Невидимые знаки (ЛП)

Я обожал ее за это.
Она продолжала улыбаться, когда смотрела в мою сторону. Все еще целовала меня, когда мы работали рядом друг с другом. И продолжала откликаться, когда я брал ее, независимо от времени суток.
Я любил ее.
Женился на ней.
Но не знал, как долго смогу её удерживать.
— Скоро мы постараемся уплыть отсюда, — пробормотал я, нежно входя в нее.
Ее ноги судорожно обвились вокруг моих бедер, руки обвились вокруг моих плеч. Сегодня вечером мы предпочли быстрое, тихое занятие любовью, оставшись в нашей комнате, декорированной корой, не было сил идти на пляж и предаваться ночному купанию.
— Это безопасно?
Эстель ахнула, когда я вышел и снова вошел.
Я не знал, как ответить на ее вопрос.
Поэтому не стал.
К тому же, это были не совсем сексуальные разговоры, но мысль о том, чтобы выбраться с нашего острова, была наиважнейшей. Это омрачало все. Мы все были одержимы этим.
Все, кроме Коко, конечно. Она не знала другой жизни. Она неуклюже перемещалась по пляжу и плавала, разбрызгивая воду в разные стороны. Ее любимой едой был ее тезка. Ее колыбельной и спокойствием были звуки острова.
Если мы уедем (когда мы уедем), она будет испытывать трудности. Мы были здесь чужаками, но если бы нам каким-то образом удалось вернуться обратно в общество, она была бы там словно пришелец. Ребенок без свидетельства о рождении, без паспорта, без дома.
Мое сердце сжималось при мысли о том, что она может застрять там, как мы когда-то застряли здесь.
Но этого не произойдет.
У нее будем мы. Все мы. Коннор и Пиппа будут жить с нами. Наша семья не разрушится, изменятся только наши нынешние обстоятельства.
— Перестань думать об этом, Гэл. — Эстель скользнула пальцами по моим волосам, притягивая к себе. — Думай только о сегодняшнем вечере. О нас.
Грудную клетку сдавило, и удовольствие сменилось беспокойством.
Она была моей женой.
И я повиновался ей.
…
ИЮЛЬ
Время было не на нашей стороне.
Оно либо летело слишком быстро, унося нас к безрадостному будущему. Либо сводило с ума своей медлительностью, замедляя наш прогресс.
Несмотря на наше стремление покинуть остров, это заняло гораздо больше времени, чем мы рассчитывали.
Наша энергия иссякала, но спасательный плот медленно обретал форму благодаря кровоточащим рукам и лопнувшим волдырям.
Эстель и Пиппа помогали.
Они трудились рядом со мной и Коннором, когда мы привязывали и закрепляли, проверяли и надеялись.
На этот раз я выбрал другую конструкцию.
Точно так же, как я усовершенствовал наш дом, так же я изменил оригинальную плавучую (или не очень плавучую) платформу.
На этот раз я приложил все усилия, чтобы связать бамбук в форме байдарки. Полые шесты соединялись в вершине, где мы должны были сидеть и грести, надежно закрепив малышку Кокос в середине, подальше от волн океана.
Хотелось бы надеяться, что выносная опора будет достаточно прочной и длинной, чтобы вместить припасы и выдержать вес воды в бутылках и одеял на случай холодов, и достаточно быстрым, чтобы доставить нас к новому дому, прежде чем мы умрем от голода.
Однако вместо того чтобы чувствовать себя активными и жизнерадостными, мы боролись. Чем дольше мы работали над судном, тем больше укреплялся наш страх. Счастье превратилось в апатичность, требуя мерзкой платы за все, чем мы наслаждались.
Наши нуждающиеся в нормальной пище тела заставляли нас действовать. Если мы хотели продолжать жить, то должны были покинуть остров. Но мысль о том, чтобы уплыть из единственного ценного места, не давала нам покоя и сна.
Коннор, несмотря на свою энергию шестнадцатилетнего, увядал так же, как и все мы. Его мышцы медленно уменьшались, а ребра выступали под кожей, словно нескладная арфа.
Пиппа была примерно такой же. Она еще не достигла половой зрелости, и на ее худеньком девичьем теле не было и намека на женские изгибы или растущую грудь.
Не то чтобы наши костлявые тела мешали нам усердно работать и подстегивать друг друга.
 
Если мы не трудились над спасательным судном, то выполняли другие задания.
Эстель готовила.
Пиппа сидела с ребенком.
Коннор сидел на пальме и наблюдал за окружением. Мы все стали отменными скалолазами, чтобы иметь возможность добраться до зеленых кокосов в ветвях, и иногда сидели на высоте, надеясь увидеть спасение, прежде чем броситься в неизвестное путешествие и отдать свои жизни на волю судьбы.
Наша байдарка была почти готова.
Наше время было на исходе.
Почему же я не мог избавиться от ужасного чувства, что трагедия снова надвигается на нас?
АВГУСТ
ТРИ ГОДА.
Три долгих, невероятных, трудных, удивительных, жутких, блаженных, ужасных года.
Двадцать девятое августа, день катастрофы, приближался.
По крайней мере, я думала, что сейчас был август.
После того как мой телефон сломался, мне пришлось вести учет дней, выцарапывая каждый закат на нашем зонтичном дереве, подсчитывая надсечки, понимая в глубине души, что мы все устали.
Мы пережили столько всего: штормы, лихорадки, желудочные инфекции и вирус, из-за которого мы все чуть не умерли, скорее всего, переданный нам комаром.
Несмотря на все это, мы вырастили из младенца здорового ребенка, из ребенка молодую девушку, а из мальчика способного шестнадцатилетнего подростка.
Коннор превратился из тощего мальчика в худощавого юношу. Его медные волосы от долгого пребывания в соленой воде стали более золотистыми, а кожа больше никогда не будет белоснежной, и навсегда останется бронзовой, словно у арабского принца.
Мне было жаль женщин, которые упустили такой великолепный экземпляр и добродушного человека. Я гордилась тем, что мы с Гэллоуэем (в какой-то малой степени) сыграли свою роль в его воспитании.
И из-за этих качеств, а также из-за того, что он был так любим всеми нами, то, что произошло дальше, стало еще более трагичным.
…
СЕНТЯБРЬ
— На помощь! Гэл! Стель! Помогите!
Холодный пот скользнул по позвоночнику, когда Пиппа ворвалась в дом, помешав мне поменять грязную футболку, ставшую подгузником Кокос. Оставив ребенка, я резко вскочила на ноги и схватила ее за дрожащие плечи.
— Что? Что случилось?
Пиппа едва могла говорить. Слезы текли по ее лицу, ужас поглотил ее.
— Ко… ему... ему... ему больно.
Гэллоуэй ворвался внутрь, ветки и листья торчали в его волосах, швейцарский армейский нож зажат в руке.
— Что случилось?
Взяв Пиппу за руку, я протиснулась мимо него.
— Коннор. Мы должны идти.
Мы все так быстро, как никогда, побежали к кромке воды, где Коннор лежал на мелководье на спине. Прилив омывал его, словно успокаивая то, что причинило ему боль. Извиняясь. Сочувствуя.
Я ненавидела воду за то, что она прикасалась к нему.
Презирала все, что причинило ему боль.
Опустившись на колени, Гэллоуэй положил голову Коннора себе на колени, шлепая его по щекам.
— Коннор, открой глаза, приятель.
Я взяла его за левую руку, а Пиппа — за правую. Мы все преклонили перед ним колени, словно перед алтарем, принимающим наши последние молитвы.
Нет!
Этого не могло произойти.
Аура смерти не была реальной. Зловоние агонии не было правдой.
Этого не произойдет!
Гэллоуэй снова потрепал Ко по щекам, пытаясь пробудить его.
— Коннор. Ну же. Открой глаза.
Коннор застонал, его лицо исказилось от боли.
— Я... не могу... дышать.
— Ко, нет. — Всхлипнула Пиппа. — Я буду дышать за тебя.