Невидимые знаки (ЛП)

Он нерешительно жевал.
Я подождал, пока он проглотит.
— Ну как?
Он поднял бровь.
— Не так плохо, как я думал.
Пиппа поспешила взять соль и несколько осколков кокоса, которые мы нарезали днем. Посыпав белую мякоть на салат и добавив небольшую щепотку приправы, она усмехнулась.
— Мамочка научила меня, что с солью все становится вкуснее.
Какой странный ребенок.
Эстель поймала мой взгляд. Она не расслаблялась, пока я не дал разрешение. А когда она так смотрела на меня, как я мог не дать разрешение?
Она сыграла каждый аккорд на моем сердце, как чертов маэстро.
Сбросив раздражение, я кивнул.
— Я не прощу тебя за то, что ты совершила такой безрассудный поступок за моей спиной. Но я не откажусь его съесть, если ты скажешь, что это безопасно. Я доверяю тебе и не стану тратить твою жертву впустую.
Она выдохнула с огромным облегчением.
То, что ее эмоции неразрывно связаны с моим счастьем, было еще одним намеком на то, что она солгала о том, что хочет быть только другом.
Что ж, она знала, где я живу, если передумает.
Заставив детей ухмыльнуться, я похлопал.
— Думаю, в сегодняшнем меню больше нет только осьминога.
— Давайте ужинать.
Почему? Почему ты так поступаешь со мной? Почему я не могу бороться с этим? Почему ты так манишь меня? Почему я не могу игнорировать это?
Почему я должна быть такой сильной?
Ты хочешь меня. Я хочу тебя.
Вместе мы правы.
Врозь, ошибаемся.
Но стоит ли это последствий, если мы поддадимся этой песне?
Текст песни «Почему» взята из блокнота Э.Э.
…
ДВЕНАДЦАТЬ НЕДЕЛЬ
(декабрь)
Однажды в песне у девушки в один миг отняли все. Но в этом она нашла ценность чего-то гораздо более ценного.
Ночь, когда мы ели осьминога, стала для нас переломным моментом.
Гэллоуэй никогда не упоминал о том, что я пробовала листву для еды, и никогда не отказывался от листьев, которые я считала подходящими для употребления. Мы вымачивали таро в течение нескольких дней и выливали воду перед двойным кипячением, чтобы убедиться, что имеющиеся токсины больше не опасны.
Шаг за шагом мы все осваивали новые навыки. Это не было сознательным решением (хотя я делала все возможное, чтобы ежедневно углублять свои знания), но эволюция взяла на себя контроль, чтобы обеспечить наше выживание.
Вещи, на которые я никогда не обращала внимания, вдруг стали полезными: тонкие лианы, свисающие с деревьев, как серпантин, превратились в натуральную веревку. Большие листья таро стали удобными мешочками и крышками для нашей медленно растущей кладовой еды. Позвонки и выброшенные кости из наших обедов мы нанизывали на струны, чтобы создать ветряные колокольчики, создающие музыку при дуновении ветра, или немного нелепые украшения для Пиппы.
Остров лишил нас всего, но взамен дал нам новый выбор. Выбор, который имеет гораздо большее значение, чем просмотр интернета или телевизионных каналов.
Здесь... наши заботы свелись к одному: выжить.
Пока мы добывали огонь, тепло, еду и компанию... мы побеждали в этой новой жизни. Независимо от стресса, вызванного брошенностью и постоянным вопросом, не потерялись ли мы навсегда, мы были друг у друга, и это было бесценно.
Успех Коннора (спасибо Гэллоуэю) с осьминогом вдохновил его продолжать совершенствовать свои навыки ловли рыбы на удочку, и в большинстве случаев (правда, после нескольких часов настойчивых попыток, а иногда и поражений) он возвращался домой с рыбой.
Если ему не так везло, он возвращался с другой рыбой. На прошлой неделе он поймал угря, который был почти так же страшен, как мертвый морской змей, два дня назад — большого краба, который дал каждому из нас полный рот вкусной еды, и еще больше моллюсков.
 
Между едой из моря и салатом из леса мы обуздали нашу тягу к разнообразию, но не смогли запутать наши вкусовые рецепторы в желании получить больше вкуса.
Я жаждала других приправ, кроме соли. Я бы отдала все корзины, которые сплела, за бутылку персикового чая со льдом. Я бы даже пожертвовала своим наполовину удачным льняным одеялом ради небесного глотка охлажденного яблочного сидра.
Как-то вечером Гэллоуэй обсуждал дни рождения детей, поскольку Пиппе скоро исполнится восемь лет. Он обмолвился, что его день рождения всего через несколько недель после ее.
Я надеялась, что спасение станет их подарком. Однако если судьба окажется не столь благосклонной, я планировала сшить для них обоих самое мягкое и удобное одеяло, на которое только была способна.
Моя техника гниения прядей до тех пор, пока они не стали податливыми, сработала. В результате мы получили нечто драповое, не жесткое и не колючее. И я уже придумывала новые способы, как усовершенствовать концепцию: соскрести нити перед замачиванием, помять их, набить синяки. Эксперименты, которые, надеюсь, дадут что-то лучшее.
Кроме подслушанного разговора, мы не часто обсуждали наши предыдущие жизни. Существовало негласное соглашение о том, что эти воспоминания будут только угнетать нас, а пока... мы были другими людьми (оторванными от земли, дикими и полностью зависимыми от нее) и больше не были городскими жителями с банковскими карточками и номерами телефонов.
В большинстве дней он скрывал свою темную боль, улыбаясь и общаясь, показывая лишь мускулистого островитянина с длинными шоколадными волосами, соболиными ресницами и ртом, который завораживал меня всякий раз, когда он говорил.
Но иногда он выглядел так, будто всю ночь не спал, пил, мучимый похмельем из-за того, что натворил в прошлом, погребенный под чувством вины и позора. В такие дни я влюблялась в него сильнее. Потому что эти дни заставили меня увидеть правду.
Он был не просто мужчиной. Он не был ни потрепанной одеждой, которую он носил, ни неопрятными эмоциями, которые скрывал. Он был моим. И я хотела его больше всего на свете.
Но ни разу он не заставил меня посмотреть в лицо своим чувствам. Он больше не избегал меня. Он болтал со мной, смеялся со мной, обсуждал новые способы добычи воды и хранения припасов. Он ходил со мной (или, скорее, хромал) по вечерам, когда я хотела прогуляться, без всякого грязного подтекста и помогал по хозяйству без злости или скрытого презрения.
Он был идеальным джентльменом.
Но одной вещи не хватало.
Я не гордилась своими поступками. Я ненавидела себя за то, что отказала ему без объяснения причины. Но я ничего не могла поделать. Я отказала себе в том, чего хотела. Не из-за какого-то глупого решения, а из-за искреннего страха забеременеть. Несмотря на длительность пребывания здесь, менструации не прекратились. Я все еще могла родить.
Может быть, когда они прекратятся?
Но они могут никогда не прекратиться. Возможно, мы будем достаточно охотиться, чтобы мое тело никогда не перестало быть фертильным.
Гэллоуэй не знал моих страхов, и мой ужас не мешал мне становиться мокрой и наблюдать за ним каждую секунду, когда я могла. Иногда по утрам я притворялась спящей, чтобы увидеть его утреннюю эрекцию, когда он стоял. Я таращилась, когда он выходил из океана в своих черных трусах, а однажды, когда я была на приливе с Коннором и Пиппой, а он был один на пляже, я застала его голым, когда он переодевался в свои шорты. Его размер и форма заставляли меня сжиматься до такой степени, что я могла кончить от малейшего прикосновения.
Пульсирующее желание сводило меня с ума. У меня язык развязывался всякий раз, когда он оказывался рядом, потому что я думала только о сексе, сексе, сексе.
Я пыталась обнять его в ту ночь, когда мы ели осьминога и рассказывали истории о привидениях у костра. Я набралась смелости, чтобы прикоснуться к нему по-дружески, и надеялась, что у меня хватит сил сохранить платонические отношения.