Потанцуй со мной (СИ)

Пожимаю плечами. У меня мамы-депутата Гос Думы нет, мне приходится самой сдавать зачеты и экзамены.
— Ну в субботу же на Арбате будешь? — затягивается и выпускает дым с ароматом крепкого кофе в приоткрытое окно.
Удивленно смотрю на парня.
— Не волнуйся, — усмехается Свирский, — qr- код есть.
— Как? — подскакиваю в кресле.
Очень сложно получить злосчастное разрешение на выступление в таком «прикормленном» месте, как Арбат. Молодые коллективы заранее бронируют даты, время и площадки. Очередь из желающих настолько огромна, что нужно быть чертовым везунчиком или…сыном депутата.
— Пришлось матушку напрячь, — ржет Матвей и тянется за бутылкой воды. — Юляш, подай, а?
Ну понятно…
Это же для него нужно, поэтому можно для себя и попросить. А я — не той степени важности, для которой стоит жопу рвать.
— Получается вы забрали чье-то время и место? — я не разделяю энтузиазма Матвея, потому что знаю, какого пробиваться самому, не имея связей и спонсоров.
— Подвинули там каких-то, ага, — смеется Свирский. — Ну ты че, фиалка? — замечает мою кислую физиономию и приобнимет за плечи, — переходы в метро никто не отменял!
А мне вот не смешно.
— Ладно, Мот, пойду я, — отстегиваю ремень, — в субботу увидимся.
— Люблю тебя, малышка, — лезет за поцелуем, но неприятный осадок после нашего разговора не позволяет ответить ему.
Отстраняюсь и совсем неграциозно выпрыгиваю из тачки, на ходу бросая:
— Ага.
— Тохе привет передавай, — кричит в окно Свирский и заводит движок.
*Леотард — гимнастический купальник.
  
6. Константин
 
— Я, надеюсь, мы услышали друг друга, Владимир Архипович. И на будущее, внимательнее читайте договор, моя юрисдикция закончилась тогда, когда гражданин следователь полностью прекратил уголовное дело в отношении вас, уважаемый Владимир Архипович. — Смотрю на своего стажера, сжимающего карандаш, и усмехаюсь. — А на счет компенсации потерпевшей стороне, мой совет вам — не поскупитесь! И спите спокойно, Владимир Архипович! Всего доброго! — нажимаю отбой и бросаю мобилу на стол.
«Гнида поганая, чтоб тебе до конца твоих дней по ночам снились кошмары», — думаю про себя и устало обхватываю голову.
— Вот сволочь, — Тимур вскакивает с кресла и остервенело жует нижнюю губу, чтобы не дай Боже, не ляпнуть то, что мне скорее всего не понравится. — Ему дело коротнули* вместо прошенной переквалификации, а он еще пальцы гнет, — сокрушается мой стажер. — Как у вас так получается, Константин Николаевич? — заглядывает мне в лицо, словно на нем подробно расписаны все ответы на мучащие его вопросы.
— Получается что?
Прекрасно знаю, о чем спрашивает Тимур, но хочу проверить степень его эмоциональной лабильности.
— Не послать его на хрен?
— Если я пошлю его на хрен, Тимур, ты останешься без работы, — устало потираю виски, голова раскалывается до плавающих мушек в глазах.
— А вы?
— А я найду другую.
Тимур цокает и невесело усмехается.
— Он же — урод последний, — не унимается Кайманов и начинает мельтешить перед глазами, расхаживая туда-сюда и нервируя меня еще больше.
— Урод, — киваю, соглашаясь, — который платит. А ты, — наставляю на него указательный палец, — потом ешь и одеваешься. Потом этот урод советует тебя, — снова указываю на него, — другому такому же, как он, уроду, и ты снова ешь, одеваешься и ведешь свою подружку в кино.
— Какой-то круговорот уродов в природе, — заключает Кайманов и плюхается обратно на свой стул.
— Такова наша работа, Тимур. Эмоциям в нашем деле — не место, ты должен это знать, как Конституцию Российской Федерации. Ты ведь понимал, куда шел работать? Или мне начинать подыскивать нового стажера, а ты сменишь специализацию?
— Понимал, — обреченно вздыхает Кайманов, переводя свое внимание на окно, из приоткрытой форточки которого, доносятся звуки какой-то адски приторной попсятины, что сводит зубы. — Но какой гнилой этот Буданов всё-таки! Закрысить аморалку** потерпевшему с такими-то бабками… — осуждающе качает головой.
 
Согласен.
Паскуда редкостная, но…хорошо оплачивающая и с большими подвязами, которые всегда могут пригодиться.
Смотрю на своего молодого стажера и понимаю, на сколько он еще зеленый и не испорченный деньгами и жизненными подзатыльниками.
Вспоминаю себя…Мой юношеский максимализм, горячность и прямолинейность суждений — вот так же, как у моего стажера заставляли гнаться за правдой и справедливостью. Ты считаешь себя чертовым героем, способным спасти и защитить весь мир.
Ты так думаешь ровно до тех пор, пока до голой задницы не протираешь брюки, сидя государственным бесплатным назначенным адвокатом, защищая мелких наркушных гопников или хитрожопого мошенника, выманившего по телефону у старухи отложенную пенсию.
Ты так думаешь ровно до тех пор, пока не получишь государственную зарплату, хватающую лишь на то, чтобы залатать эту дырку на брюках, а не купить себе новые.
А потом ты уходишь в частную адвокатскую контору, где начинаешь защищать «толстых кошельков» и получаешь свою первую зарплату, позволяющую к новым брюкам подобрать еще и рубашку с носками.
Если вы считаете, что адвокатское дело-это борьба за правду, то глубоко ошибаетесь.
Адвокат — это не всегда про справедливость. Адвокат-это защита. Но защищать можно и отпетых мудаков, филигранно меняя квалификацию их инкриминируемого деяния на менее тяжкую, или вообще, добиться полностью оправдательного приговора.
Поэтому, ты либо отключаешь эмоции и гребешь бабки, либо страдаешь вместе с пенсионерами юрисконсультом над претензионным заявлением в Водоканал.
— Всё, Тимур, — смотрю на циферблат наручных часов, — давай по домам. — Собираю документы и убираю в сейф. — Родителям привет передавай и не забудь в понедельник ЧиЖа*** закинуть, — закрываю на кодовый замок сейф и смотрю на стажера.
— Будет сделано, шэф! — Выкрикивает Тимур, приставляя к виску раскрытую ладонь, точно воинское приветствие, и по-армейски разворачивается на пятках. — Хороших выходных, шэф!
Кайманов скрывается в дверях, а я закидываюсь таблеткой от головной боли, ставлю на сигналку офис и закрываю помещение.
Арбат кишит.
Сегодня суббота, а значит большинство может позволить себе прогуляться по одной из самых исторических улиц Москвы.
Я не вхожу в их число, поэтому скорым шагом двигаюсь вдоль новой выставки архивных фотографий Блокадного Ленинграда, мечтая скорее выбраться из душного скопления людей.
В следующем переулке стоит мой автомобиль, но я не успеваю до него дойти, потому что мое внимание привлекают сиреневые волосы, подскакивающие вместе с его хозяйкой.
Я останавливаюсь и узнаю тех самых «бременских музыкантов», которых разогнал в прошлую пятницу. Тот же состав, по которому я безжалостно прошелся бульдозером из-за вот этой девки, выплясывающей под какую-то жутко знакомую попсовую блевотину.
Она чёткими движениями попадает точно в ритм мелодии, что мгновенно становится ее частью. Ее тело пластично и грациозно вырисовывают танцевальные комбинации, приковывая внимание.
Сейчас, музыканты уходят на дальний план и вряд ли интересуют всю эту толпу зевак. Все их взгляды прикованы к тонкой гибкой фигурке, изящно лавирующей со шляпой в руках между туристами.
Она выгибается волнами, а ее волосы отливают сиреневым шелком. Ее улыбка гипнотизирует и заставляет глазеющих открывать кошельки и выгребать из него всё содержимое.
Чертова цыганка!
На мгновение она обездвиживает и меня, и вот я уже скольжу по ее совсем не женским, а угловатым изгибам открытых бедер, впалому животу и длинным ногам, затянутым крупной капроновой сеткой.
Мизерные, ничего не прикрывающие джинсовые шорты и черная укороченная толстовка с капюшоном на ком-то другом выглядели бы пошло и вызывающе.
Но не на ней.