Антология советского детектива-45. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)
3
Дежнев и Глушко подружились по-настоящему только за время новогодних каникул, после происшествия на стадионе пищевиков. До этого их отношения были просто приятельскими, не больше; правда, Глушко помог Сергею продать его знаменитые беговые коньки, но, кроме этого, им почти не приходилось иметь никаких общих дел. По правде сказать, Володя не внушал Сергею особенного доверия — слишком уж он был «романтик» даже своей внешностью, этот рассеянный паренек с отсутствующими глазами и вечно запущенной гривой светлых волос, мягких и вьющихся, как у девчонки. Конечно, у Вальки Стрелина волосы тоже были светлые и вьющиеся, но Валька был настоящим мужчиной…
В тот день на катке Глушко совершенно неожиданно проявил себя с новой стороны. Стадион спортивного общества «Пищевик» пользовался неважной славой, там часто толклись угреватые личности с жирными косыми челками, выпущенными из-под сбитой на затылок крохотной кепчонки, и Сергей стал бывать там именно потому, что в таком месте он был хорошо застрахован от встречи с Николаевой. Да и не только с нею — вообще никто из его одноклассников не бывал на катке пищевиков, а как раз встреч с ними ему и хотелось избежать. Всякий, оставшись с ним хотя бы на четверть часа, непременно начинал допытываться — что у него произошло с Николаевой, да как, да почему, да отчего. Особенно этот Сашка Лихтенфельд, — Сергей просто готов был убить его за постоянные расспросы и озабоченно-соболезнующий вид.
Глушко тоже был завсегдатаем «Динамо»; поэтому Сергей очень удивился, встретив одноклассника у пищевиков. Торопливо поздоровавшись, он попытался скрыться, но Глушко увязался за ним. Хорошо хоть, что не спросил ничего о Николаевой! Вместо этого он принялся с восторгом рассказывать Сергею о новом авиационном моторе, выпущенном итальянской фирмой «Альфа-Ромео», — совершенно потрясающая штучка, двойная звезда в восемнадцать цилиндров, полторы тысячи лошадиных сил на взлете, литраж — 48,2, степень сжатия — 6,6…
Это был хороший мужской разговор, и Сергей уже не спешил отделаться от «романтика», который проявил вдруг такую техническую осведомленность. Потом они разбежались в разные стороны, договорившись встретиться у раздевалки. И тут Сергей влип в неприятную историю.
Какой-то тип с челкой, в шикарно выпущенных на хромовые сапожки брюках, стал приставать к девушке и на глазах у Сергея — случайно или намеренно — сбил ее с ног. Сергей помог ей подняться и проводил до скамейки. Вернувшись на ледяное поле, он увидел того же парня, по-видимому высматривавшего новую жертву. Лучше всего было бы не связываться, но этот хорошо ему знакомый тип «блатаря» Сергей ненавидел до глубины души — той традиционной ненавистью, с какой русские мастеровые люди, воспитанные на уважении к труду, относятся к представителям презирающего труд уголовного мира. На этот раз он просто не удержался.
— Ты что, в отделение захотел? — спросил он, чувствуя, как под давлением растущего комка злости тяжелеет и замедляется ритм сердца. — А ну мотай отсюда!
Парень посмотрел на него с нахальным изумлением.
— Да ты на кого хвост подымаешь, сявка, — ласково сказал он, ощерив в улыбке мелкие испорченные зубы и холодно прищурившись. — С кем разговариваешь, мальчик?
— Я тебе, бандит, покажу мальчика, — негромко сказал Сергей. Вокруг них, почуяв скандал, уже собирались зрители, и это придало ему уверенности. — Тоже герой нашелся, ножку девчатам подставлять. Видно, давно морду не били? Я тебе сказал — уходи с катка!
Вокруг стало очень тихо, потом очень шумно. Парня с челкой успокаивали и удерживали за руки его дружки, — видно, они имели достаточно веские основания не желать драки с неизбежным вмешательством милиции. Наконец тот дал себя увести, оборачиваясь и рыдающим голосом угрожая Сергею рассчитаться с ним за воротами.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил подоспевший Глушко, когда Сергей выбрался из кольца зрителей. — Чего это он на тебя?
— Да ничего, — ответил тот. — Пускают тут всякое дерьмо… стрелять таких надо, а с ними нянчатся…
Они пробыли на катке еще минут двадцать. Настроение у Сергея было испорчено, — честно говоря, он немного побаивался, так как хорошо знал, чем иногда кончаются подобные истории. Глупо было ввязываться, но ничего не поделаешь — так вышло.
— Ну ладно, Володька, — сказал он наконец, присев на скамейку и начиная отвязывать сточенные «ледянки», купленные на толкучке за шесть целковых. — Я пошел, сейчас наверняка придется подраться с той сволочью…
— Придется, — согласился Глушко, тоже отвинтив коньки.
Сергей туго связал свои ремешком и взвесил на руке.
— Все-таки оружие. — Он криво усмехнулся. — Слышь, Володька, хоронят пускай за счет комсомольской организации, с музыкой. Ну, я пошел.
— Пошли, — сказал тот, тоже поднимаясь. — Как ты думаешь, сколько их там будет? Все равно — если стать спиной к спине, то можно отбиться от дюжины. Я о таких случаях читал.
Сергей посмотрел на него удивленно и с минуту молчал.
— Ты брось, Володька, — сказал он наконец. — Чего тебе в это дело лезть. Видел ты этого типа?
— Видел. Типичный деклассированный, прямо что-то потрясающее…
— То-то, «потрясающее». Нет, Володька, ты катай один, не надо. Мне не впервой, а ты… словом, за моральную поддержку спасибо, и давай расходиться.
Но Глушко расходиться не захотел. Поняв, что «романтика» не переубедишь, Сергей не стал настаивать и ограничился тем, что дал ему несколько технических указаний — как и куда бить в каком случае. Они дошли до ворот стадиона, вышли на улицу, огляделись. Никого подозрительного не было.
— Ясно, они увидели, что нас двое, — пожал плечами Глушко. — А жаль, у меня сегодня настроение подраться…
Сергей с облегчением рассмеялся:
— Жаль, говоришь? И чудак же ты, Володька, ну откуда только ты такой взялся!..
Они пошли к трамваю. На остановке Сергей внимательно посмотрел на приятеля и протянул руку:
— Дай пять, Володька. Ты заходи когда-нибудь, а? Адрес знаешь?
— Нет. А мой у тебя есть? Давай обменяемся, как-нибудь наведаюсь. И ты заходи тоже, у меня книг до черта…
Выбрался к нему Сергей только через месяц, уже в середине февраля. Все как-то было не до этого, слишком много забот свалилось на него после отъезда Николая.
Главной заботой были деньги. Он всегда знал им пену, так как вырос в семье, где деньги зарабатывались тяжелым трудом, но сам он никогда их не зарабатывал и, в общем, мало заботился, есть в семье деньги или нет. Были деньги — он позволял себе купить лишнюю книгу, лишний раз сходить в кино; не было денег — обходился без этого. И только.
Теперь же денежный вопрос стал для Сергея каким-то проклятием, навязчивой идеей, от которой он никак не мог освободиться. Его не покидало неприятное ощущение того, что мать — пусть подсознательно — ждет от него помощи. Что ж, Коля в его возрасте уже содержал семью. А он сам за десять лет даже среднюю школу не успел окончить! Но что же — бросить ее теперь и уйти на производство? Тоже ведь глупо, из-за временных трудностей калечить себе будущее. Да и мать никогда на это не согласится…
Сергей, где только мог, узнавал насчет возможности подрабатывать хоть немного в свободные часы, но ничего так и не попадалось. Правда, преподаватели достали ему нескольких учеников, которых нужно было натаскивать по физике и математике; но репетиторство давало больше неприятностей, чем заработка.
Все это было очень невесело. Тревога за брата, тяжелая обстановка дома, наконец, его личное горе, которое, несмотря на все доводы рассудка, до сих пор не теряло своей остроты, — все это, вместе взятое, за какой-нибудь месяц превратило Сергея в другого человека, сделало его мрачным, раздражительным, способным из-за любого пустяка терять над собой контроль. Что-то в нем вышло из строя, разладилось, и, по-видимому, надолго; с другой стороны, он чувствовал себя теперь бесконечно более взрослым, чем был еще недавно, осенью. Вспоминая те недолгие месяцы своего призрачного счастья, Сергей испытывал чувство какой-то огромной невозвратимой потери — потери чего-то такого, что бывает у человека всего раз в жизни и, окончившись, никогда не повторяется.