Суд

Совещание пошло уже ровно, в меру тягуче, с редкими взрывами, как идут все такие совещания, цель которых напомнить всем, что есть государственная дисциплина. Такое напоминание время от времени необходимо.
Евгений Максимович Горяев впервые был на таком совещании, ему было интересно и немного тревожно, он боялся, что ВДРУГ не сможет ответить на какой-то возникший здесь вопрос. А спросить могли каждую минуту, так как его оперативно-диспетчерский отдел стоял, что называется, на юру и через него шли все дела сверху вниз и обратно.
Горяев старался внимательно слушать ораторов, но ему сильно мешал сидевший рядом Кузьма Аверкиевич Кичигин, которого на этом совещании касалось буквально все, а он сидел, низко склонясь над столом, и рисовал чертей. Нарисует, подвинет под локоть Горяеву и спрашивает веселым шепотком:
— Похож на замминистра?
И черт действительно был здорово похож на Соловьева — Горяев, не удержавшись, фыркнул, отодвигая от себя бумагу…
После трехчасовой работы на совещании был объявлен перерыв. Горяев с Кичигиным пошли перекусить в кафе неподалеку от министерства.
Они сели за столик возле широкого окна, тут было посветлее а смотреть в окно на мокрую, осенним дождем размытую улицу удовольствия мало. Заказали пельмени и чай с пирожным. Официантка сонно пошла с их заказом на кухню.
— У вас, кажется, своя «Волга»? — небрежно спросил Кичигин.
— Не без того… — неохотно ответил Горяев.
Кичигин рассмеялся:
— Треклятый, обожаемый общественностью вопрос — на какие шиши?
— Подарок родителей жены к свадьбе, — чуть раздраженно ответил Горяев.
— Ого! — веселые глаза Кичигина брызнули искрами. — Надо знать, на ком женишься. Я к свадьбе получил только сварливую тещу. Меняю на подержанного «запорожца», хо-хо-хо!
Кичигин закачался в смехе, и таком искреннем, заразительном что Горяев невольно заулыбался, и его возникшее было раздражение рассеялось. Кичигин нравился Горяеву своим легким покладистым характером. Кроме всего, только он во всем министерстве поздравил его с выдвижением, сказав при этом: «Выбор на редкость правильный…»
Им подали еду, и Кичигин, глотая пельмени, заговорил о другом:
— Не знаю, как вас, а меня выводят из себя частые посетители-просители. Ну как терпеть — посоветуйте. К нам все время идут — тому нужен кузов, тому — движок, тому — задний мост, а тому и целый газик на охоту ездить. Во-первых, они явно не знают, куда с этим соваться. Но я — о другом. Ну, понимаю, просит актер какой-нибудь сильно известный или там писатель с медалями, но вот не дальше как вчера является с очень солидной рекомендацией — подай ему кузов для двадцать четвертой «Волги», и, как бы вы думали, кто он?
— Да черт его знает, — вяло отмахнулся Горяев.
— Черт-то знает… — покачал головой Кичигин. — Санитарный врач — вот кто! Откуда у него шиши? Ей же ей, обидно — что я, не хотел бы иметь свои колеса, сидя, между прочим, как раз на производстве тех колес? Так нет — санитарный врач может, а я — мимо?
— По-моему, санитарный врач может легко иметь магарыч — придет на какой-то торговый склад и скажет: у вас тут антисанитария, требую закрыть склад… а может он ту антисанитарию и не увидеть…
Кичигин посмотрел на Горяева с веселым любопытством и, ничего не сказав, позвал официантку.
Когда они уже поднимались в министерском лифте, Кичигин сказал небрежно:
— Кстати, о том санвраче — нет у вас в отделе сведений по Горькому? Кузов какой-нибудь… сверхплановый или брак…
— Не помню.
— Посмотрите и звякните, ладно?
Дверь лифта шумно раздвинулась, и Горяев ответить не успел, но… почему бы ему не посмотреть и потом не звякнуть?
На возобновленном совещании в первые же минуты произошла схватка между директором Мирославского завода Лихаревым и Грибковым. Докладывая о положении дел на заводе, Лихарев рисовал весьма благополучную картину выпуска двигателей и вдруг увидел насмешливую улыбку на лице своего коллеги Грибкова.
— Чему вы ухмыляетесь, товарищ Грибков? Думаете, я втираю очки?
— Я думаю только о том, — ответил Грибков, — что почти каждое утро на моем столе меня ожидает тревожный сигнал из цеха сборки — опять на исходе движки.
 
— Но вы же — я читал в газете — рапортовали, что полугодовой план заводом выполнен досрочно. Что же вы ставили на машины вместо моих двигателей?
— Товарищи, оставьте пикировку, — вмешался Сараев и обратился к Горяеву: — Евгений Максимович, прошу вас теперь ежедневно давать мне сведения о поставке мирославских двигателей на завод Грибкова. Кстати, ликвидирован излишек двигателей на Милявском заводе? Если нет, передайте движки Грибкову.
Горяев сделал запись для памяти. Совещание продолжалось…
…На другой день Горяев, придя на работу, завел специальную тетрадь для записи ежедневных данных о работе предприятий, входящих в кооперацию с другими заводами. Каждый рабочий день он начинал с опроса заводов, и обычно к полудню у него уже была полная картина, и он был готов дать руководству любую справку.
Спустя неделю Сараев вызвал Горяева к себе. Взяв свою заветную тетрадь, Евгений Максимович направился к нему и перед самой дверью сараевского кабинета столкнулся с Кичигиным.
— Ах, на ковер вызваны и вы? — тихо воскликнул Кичигин. Не хочу быть пророком, но огонь будет по Грибкову.
Они вошли в кабинет и еще не дошли до стола, как услышали вопрос Сараева:
— Что сегодня у Грибкова?
— Свежие вести у Горяева, — уклонился Кичигин.
Горяев уверенно назвал цифры, полученные сегодня утром.
— Но тогда, — подхватил Сараев, обращаясь к Кичигину, — теперь у Грибкова образовался излишек двигателей — не так ли? Прошу вас, товарищ Горяев, ближайшие две недели внимательно проследить положение с двигателями у Грибкова.
— У вас ко мне все? — спросил Горяев.
— Да, спасибо, — мимолетно обронил Сараев и обратился к Кичигину.
О чем они заговорили, Горяев уже не слышал…
Как только дверь за ним закрылась, Сараев сказал:
— Он молодец, этот Горяев, его отдел заметно оживился.
— Мне он тоже нравится, — ответил Кичигин и, помолчав, прибавил тихо: — А его оперативная осведомленность может нам с вами пригодиться.
От этого «нам с вами» по лицу Сараева мелькнула тень недовольства, он спросил сухо:
— У вас что-нибудь срочное?
— Да ничего особенного, я хотел только, чтобы вы знали — дело для Эстонии затормозилось. Но вы не беспокойтесь не позже понедельника мы с вами станем заметно богаче… Вот и все. Если понадоблюсь — звоните, я у себя. — Кичигин встал и ушел как-то поспешно, точно боялся, что Сараев возмутится — он явно еще не привык к своему участию в их деле, мучается этим и как бы не повернул вспять. Но деньги-то он уже взял трижды, так что пора, батенька, кончать переживания и действовать веселей. И потому Кичигин в течение дня непременно наведается к нему, чтобы напомнить ему об их совместных делишках…
Весь этот удивительно нескладный день Горяев был в прескверном настроении. Утром, когда они с Наташей на своей «Волге» ехали на работу, был ранний по времени гололед. На Кузнецком мосту какой-то торопливый идиот перебежал улицу перед самым радиатором машины, он тормознул, потерял инерцию, машина забуксовала. Горяев поддавал газу, но от этого подвывание буксующих на брусчатке колес только становилось на тон выше.
— Надо кончать езду на лысых шинах и ставить машину на зимний прикол, — рассердилась Наташа. — Выпусти меня, я не хочу опаздывать.
Она убежала, а он еще помучился тщетно и оставил машину возле Выставочного зала художников. И пришлось ему бежать — комсомольцы министерства чуть не каждое утро ведут запись опоздавших.
Горяев вошел в здание вместе с заместителем министра Соловьевым, и тот, не здороваясь, на ходу сделал ему замечание по поводу последней составленной им недельной сводки:
— Регистрировать факты вы умеете, пора научиться их анализировать…
Вот так противно начался этот день, и потом дальше пошли неприятность за неприятностью — беда же, как известно, не приходит одна. Изменив своему правилу, сведения по Покровскому заводу Горяев получил не от заведующего, а от секретаря отдела сбыта, та же по ошибке продиктовала вчерашние показатели, и Сараев это обнаружил — пришлось выслушать от него горькую нотацию… Единственная в отделе сотрудница, умеющая печатать на машинке, объявила, что уходит в декрет-отпуск, а только благодаря ей сводка перепечатывалась вовремя. Его всегда такой надежный Семеняк сотворил бог знает что — дважды ответил помощнику замминистра, что Горяева нет на месте, причем второй раз Горяев это сам услышал, взял трубку и выслушал замечание, что прятаться от телефонных звонков неразумно и даже опасно. Вызвал Семеняка.