Паренек из Уайтчепела (СИ)

– Спасибо, – улыбнулась Аманда. И прошептала: – Люблю тебя, Джек.
– И я... люблю тебя, ты ведь знаешь…
Она дернула головой, глаза у нее неожиданно заблестели. Такой, со счастливой, но все-таки грустной улыбкой, она и вышла из экипажа. Джек глядел на нее сквозь занавески окна, пока она не скрылась за дверью, потом откинулся на сиденье и прикрыл на минуту глаза...
Что за тайна тяготила Аманду?
И как он станет жить дальше, когда эти волшебные дни, словно выпрошенные у бога, закончатся навсегда?
Пока Джек мучился этим и другими вопросами, Аманду сопроводили в жилую комнату к матери. Здесь, сколько девушка себя помнила, леди Риверстон проводила большую часть дня: отдавала распоряжения слугам, писала письма, воспитывала детей и здесь же принимала особенно близких родственников и друзей. Тяжелые шторы на окнах скрывали ее маленький рай от любых любопытных глаз, нежась в уютном кресле у пылающего камина, суровая женщина чуть приспускала свое рыцарское забрало и казалась почти человеком.
– Аманда? – вскинула леди Риверстон бровь, и оправила складки домашнего платья. – Давненько тебя не было видно. – Она окинула девушку взглядом. – Выглядишь прихворавшей. Как ты?
Аманде до жжения в грудной клетке захотелось упасть перед матерью на колени, зарыться лицом в ее юбку и ощутить теплую руку на волосах, поглаживающую ее как ребенка. Вместо этого, повинуясь взмаху материнской руки, она присела в кресло по правую руку...
– Я здорова, – сказала она, – вам не о чем волноваться.
– Где твой супруг?
– Отсутствует в городе по делам.
– Опять? – Леди Риверстон так сильно стиснула губы, словно и вовсе их съела. – Вот что значит, выходить за дельца... – Сказала как будто с упреком, словно это Аманда выбрала мужем Уорда, а не наоборот. – Он хотя бы... озаботился продлением рода? – осведомилась, отводя в сторону взгляд. – Или деньги – его истинное дитя?
– Мама... – «это вас не касается» хотелось заметить Аманде, но она, конечно же, не решилась. – Вам не о чем волноваться, – лишь повторила ранее сказанные слова.
И леди Риверстон не сдержала своего раздражения:
– Как же не о чем волноваться, когда твое имя треплют на каждом углу! Мне начинает казаться, что ты делаешь это намеренно, порочишь доброе имя родителей ради потехи. – И менее патетично: – Вы получили приглашение к Грегстонам? Нет? Этого стоило ожидать. Кто захочет якшаться со скандализованным семейством, вроде вашего с мужем. Ваша причастность к событиям в Блае возмутительна и ужасна! Боже мой, придет время, и двери высшего общества закроются для тебя... Ты этого хочешь, Аманда?
Нет, мама, я хочу счастья...
– Нет, матушка, не хочу.
– Тогда хватит вести себя как ребенок. Тебе впору нянчить своих... – Она окинула девушку еще одним взглядом. – Надеюсь, ты не бесплодна? – осведомилась, снова сжав губы.
Аманда знала, что именно так все и будет: упреки и наставления, наставления и упреки. И пусть в словах матери была правда, слышать ее хотелось меньше всего – слова сочувствия и любви, вот чего не хватало Аманде.
– Матушка...
– Что?
– Помните Мейбери... – Два простых этих слова подкинула леди Ривесрстон с места словно пружиной.
– Не желаю и вспоминать.
– И все-таки... – Дочь ее тоже поднялась на ноги. – Помните, как все было тогда? Скажите мне только одно: я была виновата? Вы считаете, я спровоцировала его?
Леди Риверстон, сидевшая у камина, так, что блики огня хороводом плясали на ее бледной коже, дернула головой.
– Что за странные мысли, Аманда! – выдохнула она. – Мей... этот безумец, – не пожелала она называть его имя, – был не в себе. Так бывает, когда живешь под палящим безжалостным солнцем: оно иссушает мозги. Твой отец именно так и считал, и я склонна верить ему. Зачем ты спрашиваешь об этом? Снова напоминаешь...
– Те девушка, мама... они умерли из-за меня...
– Вовсе нет. Не желаю и слышать такого! – отмахнулась ее собеседница. – Ты не в ответе за поступки безумца. Выброси это из головы!
Аманда вдруг ощутила, как эти простые слова бальзамом пролились ей на душу и, бросившись к матери, она крепко ее обняла. Не привычная к ласкам леди Элизабет Риверстон неловко замерла, словно окаменевшее изваяние под взглядом медузы-горгоны...
 
– Ну-ну, – сказала она, – право слово, что за порывы... Ты всегда была странным ребенком, Аманда, но пришло время взрослеть. Тебе больше не десять... И хватить тискаться.
Девушка отстранилась с улыбкой.
– Спасибо за ваши слова, – сказала она. – Мне было важно это услышать.
В тот вечер, лежа в постели, Аманда долго боролась с собой: желание прибегнуть к заветному средству казалось почти нестерпимым. Уже встав с постели и взяв в руки флакон, она все-таки замерла засомневавшись... Руки тряслись. Тело дрожало... Что с ней такое? Началось привыкание? От страха ее затрясло еще больше.
Но ведь она принимала всего лишь по несколько капель...
Да и сейчас приняла бы не больше...
Так, капельку, чтобы уснуть.
Всего лишь одну...
Она откупорила крышечку и поднесла флакон к носу...
Только капельку... а потом она бросит...
«В любом случае, постарайтесь не злоупотреблять лауданумом. Особенно в вашем нынешнем состоянии...»
Но она и не думала делать что-то подобное...
Только капельку, чтобы дать себе отдых.
Стакан с водой стоял здесь же, налитый, и Аманда накапала в него лауданум. Капля, две, три... Поднесла его было к губам, но руки дрожали так сильно, что стекло клацнуло прямо о зубы.
Девушка ахнула, задохнувшись от нового приступа страха, и в сердцах запустила стаканом о стену. Осколки дождем разлетелись в разные стороны... В коридоре раздались шаги.
– Аманда, – услышала она взволнованный голос, – что происходит?
Это был Джек, ее якорь в бушующем море.
Она бросилась к двери, распахнула ее и скорее, боясь передумать, сунула злополучный флакон ему в руку.
– Пожалуйста, не давай мне этого принимать! – взмолилась дрогнувшим голосом. – Забери его, выбрось куда-нибудь...
– Что это?
– Лауданум. Без него я не сплю в последнее время...
– Так вот почему ты ходила во сне... – понял Джек, стиснув флакон побелевшими пальцами. – Ты не должна было его принимать. Опиум убивает!
– Вовсе нет, – возразила Аманда, – доктор сам прописал мне это лекарство, просто я... просто я не должна... больше нет... Джек, – метнулась Аманда по комнате, – я не знаю, что делать. Посмотри, у меня дрожат руки... – Она протянула обе руки, и Джек обхватил их ладонями.
– Обещай, что не станешь принимать лауданум, – он серьезно поглядел ей в глаза.
Аманда тяжело, с надрывом дышала, ее большие, полные нездорового блеска глаза глядели с мольбой.
– Джек, мне никогда не уснуть...
– Обещай, – прервал он ее. – Обещай, если любишь меня...
– Я люблю... – Он глядел строгим взглядом, как будто садовник, готовый выдрать подтачивающий его розу сорняк. – Обещаю, – через силу выдохнула Аманда. И пошатнулась, как будто враз обессилев...
Джек подхватил ее на руки и уложил на кровать.
– Посиди со мной, – попросила Аманда. – Пожалуйста, посиди. Мне страшно оставаться одной... Мне страшно лежать без сна до утра. Это хуже всего, Джек... Бессонница, она хуже всего. Ты хорошо спишь?
– За редкими исключениями.
– Я рада, Джек, я действительно, рада. – Аманда стиснула его руку. – Мне кажется, – сказала она, – рядом с тобой я смогла бы даже уснуть...
– Так и будет, Аманда. Просто закрой глаза...
Утром Аманда проснулась счастливой: она впервые за долгое время уснула сама. Ни гнетущих раздумий, ни бессонницы, ни мучительной пустоты сердца (той, что словно фантомная боль у лишившегося конечности человека) – все ушло, как будто и не было.
А потом она получила письмо... Сразу за завтраком.
– Мистер Уорд извещает, что вернется сегодня, – сообщила она, складывая бумагу. – В течение дня. – И подняла на Джека глаза: – Я не хочу его видеть, – добавила совсем тихо, одними губами. – Пусть бы он никогда не вернулся.