Утро под Катовице (СИ)
Да ты на себя посмотри! Кого ты обманываешь? Ты же её не любишь! Это просто твоя похоть, помноженная на ещё сохранившиеся чувства к Катаржине. Да и как ты можешь любить Болеславу, если ты с ней совсем не знаком? Ваше совместное рандеву в стрессовой ситуации не в счёт!
Чтобы остудить разгоряченный мозг, я пытался думать о посторонних вещах и это на какое-то время помогало, но стоило только вспомнить её, как внутренний злодей появлялся вновь:
А если здраво рассудить, то влечение Болеславы к тебе имеет, скорее всего, патологические причины. На фоне стресса от изнасилования у неё развилась гиперсексуальность, которой ты и воспользовался в своё удовольствие. И ещё любовь-морковь выдумал! Ну не может женщина с нормальной психикой, верующая католичка, бросаться на первого попавшегося мужика. Но правда в том, что с этой патологией, ей совершенно безразлична личность трахаля, лишь бы крепок был в нужном месте. А там сейчас много русских солдат, которые очень голодны до баб!
От подобных откровений я буквально был готов биться головой об стену! Теперь я понимал, что значит выражение «сходить с ума от любви». Кстати, оппонент был полностью со мной согласен, что я схожу с ума, но убеждал меня в том, что причиной всему мои похоть и глупость:
А всё потому, что ты настоящий дурак, Андрюха, обдолбался «Аресом» по самое не хочу, потому и в прошлое загремел! Но в тупизне своей не остановился, а, увидев смазливую мордашку, пошёл резать немчуру направо и налево, а оно тебе надо было? Поляки ведь тоже враги русским и ты это знаешь! Да и вообще, может у них там всё тип-топ было! Ты же не смотрел! А зря! Ишь, благородный выискался! Синяков-то у неё не было!
Я видел, как она на улице сопротивлялась!
Ха, известные бабские уловки!
Он её к кровати привязал!
Ну это вообще не аргумент!
У неё же потом стресс был!
Ага, такой стресс, что она через день едва на тебя не запрыгнула! Кстати, зря ты тогда отказался! Так что при тщательном рассмотрении твоих поступков, очевидно, что ты тупой, самовлюблённый кретин с ярко выраженной шизофренией, развившейся на фоне приема непроверенного лекарства и неумеренного занятия сексом с женщиной лёгкого поведения!
Она не такая!
Ну, значит по другим пунктам обвинения возражений нет!
Сука! Убью!
Сейчас ты её уже не достанешь, по хорошему надо было не к дяде её вести, а прикопать её там поблизости, не мучился бы сейчас, бедненький!
Я не её, я тебя убью!
Тоже неплохой вариант, главное, легко выполнимый! Предлагаю два варианта на выбор: вечером незаметно перегрызть себе вены или удавиться на ремне. Что выбираешь? Ах, забыл, можно ещё разбить окно и, пока конвой не забежал, быстренько осколком вскрыть себе сонную артерию! А иначе никак, я же ведь часть тебя!
Вот ведь гад, уже и на суицид подбивает! Это все от безделья! Придя к этому выводу, я принялся изматывать себя доступными физическими упражнениями. Наиболее эффективным оказалось отжимание на руках вверх ногами — после этого оппонент не появлялся более часа. Кроме того, на пятый день, дождавшись, когда Воробьёв принесет мне завтрак, я попросил его принести что-нибудь почитать — газеты или хотя бы Строевой устав РККА. Он, по своему обыкновению, ничего не сказал, но через час принес заказанное — подшивку «Правды» за сентябрь и устав. Теперь была возможность давить оппонента не только физкультурой, но и умственной нагрузкой — внимательное прочтение передовиц надолго отбивало у шизы желание проявляться, устав оказался не менее эффективным. К тому же, по мере изучения газет и устава, оппонент становился заметно спокойнее и лояльнее. Кто бы мог подумать, что бороться с шизофренией можно прочтением коммунистической газеты и воинского устава! На эту мою мысль шиза отреагировал незамедлительно:
Это лишь доказывает, что я голос разума, который как раз и пытается бороться с твоей болезненной зависимостью.
Голос разума, который предлагал мне лезть в петлю!?
Извини, погорячился, больше не буду. Только ты больше не читай этой дряни!
А вот хрен тебе! Такой голос разума мне не нужен!
После этого диалога я с ещё большим рвением взялся за изучение статей из газет и устава, стараясь наиболее интересные места заучить наизусть, от физических нагрузок я тоже не отказывался. Оппонент теперь почти не появлялся, но я чувствовал, что стоит только дать ему волю, как этот гад снова проявится во всей красе.
На двенадцатый день моего санаторного отдыха, Воробьёв меня удивил, приказав идти за ним, что я и выполнил без промедления. Наконец-то в моей судьбе что-то прояснится! Далее он отвел меня в соседнюю комнату, по размеру и отделке сходную с моей, но обставленную под кабинет. За столом сидел незнакомый мне майор госбезопасности — худощавый мужчина лет пятидесяти с интеллигентным лицом в очках. Перед ним на столе лежали листы моего допроса и толстая тетрадь. Увидев меня, он указал на стул напротив себя:
Садитесь, Андрей Иванович, позвольте представиться: майор госбезопасности Соболев Платон Николаевич. У меня есть к Вам есть несколько вопросов.
Эти «несколько вопросов» растянулись на весь день с перерывом на обед. Сначала Соболев интересовался подробностями моей одиссеи, подробно углубляясь в мотивацию. Например: «А зачем было возвращаться для того, чтобы всего один раз выстрелить по преследующему танку?.. Почему не вступили в бой после первого выстрела, а бросились в бегство?.. Как Вам в голову пришла мысль присоединиться к немецкой колонне?.. Почему Вы решили сдаться советской власти?..» — и в том же духе. Слушая мои ответы, он периодически сверялся с протоколом допроса и делал пометки в тетради. После обеда Соколов перешёл к вопросам о моей семье и политических взглядах. Здесь у меня были заранее заготовлены хорошо продуманные ответы, которые, по всей видимости, его полностью удовлетворили.
Под конец беседы дошла очередь и до моих планов:
Ну вот Вы и в СССР, куда так замечательно прибыли, а есть ли у Вас какие-нибудь планы, предположения, как и где будете жить? Чем заниматься?
Если это возможно, я бы хотел устроиться работать на Горьковский автомобильный завод, я ведь люблю технику и хорошо в ней разбираюсь. А в следующем году пошёл бы на вечернее в Автотранспортный техникум. Печально, что этот год потерян для учебы.
Далее мы ещё немного поговорили об автомобилях и тракторах, при этом майор показал себя хорошим знатоком техники, после чего наш разговор закончился.
Следующие два дня мною вновь были проведены в одиночестве, которое нарушал только молчаливый Воробьёв, приносивший поесть и выводивший меня в сортир. И только на третий день после того допроса Соболев вновь вызвал меня к себе.
Ну что ж, — начал он после приветствия, — руководство, наконец, решило, что пора изменить Ваше положение.
Я напрягся, ожидая поскорее услышать долгожданную новость, но Соболев не спешил говорить о самом важном для меня.
Насколько я смог убедиться в время нашей прошлой беседы, Вы прекрасно осознаёте ценность Вашего трофея для советского государства. И это действительно так, мало того, ценность предоставленных Вами документов сопоставима с ценностью танка. Однако была опасность, да и сейчас она остаётся, что немцы могут узнать об этих наших приобретениях, а это серьёзно осложнило бы наши двухсторонние отношения, которые имеют важнейшее значение для безопасности и развития советского государства. Поэтому все то время, что Вы тут отдыхали, мы неустанно работали, отслеживая реакцию немцев на пропажу танка и документов. На сегодняшний момент можно сказать, что если немцы и подозревают, что танк находится у нас, то только на уровне смутных предположений. И наша задача состоит в дальнейшем обеспечении секретности. Я всё это говорю для того, чтобы Вы прониклись важностью сохранения военной тайны, а мы в свою очередь предприняли исчерпывающие меры для засекречивания всего, что связано с данным делом, — сделав паузу в столь убедительном дискурсе, он протянул мне два отпечатанных на машинке листа, — вот, читайте!