Невидимые знаки (ЛП)

Роды.
Я тяжело сглотнул.
Каждый раз, когда я думал о том, с чем Эстель столкнется через несколько месяцев, мой пыл выходил из-под контроля. Я ничего не мог сделать. Я не мог принять ее боль. Я не мог спасти ее от агонии. И я ничего не мог сделать, если возникнут осложнения и она умрет.
Я ненавидел все в этой беременности, включая тот факт, что Эстель, казалось, была полна решимости вычеркнуть меня из своей жизни.
— Я не люблю, когда мне говорят оставить тебя в покое, когда все, что я пытаюсь сделать, это…
— Ладно, хватит! С меня хватит. — Ее глаза сузились, руки взлетели на бедра, а лицо потемнело под медовым загаром. — Это все, что ты делаешь в эти дни, Гэллоуэй. Ты ходишь за мной по пятам, бормоча, что я не должна делать то, не должна делать это. Ты постоянно путаешься у меня под ногами. По ночам ты настойчиво хочешь услышать, что я прощаю тебя за то, что ты меня обрюхатил, и что я все еще люблю тебя. Что, черт возьми, на тебя нашло? Я не умираю, ради бога. Я не инвалид. — Она ткнула пальцем в свой живот. — Ты такой нуждающийся, как будто ты превратился в ребенка, а мне он не нужен.
Я замер.
Топор в моих руках, которым я рубил дрова, упал на песок.
Я должен уйти.
Я должен повернуться и подышать воздухом, прежде чем скажу то, о чем потом пожалею.
Но в воздухе витало желание подраться.
Я не хотел драться.
Но это назревало уже несколько недель.
После инцидента с плотом (о котором я до сих пор не мог вспоминать, не проклиная потерянное время) мы были не в ладах друг с другом и не могли найти путь друг к другу.
По мере того как беременность развивалась, Эстель отгораживалась от меня. Я не думал, что она делала это сознательно, но тем не менее, она это делала. Она не опиралась на меня. Она не спрашивала моего мнения. Она взваливала на себя все больше и больше ответственности, как будто не доверяла мне, что я все сделаю верно.
И это заставляло меня чувствовать себя мудаком.
Потому что чем больше я был ей не нужен, тем больше и больше я впадал в отчаяние.
Она была мне нужна.
Не только сексуально. Но эмоционально, физически, духовно — во всех смыслах. И мне было недостаточно того, что она прижималась ко мне по ночам и позволяла мне делать работу по дому, которую обычно делала она.
Пропасть между нами сбивала меня с толку.
Я чувствовал... чувствовал себя вторым сортом.
Каким-то образом ребенок, которого я приковал к ней (тот самый отпрыск, которого она боялась родить), украл сердце моей женщины еще до того, как он появился на свет.
— Возможно... нам стоит поговорить об этом позже. — Я стиснул зубы, изо всех сил стараясь оставаться рациональным.
Я чертовски ненавидел расстояние между нами и тот факт, что именно я был его причиной. Но я не мог спокойно выслушивать ее бредни.
Если она снова спровоцирует меня...
Успокойся. Она беременна. Гормоны. Не надо ее напрягать.
Моя ободряющая речь абсолютно ничего не дала, так как Эстель холодно рассмеялась.
— Нет. Знаешь что? Я хочу поговорить об этом сейчас. У тебя явно что-то на уме. Так что выкладывай, Гэллоуэй. — Ее подбородок опустился. — Если только ты не достаточно мужественный человек.
Ладно, вот оно.
Преследуя ее, я хотел схватить и вытрясти из нее этот чертов идиотизм. Но мне удалось сжать кулаки. Просто.
— Прекрати, Эстель. Я не понимаю, почему ты ведешь себя, как сука.
— Что? — Ее голос прозвучал достаточно громко, чтобы Пиппа и Коннор подняли головы.
Они остановились, оценивая гневное противостояние между нами.
Я окинул взглядом пляж.
— Если вы двое хоть шевельнетесь, то, помогите мне, у вас будут болеть задницы целую неделю!
Коннор поднял руки в знак капитуляции.
— Не смотрю. Не наше дело. — Схватив Пиппу за запястье, он вытащил ее из моря и быстро пошел по пляжу.
Умный ребенок.
— Не смей так разговаривать с детьми! — Эстель толкнула меня в грудь. — Оставь их в покое.
Красный цвет потек по моему зрению.
Мне удалось провести годы в тюрьме, избегая насмешек за драку. Я могу это сделать.
 
Она моя. Я люблю ее. Я не хочу причинять ей боль.
— Я сказал им дать нам немного пространства, чтобы поговорить. Я не причинил им вреда, женщина.
— Мог бы обмануть меня. Чем ты занимался в прошлом, а? Я предполагаю, что это было связано с насилием. Как я могу верить, что ты не причинишь вреда мне или им?
Я. Не могу. Дышать.
Она что, серьезно, блядь, просто пошла на это?
Мои пальцы сжались на ее бицепсах, сильно сжимая мышцы.
— Какого черта ты делаешь, Эстель?
— Я делаю? Что за дела? Это ты начал!
— Нет, не я. Ты была странной уже несколько недель.
Она извивалась в моих руках, глядя на мои пальцы и свою покрасневшую кожу.
— Убери свои руки от меня.
— Нет.
— Делай, что я говорю.
— Нет, пока мы не выясним, что между нами происходит. — Мои пальцы сжались. — Я чувствую, что теряю тебя. Это так? Ты отталкиваешь меня, потому что у тебя не хватает смелости сказать мне, что я тебе больше не нужен?
Она закатила глаза.
— О, боже, ты снова об этом говоришь? Сколько раз мне нужно тебе повторять! Я люблю тебя. Я хочу тебя. Я не собираюсь тебя бросать!
— Странный способ показать это, тебе не кажется?
— Нет, потому что ты ведешь себя, как высокомерная задница.
— Я? Ты ведешь себя, как заносчивая упрямица.
— Не называй меня так.
— Ну, я не могу называть тебя так, как мне хочется, так что придется обойтись этим.
Отлетевшие пряди из ее косы развевались по щекам, заставляя меня желать ее с такой силой, которая только возрастала, чем больше она раздувалась вместе с моим ребенком.
— Что? Как ты хочешь меня называть?
Не начинай, Галло.
Я ненавидел это. Мы оба были напряжены и злы. Из неприятных споров никогда ничего не получалось. Я не буду жестоким.
Отпустив ее, я сделал шаг между нами.
— Это не имеет значения. Все, что имеет значение — это мы. И я так чертовски запутался в том, где я нахожусь. — Проведя рукой по волосам, я вздохнул. — В чем дело, Стел? Почему ты так злишься на меня?
Что-то щелкнуло в ее взгляде.
— Ты хочешь знать, почему я так зла? — Она бросилась ко мне. — Хорошо, я скажу тебе. — Загибая пальцы, она кричала: — Как насчет того, что ты больше не позволяешь мне ничего делать. Ты не разрешаешь мне плавать. Ты не позволяешь мне ходить. Ты не позволяешь мне писать сообщения на песке. И ты не разрешаешь мне снимать домашние фильмы, так как говоришь, что напряжение от держания телефона может повредить мне, и я должна позволить тебе это делать. — Ее голос дрогнул. — Черт возьми, Гэллоуэй, ты душишь меня, и с меня хватит!
— Вау, скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь. — Саркастическая холодность, которую я использовал, чтобы защитить себя, вернулась с местью. Эстель сделала меня лучшим человеком и сбила мои костыли безопасности, но теперь именно она заставляла меня чувствовать себя слабым, неуверенным и ужасно властным, когда все, что я пытался сделать, это защитить ее, заботиться о ней, показать, что я люблю ее, и надеялся, черт возьми, что она простит меня за то, что я поставил ее в это ужасное, ужасное положение.
— Ты сам спросил! — Ее щеки пылали огнем. — Может быть, тебе стоит перестать быть таким лицемером и сказать мне, что ты чувствуешь на самом деле. Потому что, кажется, что у тебя есть тысяча вещей, которые ты хочешь сказать, но ты ведешь себя, как слабак.
Слабак?
Я был слабаком?
После всего, что я сделал. После принятия того, что я буду калекой до конца своих дней. Что я попаду в ад за убийство. Что я никогда бы не заслужил Эстель, если бы нас не выбросило вместе на необитаемый остров.
Она назвала меня слабаком?
Отлично!
Мы действительно делали это.
Я бы не стал сдерживаться ради ее беременной задницы.
Она хотела бой?