Самый яркий свет (СИ)

— Семен Кутасов, — представил своего подчиненного главный инженер. — Без ума от всего стреляющего.
Названный Семеном восхитился усовершенствованным под капсюль замком, повертел в руках бумажный патрон и прицелился в стену.
— Осторожнее, он заряжен.
Изготовленный к стрельбе терцероль привести в безопасное состояние можно было бы только произведя выстрел, чего, конечно же, делать в здании заводуправления не стоило. Дома, правда, имелся специальный шомпол, но с собой я его не носила.
— Прекрасное оружие, сударыня, — выдал свой вердикт Кутасов.
— Только стреляет один раз, — вздохнула я. — На днях это чуть не стоило мне жизни.
Тут к разговору подключились уже все находящиеся в конторе мужчины, высказывая свое негодование, сочувствие. И, естественно, требовали подробностей, так что пришлось отделаться словами про тайну расследования. Вяжницкий предложил воспользоваться «перечницей», но и сам сконфузился, осознав: хрупкой девушке таскать с собой многоствольного монстра с барабаном зарядов было бы тяжело и невместно.
Вспомнилось ворчание Таньки про «много пуль в одном стволе». Для смеха я озвучила пожелание горничной, и инженеры согласно заржали — дура-девка! Но Кутасов хмыкнул и отошел к своему месту, начав что-то накидывать на листе бумаги, сноровисто макая перо в чернильницу. Руководство порыв молодого мастера не оценила, но, сдавшись на мою просьбу, разрешило Семену «творческий перерыв».
— Только пройдите… да хоть в мой кабинет, — предложил управляющий. — Не мешайте господам.
И тогда передо мной разверзся целый водопад знаний, прятавшийся в голове инженера Кутасова. Он рассказал о пятизарядной пищали Первуши Исаева, о системе богемского графа Шпорка, привел множество иных примеров. Сделал множество рисунков, которые я, к изумлению своему, прекрасно поняла.
— Недостаток здесь, сударыня, один и тот же: на каждую камору перед выстрелом надо подсыпать порох. Но Вы уже знакомы с капсюлями Прела, поэтому эту беду за нас решили. Еще проблема в плохой изоляции каморы и ствола в таких схемах: порох, взрываясь в каморе, норовит просочиться между ней и стволом. Отсюда и слабость выстрела, и угроза для стрелка — обожжет лицо, а то и остальные заряды воспламенит. Поэтому многоствольное оружие и стали делать в виде «перечниц».
— Значит, надо зажать патрон так, чтобы щелей не было.
Кутасов задумался, я смотрела на его рисунки, которые снова словно оживали перед моими глазами.
— А если этот барабан при выстреле вжимать в ствол?
— Это не… хотя…
Перо заскользило по бумаге, инженер теперь забывал окунать его в чернильницу, чертыхаясь на чем свет стоит. «Тут мощная пружина нужна… допуск… хрупкая сталь не пойдет…»
Идеи Кутасова были почти материальны, я хватала их, озвучивала, спорила, предлагала свои. Количество смятых листов скрыло под собой столешницу, Вяжницкий несколько раз заходил, вежливо покашливал, но по итогу махнул на нас рукой и отправился проверять цеха. За окнами стемнело, и мы потребовали принести свечей, после чего продолжили свои умственные экзерсисы. И уже ближе к ночи управляющий взмолился, что надо бы закрывать контору, поскольку рабочий день давно закончен.
— Александра Платоновна, у Вас кровь носом! — воскликнул он.
Вымазанной в чернилах ладонью я коснулась лица и уставилась на красные пальцы. Кутасов же схватился за голову, мучимый сильнейшей мигренью.
— Зрачки какие у меня?
— Как точки… — испуганно сказал инженер. — Теперь обычные.
Получалось, что я, сама того не заметив, на протяжении долгого времени озаряла… и хорошо, если только Семена. Ноги в который раз за день подкосились, мужчинам пришлось подхватывать меня и устраивать на стуле. Вяжницкий бегло осмотрел рисунки, признавшись, что не очень понимает наверченного тут.
— Многозарядная пистоль, — пояснил слабым голосом Кутасов. — С системой обжима патрона для предотвращения прорыва пороховых газов при выстреле. Только бумажный патрон будет давать много нагара, придется чистить часто, чтобы ствол не изнашивался.
 
Управляющего, однако, сказанное совсем не восхитило. Он стал сетовать на то, что мастерские должны произвести паровоз и все, что с ним связано. Паровые машины, которые так нужны Отечеству. И что разрешения на выпуск оружия у завода нет, и никто его не даст, если только сударыня Болкошина не посодействует. Но и в таком случае сил на новое производство не хватит, потому что уже сейчас понятно, что новые корпуса в Гатчине придется расширять и без наших стреляющих игрушек.
— Сделайте одну пистоль, — попросила я.
Вяжницкий умоляюще посмотрел на инженера, ища у того поддержки в отказе, но Кутасов напротив согласился:
— Арсений Петрович, много времени не займет. Дайте трех мастеров, я сам все организую. Только приведу чертежи в божеский вид.
Управляющий в сердцах махнул рукой, мол, делайте, что хотите, и попросил на сегодня покинуть контору.
Я встала, подошла к инженеру и крепко, в губы поцеловала. Через одежду ощутила, как плоть его начинает бурлить от желания.
— Александра Платоновна, я… это… женатый… Двое ребятишек… — заикаясь стал возражать Семен, когда освободился от моих объятий.
— Инженер Кутасов, когда сделаете мне эту барабанную пистоль, вашей жене и детишкам понравится вознаграждение от хозяйки завода. Долго будете придумывать, куда тратить.
И вышла, обозначив вежливый кивок ошарашенному Вяжницкому.
Тимофей и Дыня никак не выразили своего отношения, что их подопечная чуть ли не до полуночи задержалась в мастерских. Успокоили меня тем, что их дважды накормили, а касаемо позднего часа — так служба такая. А еще предупредили, что утром представят своих сменщиков, людей надежных, доверенных.
С тем и покатили домой. До дверей квартиры Дыне пришлось меня провожать под руку, потому как слабость в ногах стала сменяться такой головной болью, что из глаз потекли слезы. Верзила взволнованно поглядывал, готовый и помочь, и везти в больницу, я успокоила его, уверив, что утром буду в полном порядке, но беспокоить до одиннадцати точно не следует. Поблагодарила, закрыла замки и новенький засов.
— Таня! Готовь холодные полотенца. Барышня перенапряглась со Светом!
[1] Евхаристия — «благодарение, благодарность, признательность», Свято́е Прича́стие, Ве́черя Госпо́дня — в исторических церквях (Православной, Католической, Древневосточных) толкуется как таинство: заключается в освящении хлеба и вина особым образом и последующем их употреблении.
  
Глава 11
 
Уснуть удалось только к четырем. Танька бегала с компрессами, плакала и при этом ругала госпожу, на чем свет стоит. Приступы боли то накатывались волнами, то отступали, давая ложную надежду на покой. Я истово молилась, это немного помогало, но совершенно новым ощущением был огонь в жилах, словно сердце вместо крови качало кипяток.
Пробуждение было подстать — тяжелое, похмельное. Горничная помогла добраться до уборной, оставаясь рядом в самый срамной момент восседания на ретирадном стуле. На завтрак получилось влить в себя чашку кофия, но даже постный хлеб вызвал приступы рвоты.
— Ох, Александра Платоновна, что же Вы так! — негодовала Татьяна, утирая слезы.
— Помоги одеться хоть чуточку прилично и кликни охранников. Новых должны представить.
Свою смену привел Тимофей. Ожидаемо сотрудники Канцелярии оказались такими же волками, на которых трещали по швам овечьи шкурки. Первым был светловолосый, слегка франтоватый молодец, не лишенный изрядной доли изящества, представившийся Андреем. Глазами он зыркал по примеру Дыни во все углы, запоминая расположение комнат и окон.
А вот второй — экзотика! Высокий, статный черкес по имени Аслан. Настоящий кавказец, которому, однако, очень шло партикулярное платье, а цилиндр не смотрелся неуместным. В горце была грация хищника и такая притягательность, что вдруг захотелось ощутить, как его усы щекочут мой лобок. Но ладно я — Танька! Такой свою служанку я еще не видела, она, что говорится, потекла, глядя на этого красавца. Аслану был предложен и чай, и кофий, и конфекты.