Невидимые знаки (ЛП)

— Спасибо.
— Даже не начинай.
Отводя взгляд в сторону, я вышел из «галереи», переходя в режим камеры, и нажал на кнопку видеосъемки.
— А теперь, почему бы нам вместо того, чтобы делать фотографии, украдкой не сделать это правильно? — Направляя вверх камеру, я запечатлел ее красоту. На носу у нее появились веснушки, а соль и ветер уничтожили любое напоминание о городской девчонке, заменяя ее отполированную красоту на красоту с оттенком выживания.
Она рассмеялась, прикрывая свое лицо ладонями.
— Что ты делаешь? Убери эту штуку.
— Ни за что. — Прыгая назад, я позвал: — Коннор, Пиппи. Пришло время домашнего кино. Направляя телефон в их сторону, я запечатлел белозубые улыбки, худые тела, и ноги, шлепающие по приливной волне.
— Фильм? Могу я быть Невероятным Халком? — Коннор попытался забрать телефон.
— Я хочу быть принцессой. — Пиппа закружилась.
Смотря на Эстель, я проговорил:
— Начиная с сегодняшнего дня, давайте снимать каждую важную деталь. Будь-то дождь, который пьем, или рыбу, которую едим... или поцелуи, которые приносят удовольствие. Давайте будем благодарны за то, что мы имеем.
Я приблизил камеру, когда Эстель пристально посмотрела на меня с тысячей эмоций во взгляде. Камера производила вспышки зеленого и коричневого цветов, скручивая мой живот в тысячу узлов.
Медленно, она улыбнулась.
— Мне это нравится.
— Мне тоже нравится, — проговорила Пиппа. — Мы будем на ТВ, когда они найдут нас? Они используют наши видео?
Я напрягся.
Кто знал, в каком ключе будет использована съемка? Возможно, она будет использована в качестве доказательства, как кучка обычных, испорченных обществом людей сумела претерпеть испытания стихии.
Или...
Может быть, видео будут найдены спустя огромное количество времени с настоящего момента, когда телефон будет выброшен на берег в бутылке, в качестве послания к внешнему миру, от четырех людей, потерпевших катастрофу, которые не смогли выжить.
Не волнуйся, когда судьба идет наперекор тебе. Не плачь, когда жизнь не слушает тебя. Будь смелым и верь, что ты выживешь. Будь сильным и никогда не сдавайся.
Никогда не сдавайся.
Никогда... не... сдавайся.
Текст песни «Никогда не сдавайся» взят из блокнота Э.Э.
…
Четыре недели.
Сентябрь перешел в октябрь.
Кокосы, моллюски и вода.
Кокосы, моллюски и вода.
Я чертовски устала от кокосов, моллюсков и воды.
Мы прикладывали все усилия, чтобы разбавлять нашу диету насекомыми и случайно пойманными ящерицами, но даже у голода есть пределы.
Несмотря на недостаток разнообразной пищи, мое тело все еще работает, месячные приходят и уходят вовремя, дети растут, и жизнь делает нас старше.
Я сильно хотела рыбы. Что-то полноценное и мясное. До этого момента, ни один из нас не мог обладать ни физическими навыками, ни умениями, чтобы словить таковую (а мы все старались огромное количество раз).
Я села, обняв руками ноги, располагая свой подбородок на коленях, в то время как мир вокруг нас просыпался.
Четыре недели по нашим подсчетам.
Мы прожили так долго, потому что делали, что мы знали. Но страх нас удерживал от того, чтобы попробовать что-то новое. Наряду с нашими неудачными попытками поймать рыбу, мы старались изо всех сил поймать чайку, которая приземлилась неподалеку, чтобы осмотреть нашу небольшую горку раковин.
Но у нас не получилось.
Мы медленно голодали от однообразной пищи.
Ухудшало ситуацию то, что моллюсков было все сложнее и сложнее находить. Каждый следующий день нам приходилось капать чуть глубже, уходить немного дальше. Мы истощили наши запасы, и теперь у нас не осталось выбора, кроме как заставить себя искать альтернативы.
Солнце появилось над горизонтом, распространяя свое розоватое свечение над океаном. Мои глаза устремились к водной глади. Но как бы то ни было, у нас не было никаких рыбацких снастей, не было ни единого шанса, что нам удастся поймать скользких дьяволят.
 
Нам было необходимо изменить это.
Пришло время к новой ступени. Приспосабливайся или умирай. Жизнь не была добра к тем, кто не мог помочь себе.
Мои ребра и грудь в большей степени излечились и больше не причиняли столько боли. Коннор снял ремешок со своего запястья и поклялся, что он вполне мог пользоваться им, испытывая только совсем незначительную боль, и плечо Пиппы аккуратно затянулось шрамами.
Только Галлоуэй был тем, кто чувствовал себя нехорошо. Его лодыжка заставляла его страдать. Он не мог передвигаться без своего костыля. Он притворялся, что в полном порядке, но я могла сказать наверняка, что он лжет.
Он хмуро смотрел на свою ногу, проклинал свою немощность и вел себя таким образом, словно он бы лучше отрезал ее, чем ждал, пока тело полностью исцелится.
Уже на протяжении недели меня терзали ужасные мысли, что, возможно, его лодыжка, голень и нога не смогут излечиться. Что, если его кости искривились, и как бы они не срослись, он навсегда останется хромым.
Не думай об этом.
Я прикусила губу, вернувшись к привычке, от которой была не в силах избавиться. Я также прикусывала внутреннюю сторону щек, повреждая кожу во время стресса. Мои зубы покрылись налетом, в кто время как зубная паста подошла к концу, а наши щетки стали мягкими от постоянного использования.
На прошлой неделе я научила других тому, что мне показала Мэделин, когда мы ходили на двойное свидание, и, когда семечко с нашего обеда застряло у меня в зубах. Когда Мэди научила меня, я была поражена от простоты (но откровенно говоря, от отвратительного) предложения.
Волосы.
Девушка с длинными волосами могла выдергивать волосинку и использовать ее в качестве зубной нити. Каждый вечер я выдергивала пару волосинок и отдавала их Коннору и Галлоуэю. Пиппа использовала свои собственные, и вместе мы старались из-за всех сил поддерживать гигиену рта.
Роль мыла исполняла морская вода и песок, а солнце так сильно пекло нас, что мы потели свободно и совершенно без какого-либо запаха. По мере того, как мы пользовались этим в качестве очищения, мы приспособились. Даже мои волосы нашли баланс с маслами и больше не выглядели грязными, а только покрытыми солью и волнистыми, с выгоревшими на солнце прядями.
Солнечного ожога мы так же избегали, оставаясь в тени, когда солнце стояло высоко и надевали одежду, когда у нас не оставалось выхода, кроме как находиться в его милости.
Наш уровень жизни улучшился, наша дружба крепла, наша «семья» нашла место в моем сердце.
Я любила их.
Я не могла отрицать этого.
Я любила Пиппу с ее суровым характером и градом вопросов.
Я любила Коннора с его юношеским желанием проявить себя.
И...
Я любила Галлоуэя.
Я любила то, как он бросал все свои дела, которыми был занят, когда дети звали его. Я любила то, как он наблюдал за ними во время сна, когда думал, что я не смотрю. Я любила то, как он оставлял цветки гибискуса для меня по утрам, когда я уходила собирать ветки для костра. Я любила то, каким образом он заставлял меня чувствовать так, словно все, что он делал, прокладывало дорожку к моему сердцу.
Я любила, как он говорил о грандиозных планах, о постройке плота и о том, как он поможет нам вырваться на свободу, даже несмотря на огромное количество наших разговоров, насколько это будет смертельной затеей: покидать безопасность земли, чтобы покачиваться на океанских волнах без какого-либо средства навигации или же двигателя.
Игнорируя доводы логики, Галлоуэй был уверен, что он спасет нас.
И поэтому... я любила его.
Но была ли я влюблена в него?
Была ли эта любовь ограниченна определенным сроком? Угаснет ли она в тот момент, когда мы будем найдены и вернемся в разные миры? Была ли эта любовь рождена выживанием или искренностью? Или, возможно, виной всему были обстоятельства, в которых мы находились, или же тот факт, что у меня не будет никого кроме него? Или это был на самом деле божий промысел... судьба?