Закон Мерфи в СССР (СИ)
* * *
В общем, я продержался этих полтора часа, и, кажется, даже произвел положительное впечатление на подрастающее поколение. Облик Белозора-супергероя у будущего станового хребта советской журналистики слегка потускнел, и вперед вышел Белозор — провинциал, чудила и свойский парень. Может быть, удалось даже задвинуть парочку правильных идей... И это было хорошо!
— Молодцом, — хлопнул меня по плечу Ваксберг, когда мы вышли на Моховую улицу под проливной дождь. — Молодцом! Теперь — материал. У тебя есть где работать? Или — в редакцию?
— В редакцию, — кивнул я. — Нужна печатная машинка.
Мы уже готовы были сесть в автомобиль, когда меня догнал тот самый парнишка — с усиками и в очках.
— Товарищ Белозор! — сказал он. — А можете...
И протянул руку — открытой ладонью вверх. Твою-то мать! Вообще-то я мог! Конкретно с ним — мог! Да и человек он был непростой, с судьбой весьма примечательной... Черт знает, как его жизнь обернется в этом дивном новом мире?
— Давай сюда свою руку, — сказал я, поймав совершенно очумелый взгляд Ваксберга. — Ты вот что, Владислав Николаевич... Бег-то не бросай — особенно по пересеченной местности. Мастер спорта — это не шутки! Легкая атлетика однажды может тебе жизнь спасти. Не пей, не кури, маму свою, Зою Васильевну, не обижай. Жениться не торопись... От Бориса с деревянной фамилией беги как черт от ладана. И это... Ну, когда для своей телекомпании будешь логотип выбирать — никакого буддизма и никаких лягушек, потому что тысячи детей тебя проклянут!
Влад выдернул ладонь у меня из рук, посмотрел на нее внимательно, потом снял очки, потер переносицу, и хрипло проговорил:
— Спасибо... Я запомню, — и вихляющей походкой двинул в сторону памятника Ломоносова.
А Ваксберг, когда мы садились в машину, спросил:
— Телекомпания, значит? Ну-ну...
Глава 13, в которой шантаж не удается
— Поверить не могу что держу ЭТО в руках, — Ваксберг смотрел на разворот с броским, совсем не советским заголовком "Крах фруктовой мафии". — Что дальше? Объединение Германии? Альтернативные выборы? Туалетная бумага трех цветов в каждом ларьке Союзпечати? Хе! Хе! Хе! Эпохальное событие, товарищ Белозор!
— Как думаете — аресты прямо сейчас идут? — я смотрел в пол.
— Думаю, ночью начались, — пожал плечами Ваксберг. — Вот уж по ком грустить не будут — так это по проворовавшимся номенклатурщикам. Это не "шпионы японской разведки" из тридцатых, это совсем другой коленкор...
Я только вздохнул. Чувствовать себя причастным к чисткам — это было странно и страшно. С другой стороны: а чистки ли это? Уголовные дела за коррупцию и превышение полномочий, никакого политического подтекста — чистая экономика. Наверное.
— Точно у нас остаться не хочешь? С твоим напором — тебе бы в международники... Сначала — Азия, Африка, Куба. Потом — глядишь и в Америку наведался бы... Там как раз место спецкора простаивает, при генконсультве в Нью-Йорке. Генеральная Ассамблея ООН, статуя Свободы, Манхэттен — самое сердце загнивающего Запада. А?
— Аркадий Иосифович, помилуйте! Мне бы как-то чуть пожиже, к земле поближе... Я и в Минске с трудом терплю миллион незнакомых лиц, а вы — Нью-Йорк! Дайте обвыкнуться, а? Да и жениться мне пора, а то заявление в ЗАГСе залежалось...
— Жениться — дело хорошее. Но над моими словами ты подумай. До лета! Там предложу второй раз, а больше — не буду. Хочешь сидеть в своей Синеокой — сиди, будешь директором корпункта вместо Старовойтова через пару лет, потом главредом где-нибудь тебя пристроят... Твоя жизнь, сам решай!
— Решу, — кивнул я. — Сами-то вы как, Аркадий Иосифович? Отобьетесь? — терять ТАКОГО главреда мне точно не хотелось.
— Повоюем! — усмехнулся Ваксберг. — Давай, не задерживаю. Машина тебя внизу ждет. Инквизиция прислала.
Ну, если инквизиция — значит там Степанов! Я прошелся по редакции, прощаясь и пожимая руки, и обещая "обязательно-как-нибудь-еще-раз...", спустился по лестнице, напугал уснувшего консьержа и выбежал наружу, на улицу Правды.
— Не так быстро, товарищ Белозор! — раздался решительный голос.
Я обернулся и увидел некоего капитана транспортной милиции, похожего на Сэмуайса Гэмджи.
— Опять вы? — из машины на меня посматривал Степанов, но не вмешивался, умница.
— Отойдем? — проговорил капитан Федоров.
— Снова-заново? Представьтесь пожалуйста, покажите удостоверение...
— Това-а-арищ Белозор! — нахмурился Сэм. — Предположим, я здесь как частное лицо. У меня дело личного характера.
— Ага. Как частное лицо, значит. Ну, предположим, почему бы не предположить? — стоит ли говорить, что верный диктофон в моем кармане уже работал? — Хотите отойти — давайте отойдем.
Капитан милиции шел, озираясь и пряча голову в воротник пальто. Он всем своим видом демонстрировал неуверенность: еще бы! Ведь сейчас его команда всухую проигрывает бульбашам из САМ! Почему бы ему не переживать? Однако, какую такую подлянку мне подготовили товарищи из враждебного лагеря, я сообразить никак не мог. Снова похитят? Отпинают меня сейчас толпой? Убьют? Ну, не-е-ет, так дела не делаются. Тут что-то другое, более мелкое и подленькое.
Оказавшись в укрытом от всех ветров бетонном закоулке, Федоров шагнул ко мне близко-близко, сунул руку за пазуху и достал конверт.
— Вы широко шагаете, товарищ Белозор. Как бы вам не оступиться, — скривив рот в злобной гримасе проговорил он.
"Работа такая" тут уже не прокатывало. Тут у него было что-то своё, личное. Он и правда испытывал ко мне какой-то сугубый негатив и теперь надеялся выплеснуть его на меня, с максимально разрушительным эффектом.
— Это что? — кивнул на конверт я.
— Это причина, по которой вам придется попридержать язык, если хотите сохранить репутацию и место в "Комсомолке", — сказал Федоров.
Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться ему в лицо: номер напечатан и полетел по всему Союзу! Не привыкли тут пока к такой оперативности, это вам не эпоха интернета — нынче в печать материалы попадают спустя несколько дней, это в лучшем случае, да и то — после того, как они пройдут все круги ада. Если только у статейки нет волшебного вездехода от руководителя самой молодой из советских спецслужб и одобрямса от простого советского Учителя...
Так что этот капитан Федоров — он может притащить с собой всё, что угодно. Только его "крыше" даже ядерная бомба теперь не поможет: широка страна моя родная, весь тираж не изъять, фарш обратно в мясорубку не провернуть! Он не знал, что и его шеф Виктор Васильевич, и все остальные, замешанные в этом деле, уже находятся в состоянии живых мертвецов. Даже если Волков не загрызет их насмерть, то "городов нового типа" в Приморье хватит на всех, это точно. Батька Петр и другие — там, наверху — видимо, очень внимательно читали мою папочку, и к проблеме "разворота на Восток" отнеслись серьезно. Со всей большевистской прямотой отнеслись, и решать задачу тоже стали по-большевистски...
Капитан милиции, а точнее — частное лицо Семен Федоров — кажется, разглядел задумчивое выражение моих глаз, и потому с гаденькой улыбочкой протянул мне стопочку фотографий. Сказать по правде — мне малость поплохело, когда я увидел на первой фотокарточке Тасю у стойки портье, в гостинице "Минск". Но чем дальше я листал качественно отпечатанные черно-белые снимки, тем дальше уходил страх за близких и досада на ситуацию, и тем сильнее расцветала в моей душе жгучая ярость и испанский стыд.
Испанский стыд — это такое чувство, когда тебе неловко не за себя, а за других. Вот и эти горе-шантажисты конкретно так обосрались, только сами еще этого не поняли. И мне было очень, очень стыдно, что в нашей стране в органах работают люди, которые считают, что меня — Геру Белозора, да и кого бы то ни было еще, можно шантажировать чем-то подобным. Но, так или иначе...