Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)
Мадридские новички не понимают, что нефтедобывающие эмираты — лакомый кусок для мафии, ибо нефть — вороток в политику; получив доступ к нефти, можно поднимать ставки, влиять на лобби в конгрессах, парламентах, палатах представителей, получая взамен право вхождения в число избранных. Словом, видимо, надо ждать „битвы за Испанию“ — мафия зорко следит за сферами влияния и „просто так“ их не отдает: никто не знает, сколько стоил центр Лондона, район Сохо, китайской мафии. Как считает испанская пресса, итальянские мафиози решили уступить Лондон своим китайским коллегам; сделка исчислялась миллиардами, полагают, что китайцы платят двадцать пять процентов от „валового дохода“ — как сицилийцам, так и „коза ностре“.
И в отличие от мадридских новичков от мафии, которые ныне снабжают товаром и левых и правых, „крестные отцы“ китайских тайных обществ в Лондоне и Амстердаме опекают в основном ультралевых — „стратегия раскачки западного общества“ в действии…
8…В Энна я приехал под вечер. „Смотровая площадка Сицилии“, так называют этот город, или „сердце острова“, или „столица Эрейских гор“. В хорошую погоду отсюда видна Этна, а ведь это — возле Катаньи, за добрые две сотни верст. Город словно бы взбегает по огромной скале; ощущение такое, будто возносишься с ним вместе.
Если походить по невероятно красивым улицам, — они так же красивы, как улицы Неаполя или Катаньи, — то поначалу и не поймешь разницы, некоего основополагающего отличия этого города. Но ты обязан настроить себя на Энна, предчувствовать его особость: я убежден, что лишь ожидание нового может родить чудо; человек, который уныл, никогда не ощутит откровения, а ведь не обязательно быть Иоанном, чтобы ощутить это; каждый человек наделен даром, надобно только верить в заданность добра. (А может быть, прав Марк Твен; „Нет зрелища более печального, чем молодой пессимист, — если конечно же не считать старого оптимиста“?)
Главное чудо Энны совершенно необычно: в городе тихо. И архитектура такая же, как в Неаполе, и женщины так же красивы (самые, впрочем, красивые — в Риме; красоту их определяет форма рта, она совершенно поразительна, и глаза — длинные, миндалевидные, с сумасшедшинкой), и юноши так же стремительны, но при этом пластичны в движениях, все вроде бы то же, но, бог мой, какая же тишина в этом городе, невероятная для Италии тишина!
И словно стражи этой тишины, которая является слышимым выражением дисциплины, сидят на открытой террасе, возле отеля, откуда открывается вид на Сицилию, старики в черном, неторопливо тянут черно-красное вино, говорят мало, смотрят — при внешней заторможенности — стремительно, как истинные охотники, умеющие бить навзброс, без прицеливания.
Мафия — феодальна по своей сути. Эту ее феодальность определяет несколько даже истеричное поклонение старшему. Наивность рыцарства членов „святого ордена“ проявляется и в том, когда режут безвинного человека, веруя на слово: начальник ошибаться не может, на то он и начальник, „лейтенант“, а глядишь, и „заместитель капо“.
Феодальность мафии, искусно консервируемая верхом в „низших“ подразделениях, предполагает убиение в человеке всякого рода эмоций: „тебе поручено пристрелить, похитить, взорвать — делай. Перед всевышним отвечу я“. Здесь, в Энна, не взрывают, не похищают, да и режут-то довольно редко. Все эти аксессуары средневековья перемещаются ныне на север страны, поближе к Милану: там, где теперь промышленность, — там деньги, там есть поле для наживы. Однако необходим камуфляж, нельзя быть вороном среди дятлов, заметят сразу. „Верха“ давно подобкатались, вполне добропорядочные люди, похожи на врачей, юристов, бизнесменов средней руки. Как быть с исполнителями? Как переместить их на север, хотя бы на один час, для проведения „операции“, но так, чтобы возможные свидетели не определили их сразу же, как сицилийцев, и не столько по загару, сколько по угловатости и тихости в большом городе? Готовить людей загодя, отправляя в атмосферу города, чуждого их духу, воспитанию, идее? Рискованно….Мафия в Сицилии нередко связана с церковью. Италию потряс процесс над святыми отцами из францисканского монастыря Маццарино. На скамье подсудимых сидели восьмидесятилетний монах Кармело, тридцатилетний хранитель монастырских ценностей Агрипино и падре Витторио. Страсти в зале суда были накальными. Святые отцы кивали на монастырского садовника — во всем, мол, виноват он. Свидетели — число их определялось многими десятками — отвечали заученно, не поднимая на судей глаз:
— Ничего не знаю, ничего не помню, никого не видел.
А знали и видели все: когда крестьяне, мелкие ремесленники, торговцы, начавшие дело на свой страх и риск, без обязательного взноса мафиози, приходили в монастырь за помощью, падре Кармело вздыхал:
— Сын мой, я хочу добра тебе, а потому говорю: плати. Им надо платить. Отдай им то, что надлежит отдать.
И тридцать тысяч жителей, что паломничали в монастырь, в „духовную столицу“ затерянной в сицилийской тишине местности, платили.
Заметьте себе: 30 000 жителей!
Когда молодой полицейский следователь решил подкрасться к тайне святых отцов через монастырского садовника и послал тому вызов на допрос, сработала цепь: следователь был повешен в собственном доме.
А полицейский участок обстреляли из автоматов: „Не сметь трогать наших!“
Церковь в Сицилии помогает „верхам“ держать в узде „низы“. Отправляя в город для выполнения специального задания молодого мафиози, с ним говорит не только „лейтенант“. С ним говорит и падре. Возвращаясь, он беседует не только с „лейтенантом“ — он исповедуется святому отцу.
Закон мафии, „обет молчания“, подтвержден также клятвою в церкви. А это — неплохая гарантия для „верха“: преступление не будет раскрыто. Даже если рядовые мафиози попадутся, они и в последнем своем слове скажут так, как им предписано: „Ничего не знаю, ничего не помню, я невиновен“.
Полиция сбивается с ног, чтобы найти бандитов, растет число преступлений в Италии, но редко когда удается доказать вину задержанных: свидетелей нет; коли появляются — их убирают; арестованные твердят свое: „Меня оклеветали“. И все тут. Вот данные роста террористических акций в Италии: в 1972 году, по свидетельству журналиста Гуидо Каппато, было совершено 700 террористических актов, в 73-м — 800, в 74-м — 1000, в 75-м — 1500, в 76-м — 2300, в 77-м — 3100! За последние годы было совершено более 7000 нападений на штаб-квартиры партий, разрешенных конституцией страны.
Мафия? Не только. Неофашисты и маоисты, „сапоги — пары“, действуют по рецептам мафии, при консультации мафиози, учитывая их опыт; к проведению наиболее ответственных терактов привлекаются „консультанты“ мафии — связь старых фашистов со старым „верхом“ проверена временем, а что может быть лучше этой проверки и надежнее?
Существуют также консультанты иного рода. Это люди ЦРУ. Журналист Гуидо Каппато утверждает, что стратегию террора для Италии разрабатывает Маркус Раскин, генеральный директор „Института изучения политики“. Каппато убежден, что именно Раскин занимался созданием исповедующих маоизм „красных бригад“ и неофашистских „коричневых групп“. (Не тянется ли к нему нитка после злодейского убийства Альдо Моро?)
Бывший начальник отдела „замаскированных организаций“ генерал Ярборо публично заявил: „Слепой терроризм“ — это тактика, разработанная ЦРУ. Она используется как ключевой элемент различных программ, ставящих целью „дестабилизировать“ правительство и убедить население согласиться на создание сильного полицейского государства».
Гуидо Каппато продолжает:
— Раскин создал в Италии три специальных отдела «Института изучения политики». Первый отдел занимается вербовкой террористов и организацией законспирированных групп; второй — планированием и проведением операции; третий, «отдел террора», через пятых лиц нанимает «исполнителей», которые стреляют, режут, взрывают.
Первым отделом, по сведениям того же Каппато, руководит Эдди Гревилз, близкий к «Интерполу». В «Интерполе» он, кстати говоря, занимался проблемой сбыта наркотиков (то есть мафией и Пекином). Люди Гревилза вербовали ультралевых террористов весьма оригинальным способом: проникнув в радикальную студенческую среду, они отлаживали сбыт героина, приручали молодежь, а потом внезапно прекращали поставки смертельного товара. После этого — за понюшку героина — происходит вербовка: наркоман готов на все, лишь бы получить свою дозу допинга.