Месть прошлого (СИ)
Откровенно говоря, Майяри не понимала, почему с такой силой и презрительным отношением к власти хайнеса сумеречные хаги продолжали ютиться в горных общинах. Дед, когда она посмела дерзить и насмехаться по этому поводу, на неделю отправил её в пещеру Наказаний.
– А знаешь, на что способны сумеречные хаггаресы, если на кону стоит существование целого клана? Я боюсь представлять, так как видела, какое знание им подвластно. Это страшно. Боги должны уничтожить и хаги, и хаггаресов, ведь они могут погубить весь мир. А что будет делать харен? Искать встречи с ними?
Откровенно говоря, Майяри не представляла, что мог сделать влюблённый харен, и это слегка её пугало. И даже не слегка. Мотнув головой, девушка прогнала липкие страхи и опять забормотала:
– Господин Ранхаш в своём упрямстве точно доберётся до моей семейки. Если у него на меня не было бы каких-то притязаний, то ещё ничего. Члена семьи Вотый они бы убить, может, и не решились. Но если он захочет посягнуть на меня, то их ничего не остановит. Я ведь единственный потомок старейшины, у него больше никого нет. Ни детей, ни внуков, ни правнуков… Не гожусь, чтобы занять его место, так хоть наследника рожу!
Последняя фраза прозвучала зло. Майяри прищурилась, вспоминая, эти же слова, произнесённые дедом. О собственном браке она вспоминать не любила. Нет, до предложения Виидаша эта часть прошлого не вызывала у неё какой-то особой злобы. Ну просто ещё один ритуал, даже с ограниченным сроком действия. Её страстная неприязнь к мужу уж точно не могла сравниться с затмевающей всё ненавистью к деду. Своего телохранителя она и то не любила сильнее. Но предложение Виидаша заставило её взглянуть на этот не скреплённый даже поцелуем брак по-другому.
Помолчав, Майяри добавила:
– Но, может быть, я бы ему призналась, если бы всё не так сложилось. Набралась смелости и сказала…
Она запустила пальцы в волосы.
– Или всё же не сказала бы.
Она была так счастлива и так боялась потерять это счастье. Именно тогда Майяри впервые твёрдо поверила, что сможет изменить свою жизнь. Впервые полюбив, она просто не могла поверить, что это счастье возможно разрушить. Оказывается, можно, и для этого достаточно случайности и собственной глупости. А если бы не было этих случайности и глупости, то вполне возможно, что хватило бы и её вранья. Как же сложно поступить правильно, если не совсем понимаешь, что именно может считаться неправильным.
Со смерти брата и до её удачного побега прошло целых тринадцать лет. Тринадцать лет ненависти, боли и глухого отчаяния. Враньё и утайки были постоянными её спутниками. Они помогали ей выжить там, в общине, да и дед ценил эти качества, считая, что хорошему правителю без них никуда. Они же помогли ей сбежать в ночь после собственной свадьбы. Но в мире за пределами её «дома» нужно было учиться жить по-другому.
Для неё это было первым знакомством с внешним миром. С самого своего рождения и до двадцати трёх лет Майяри жила в пределах общины, изредка покидая её, чтобы побродить по округе. И всегда в сопровождении. Многочисленные побеги редко приводили к чужим поселениям, но и их Майяри избегала. Она знала внешний мир только по книгам и рассказам и, уже познакомившись с ним вживую, некоторое время не могла понять, нравится ли он ей. Но он принял девушку вполне благосклонно. Только вот она сама принесла в него дурные привычки из прошлого.
Надо было просто отказать Виидашу. Всё, что произошло, – наверняка наказание за её собственную нечестность. Будь она более честной и сильной, смогла бы отказать. Но ей захотелось быть счастливой, а счастье, оказывается, требует столько всего.
– Я нечестная, лицемерная и с дурным прошлым, – спокойно перечислила Майяри. – И как харен вообще мог влюбиться в такую, как я? Он же лучше всех меня знает, столько раз на вранье ловил. А может, господин Шидай и Викан пошутили надо мной?
Девушка аж похолодела от ужаса, хотя куда уж больше. Но они же не могли заранее знать, что её так испугало сразу после пробуждения. Майяри не очень чётко помнила произошедшее на крыше, но и не совсем уж плохо. Только всё равно с трудом верилось, что такой выдержанный оборотень, как господин Ранхаш, влюбился, да ещё и в неё. Он ведь такой… неприступный. Воспоминания опять обожгли губы, и Майяри невольно облизнулась.
– Нет, в этот раз я поступила правильно, – заявила девушка дракону.
Пусть сам побег был скорее импульсивным решением, но сейчас, немного успокоившись, Майяри уверилась, что сделала всё как надо. Проблем вокруг неё и без того много, а если они схлестнутся между собой, то это будет просто взрыв, и выживут только сильнейшие. И уж точно не харен.
– Господин Ранхаш – оборотень очень целеустремлённый и упрямый. Если он действительно… ну если он и правда… – она закусила губу. – Ну ты меня понял. Если это так, он же не остановится, верно? Он хотел докопаться до моего прошлого и раньше, даже когда мы были не особо знакомы. Думаешь, он остановится, если я попрошу? Нет, он же сам знает, что делать. Расскажу я ему о своём прошлом, и, как думаешь, что он сделает? Просто будет сидеть сложа руки? Ха! Он будет рубить корень зла. А ты знаешь, что представляют из себя сумеречники-хаги? Сумеречные хаги – сильнейшие среди хаги! Я одна могу разнести четверть Жаанидыя, а община способна снести подчистую всю столицу и всё вокруг неё на сотню вёрст! Они высокомерны и горды и никогда ничего не отдадут, если сами того не пожелают. Заставить их что-то отдать? Они никогда не позволят так унизить себя! Род Вотых способен с этим справиться?
Откровенно говоря, Майяри не понимала, почему с такой силой и презрительным отношением к власти хайнеса сумеречные хаги продолжали ютиться в горных общинах. Дед, когда она посмела дерзить и насмехаться по этому поводу, на неделю отправил её в пещеру Наказаний.
– А знаешь, на что способны сумеречные хаггаресы, если на кону стоит существование целого клана? Я боюсь представлять, так как видела, какое знание им подвластно. Это страшно. Боги должны уничтожить и хаги, и хаггаресов, ведь они могут погубить весь мир. А что будет делать харен? Искать встречи с ними?
Откровенно говоря, Майяри не представляла, что мог сделать влюблённый харен, и это слегка её пугало. И даже не слегка. Мотнув головой, девушка прогнала липкие страхи и опять забормотала:
– Господин Ранхаш в своём упрямстве точно доберётся до моей семейки. Если у него на меня не было бы каких-то притязаний, то ещё ничего. Члена семьи Вотый они бы убить, может, и не решились. Но если он захочет посягнуть на меня, то их ничего не остановит. Я ведь единственный потомок старейшины, у него больше никого нет. Ни детей, ни внуков, ни правнуков… Не гожусь, чтобы занять его место, так хоть наследника рожу!
Последняя фраза прозвучала зло. Майяри прищурилась, вспоминая, эти же слова, произнесённые дедом. О собственном браке она вспоминать не любила. Нет, до предложения Виидаша эта часть прошлого не вызывала у неё какой-то особой злобы. Ну просто ещё один ритуал, даже с ограниченным сроком действия. Её страстная неприязнь к мужу уж точно не могла сравниться с затмевающей всё ненавистью к деду. Своего телохранителя она и то не любила сильнее. Но предложение Виидаша заставило её взглянуть на этот не скреплённый даже поцелуем брак по-другому.
Порой, словно пытаясь обмануть себя, Майяри шептала, что этот брак – слова, сила которых с каждым годом становится всё слабее. Действие ритуала прекратится, и всю её супружескую жизнь можно будет описать одной фразой: когда-то она стояла в центре брачной хаггаресской печати и потом несколько минут посидела с мужем в одной комнате. Но этот неуверенный шёпот не успокаивал её. Она смотрела вокруг и понимала, что здесь, в её новой жизни, нельзя обманывать тех, кого любишь. И терзалась тревогой из-за ритуала, который на семь лет привязал её к малознакомому хаггаресу.
Решение о браке принял дед. За тринадцать лет, прошедших после смерти Ёрдела, старейшина понял, что его внучка бесполезна. Мало того что она никогда бы не смогла достичь уровня своего брата ни в силе, ни в уме – правда, превосходила в хитрости и изворотливости, – так ещё и отличалась дичайшей строптивостью. За все эти годы он так и не смог привить ей свой взгляд на мир и свои ценности. Отдать власть в руки девчонке, которая не хочет принимать путь своего народа? Нет, он слишком долго правил и, конечно же, лучше всех знал, что нужно общине. Позволить разрушить плоды трудов своих упрямой внучке? Ни за что.