
— Кровь Крейс… Ты — щенок Крейс!
Второй Пёс повернул голову и прорычал непонятное, для ушей Чары не предназначенное. Бежевый затих. Подошёл снова.
— Шорр не станет свободнее, чем он есть. Он — Пёс Минота и умрёт Псом Минота. Нам придётся убить его, иначе ты никогда не попадешь туда, куда стремишься. Отдадим долг и уйдём. — Чёрный сурово оглядел девушку с головы до ног и фыркнул: — Кровь Крейс? Если только капля… Источник спрятан в скале под замком. Используй свою магию. — Он выплюнул последнее слово с ненавистью, развернулся и двинулся вдоль стены.
Чара пошла следом, пытаясь дышать хоть чуточку ровнее, чтобы утихомирить бьющееся прямо в горле сердце. Лохматые спины мелькали впереди.
…Обретённое в Арисе чутьё помогло ей, иначе Чара искала бы Источник до возвращения хозяина замка. Псы предупредили, что времени у неё немного. После того как они сцепятся с Шорром, на шум сбежится весь замок, включая десяток других Псов и мага-приручителя.
Чара шла на неясный внутренний зов сквозь призрак гобелена на стене богатой опочивальни, сквозь несуществующие тупики мрачного каменного пути вниз, вниз и вниз. Ей пришлось вскарабкаться по завиткам древней надписи прямо на округлого каменного болвана, чтобы увидеть то, ради чего она оставила свой мир, Лунгту, Рикона и свои мечты. Ради чего только что принесла в жертву двух удивительных созданий…
Серебристый овал из сложенных лодочкой человеческих ладоней покоился в углублении камня, а на самом дне бушевала лужица ослепительного голубого пламени. Она подцепила холодную скорлупку и вынула из каменного основания. Ликование, похожее на то, что испытали освобожденные Псы, затопило её разум. Живой огонь заискрил, заставив тени каменного идола и самой Чары заплясать по стенам, став мучительно резкими. Крохотные искры щекотали ей кожу, падая вокруг ослепительным дождём…
Чара осторожно убрала Источник в мешок и побежала из душного подземелья наверх, к свету.
Отшатнувшись от рёва, визга и грохота драки в сторону сонной тишины в анфиладах пустых, богато обставленных комнат, она промчалась до незарешёченного оконца, в которое мог пролезть разве что ребёнок. Или Чара. За круглым боком башни слышались гортанные крики, топот и хриплый вой, но здесь было тихо. Никем не замеченная, она добралась до ограды замка.
Чистый камень городской мостовой не возвращал звук её лёгких шагов. Немногочисленные прохожие, господа или услужники, старательно обходили даже её длинную тень. Некоторые принимались крутить головой, почувствовав слово, но Чаре было неинтересно, чем закончится их недоумение. Глотая слёзы, она брела к городским воротам, где её терпеливо ждал Огастос…
Уснуть ей не удалось. Чара всхлипывала, зажимая рот рукой, чтобы не заголосить.
«Зачем, зачем я это сделала? — содрогнулась она мысленно. — Это хуже, чем смерть Колдея, в тысячу раз! Это хуже того, что я бросила Лунгту».
Она вспомнила леденящий душу вздох чёрного Пса — «Свобода была недолгой…» — и прикусила руку, чтобы не застонать.
«Это — самое страшное, что я сделала в жизни! Я посулила им эту свободу, а они расплатились жизнями, так её и не увидев! И я приняла эту плату…»
Чара слышала, как среди ночи налетел резкий ветер, перебирая черепицу над самой головой, как грозно зашумело близкое море, колотя волнами в утёс, а потом к общей какофонии добавился и звук дождя, разорванный ветром на полотнища — «тара-ра-рам» — отдельных перестуков.
К утру прекратился дождь и поутих шторм, но ветер всё ещё подвывал, временами. Огги проснулся рано, и они, напившись молока всё с теми же пирогами и щедро расплатившись за гостеприимство (платил, конечно, Огги), покинули домик смотрителя. Огастос направился было к сырой от ночного дождя тропинке, ведущей вниз с утёса, но Чара потянула его на самый край, к маяку. И там, между небом, землёй и водой, на рвущем одежды тёплом ветру, рассказала ему, кто она такая, куда собирается идти и зачем ей это, собственно, надо. А потом сунула руку в свой мешок и достала это.
Огастос выслушал Чару, не перебивая. Он даже не попытался скрыть потрясение, хоть и понимал, что выглядит недостойно и глупо с отвисшей челюстью и вытаращенными глазами, но… Но в правой руке девушки, в чашечке её узкой ладони, лежала серебряная скорлупа, мерцая живым, переливчатым, синим пламенем силы, и служила более чем веским подтверждением её невероятному рассказу. Обрывки панических мыслей метались в его мозгу: «…во что я вляпался? Крейс найдёт нас и уничтожит… Если жениться на ней, то… Отдать ей Источник отца? Как бы не так… Она сильнее всех в Арисе… Что делать? Делать-то что?!»
Чара молчала, заглядывая ему прямо в смущённую душу своими ясными глазами серьёзного ребёнка. Смотрела строго, не моргая. Ждала, как ждут приговора. И он не выдержал, кивнул, пряча дрожащие руки, странно оробев перед её прямотой, надеясь, что найдёт способ выкрутиться или объяснить ей, насколько велик риск и малы шансы на успех.
Девушка тоже кивнула, и напряжение исчезло с её лица, но не из глаз. Она осторожно коснулась Источника, и через сомкнутые пальцы пробился голубой свет, ставший нестерпимо ярким. Под ладошкой тихонько затрещало, Чара кисло улыбнулась, показав ямочки на щеках:
— Наверное, и у тебя есть что рассказать мне?
Огастос поперхнулся.
Вздохнул.
Посмотрел вниз, на методично разрушавшие высокий берег волны.
Поднял глаза к небу, исчёрканному стремительными чаушами, десятками ныряющими за рыбой и снова взмывающими ввысь.
Перевёл взгляд на неприкосновенную скорлупу Источника, спокойно лежащую в маленьких ладонях девушки, и разлепил сухие от волнения губы: