Невидимые знаки (ЛП)

Благотворительный оргазм.
Если бы все не зашло так далеко, я бы возненавидел ее за это. Я бы оттолкнул ее — независимо от того, как невероятно она меня обрабатывала. Я бы не стал мириться с подобным коварными манипуляциями.
Но я был не в том состоянии.
Я влюбился в девушку, которая не хотела меня и с трудом приняла мою дружбу. Если она дрочила мне из жалости, то ладно, я буду довольствоваться этим.
Я крепче вцепился в ее волосы, целовал сильнее, глубже, сдаваясь, снова и снова толкаясь в ее ладонь.
Она позволила мне
Ее пальцы сжались, предоставляя идеальную петлю для дрочки. Большим пальцем она провела по головке, другая рука исчезла между моих ног, чтобы поиграть с яйцами.
Все, что она делала, было идеально. Словно она родилась, зная, как доставить мне удовольствие. Она полностью завладела мной.
— Мне нравится прикасаться к тебе, Гэл.
Ее шёпот насыщал мои легкие.
Я больше не мог сдерживаться.
Мышцы сокращались, напрягаясь до судорог.
Мои яйца стали бомбами, а член — пушкой.
Я был на грани.
И кончил.
Кончил на ее руку и свой живот.
Я дрожал и дергался, пока она продолжала, гладить мое чрезвычайно чувствительное тело. Я схватил ее за запястье, останавливая.
Тяжело дыша, я медленно вернулся на землю и открыл глаза.
Я смотрел на неё.
Она смотрела в ответ.
Не было произнесено ни слова, но мы знали.
Мы знали, что это нельзя игнорировать.
Не говоря ни слова, она встала, ополоснула руки в фюзеляже, который был наполнен морской водой, и заползла в свою кровать.
Она легла спать, повернувшись ко мне спиной.
Я не спал до утра, разрываясь между шоком и успокоением. Благодарностью и разработкой планов.
Все правила были нарушены.
Она сказала, что это отплата за услугу.
Я бы назвал это «напрашиваться на неприятности».
Это она прикоснулась ко мне.
Теперь я буду тем, кто прикоснется к ней.
Я прогнулась. Я покорилась. Нет, я поддалась.
Чувствовать, как ты распадаешься на части. Смотреть, как ты разваливаешься на части. Слушать, как ты разрываешься на части.
Это заставляет меня хотеть тебя намного сильнее. Слишком сильно. Ужасающе сильно.
Я потерпела неудачу. Я проиграла. Нет, я наконец-то позволила себе победить.
Взято из блокнота Э.Э.
…
О ЧЕМ Я ДУМАЛА?
Солнце взошло час назад, и все равно я спала на боку, спиной к Гэллоуэю. Каждый раз, когда я думала о том, что я сделала в темноте, мое тело краснело, соски болели, и покалывание от отчаянно необходимой разрядки сводило меня с ума.
То, как он поддался мне.
Как от него пахло кедром и лакрицей, хотя он уже несколько недель не пользовался ни шампунем, ни лосьоном после бритья.
Как дрожали его мышцы и твердело тело, как трепетали веки, как целовали губы и сжимались руки, как сбивалось дыхание и...
Волна желания запульсировала в моем клиторе.
Я содрогнулась, выгибаясь от потребности.
Я доставила ему удовольствие. Я получала удовольствие от того, что доставляла ему удовольствие.
Но теперь... теперь я страдала.
Я была возбуждена больше, чем когда-либо в своей жизни. Я едва могла двигаться, не сжимая бедра и не раскачиваясь в поисках облегчения. Я едва могла дышать без того, чтобы моя грудь не натирала футболку, а соски не сверкали от десяти тысяч просьб потрогать их, пососать, покусать.
Мой мозг был бесполезен. Мое тело было одержимо. Я должна была. Я должна была. Я должна была найти облегчение.
Я не была Эстель. Я была женщиной. Я была сексом.
И я хотела, хотела, хотела.
С каждым вдохом я обещала себе свободу повернуться и умолять Гэллоуэя взять меня. С каждым выдохом я нарушала все клятвы и плотнее прижималась к песку.
Ты не можешь.
Я не могла вспомнить почему.
 
Но в таком состоянии я не могла работать, разговаривать с детьми или притворяться нормальной.
Вскочив с кровати, я встала спиной к Гэллоуэю и скрылась в лесу.
Я бежала и бежала, пока не оказалась достаточно далеко от лагеря и не растянулась на зарослях бамбука, которые я выбрала в качестве места для писательства. Мои хлопчатобумажные шорты спустились вниз. Моя рука скрылась во влаге.
И я ласкала себя, пока мои мысли были заняты Гэллоуэем.
Гэллоуэй.
Гэллоуэй.
Гэллоуэй.
ОНА УБЕЖАЛА.
Я видел ее. Наблюдал за ней. Я не шелохнулся, когда она вскочила с кровати и скрылась в лесу. У нее была привычка исчезать среди деревьев, я не мог понять почему.
Но эту причину… я прекрасно понял.
Я знал, что она делает.
Я прекрасно знал, что она искала.
И я снова стал твердым, зная, что она должна избавляться от нужды, которая усугубляется каждый день.
После прошлой ночи, после того, что она сделала со мной, она больше не могла этого отрицать.
Она хотела меня. Гораздо, гораздо больше, чем показывала.
Она избавила меня от страданий на несколько часов. Однажды (надеюсь, скоро) она позволит мне избавить от страданий ее. И когда этот день наступит, я не буду торопиться. Я буду дразнить ее, прежде чем отправлю на небеса.
Я не сказал ни слова, когда она вернулась с раскрасневшимся лицом и набухшими сосками в черном топе бикини. Я притворился, что не заметил влажного пятна на ее хлопчатобумажных шортах или того, как она виновато мыла руки в море.
Я позволил ей думать, что не знаю.
После завтрака из кокосовых орехов, вчерашней соленой рыбы и варёной таро Эстель повела детей к кромке воды, где мы нацарапали на песке наши послания.
Я не спешил, хромал за ними, опираясь на трость.
Эстель, возможно, подарила мне лучший оргазм в моей жизни прошлой ночью и сняла раздражающую шину, но она не смогла спасти меня от душераздирающего вывода.
Моя лодыжка не зажила должным образом.
Боль в костях усиливалась, когда я давил на нее. На месте сломанного сустава осталась странная шишка, и я больше не мог этого отрицать.
Я могу ходить, но никогда не смогу бегать.
Я мог передвигаться, но только с помощью трости.
Я был чертовым инвалидом, и ничто в мире не могло изменить это.
Вытеснив гнев и печаль от того, что никогда не буду целостным снова, я догнал остальных в поисках посланий.
Только... они исчезли.
Прилив стер все с лица земли, оставив после себя девственный пляж без следов, без ужасов, без каких–либо признаков.
Пиппа повернулась ко мне, наморщив лоб.
— Где... где они?
Я усмехнулся, скрывая депрессию по поводу своей инвалидности и разыгрывая трюк Эстель.
— Это магия.
— Нет, их смыло приливом. — Коннор надулся, явно не впечатленный игрой. Указывая на мою ногу, он добавил: — Эй, ты снял фиксатор.
— Ага.
Эта история не для ушей маленького мальчика. Он заметил, что шина исчезла. Конец истории.
Эстель вздрогнула.
— Ты прав, Ко. Но именно это и делает океан. Он смывает все плохое и приносит только хорошее.
— Не понимаю. — Коннор прищурился от солнца. Ночью морось, которая была в течение нескольких дней, наконец, прекратилась; мы все медленно оттаивали и высыхали.
Пиппа засунула большой палец себе в рот, что она начала делать несколько недель назад, возвращаясь к детскому поведению.
Эстель прижала ее к себе, прижав крошечную головку к своему боку.
— Это значит, что страхи... ушли. Разве ты не чувствуешь облегчение? Зная, что больше можно не бояться снов?
Она напряглась.
— Я не знаю.
Эстель посмотрела на Коннора.
— Разве ты не чувствуешь себя лучше, зная, что больше не должен беспокоиться о теннисе?