Действительно ли была та гора?

— Все воруют, несмотря на то что, если попадешься, сразу увольняют и ты попадаешь в черный список, так что уже не сможешь устроиться на работу в американскую армию. Однако если войдешь во вкус, ты не сможешь остановиться. В наше время, если товар не американский, он даже на вещь-то не похож, а если человек не американский солдат, он не похож на человека. Да и если будешь уволен, даже ничего не воруя, с чистой совестью, разве есть куда идти? Многие девушки после увольнения становятся проститутками для американских солдат. Я знаю, что говорю, это не первая американская часть, в которой я работаю. Если спросишь, что такое впервые работать в американской армии, я отвечу, что это хорошая работа, которой можно гордиться и где проще простого выучить английский язык. Но после увольнения даже самоуверенные, гордые девушки начинали заниматься проституцией, — зачем-то повторила Тина, глядя мне в глаза. — Ты знаешь, почему я так говорю? Я хочу сказать, что даже в магазине корейских товаров, если сильно захотеть, есть шанс заработать деньги. Если сама не сможешь вытащить, то, подружившись с каким-нибудь американским военным, можешь тихо попросить его купить необходимый товар.
— Что, даже то, что я прошу купить за свои деньги, становится преступлением? — спросила я недоуменно.
— Нет, ты посмотри на нее! Кто это ворует, не заплатив денег? Запомни, милая, в РХ невозможно украсть даже одну жевательную резинку. Здесь уже то, что у корейца есть доллар, является преступлением. Покупать на них вещи тоже нельзя. Я нахожусь здесь с момента открытия магазина пижам, но и полгода не прошло, а я уже видела множество уволенных девушек. Если в магазине американских товаров ты сможешь продержаться хотя бы три месяца, это считается очень хорошим стажем.
— А что вы можете сказать об уборщицах, которые выносят товар на себе?
— Хотя они занимаются этим постоянно, случаев, когда их ловили и увольняли, мало. Почему? Потому что они лично не работают с долларами. Конечно, когда-нибудь они попадутся на продаже. Говорят, что женщины могут попасться на рынке янки, но это уже другое — проблема между корейцами.
— Тогда какова роль женщины-полицейского?
— Нет, ты посмотри на нее! Ну зачем нам это знать? Здесь это лучшее место, все хотят устроиться на эту должность. Я слышала, что женщин часто меняют, потому что они не находятся под юрисдикцией янки. И еще, мисс Пак, нам сейчас ни к чему беспокоится о чужих делах. Я оберегаю тебя, потому что никому не нужно, чтобы ты поддалась этому соблазну. Мне хотелось сказать об этом с глазу на глаз, кстати, этого же ожидает от тебя наш директор.
— Сестра, извините меня. Честно говоря, я как раз хотела узнать, чего ждет от меня директор Хо. Я все время чувствую себя тревожно и неловко, мне кажется, что я не оправдываю его ожиданий. Я поняла вас, мне не надо думать о «чужих делах», но я боюсь, что меня выгонят из-за моей некомпетентности.
— Зачем так говоришь? Работай, как сейчас, и все будет нормально. Ты знаешь, как приятно смотреть на тебя, когда ты ходишь по магазину, как школьница, не научившаяся пока наносить яркий макияж?
Тут она была права. Я все еще носила две косы и по-прежнему ходила с ученическим портфелем из утиной кожи, который остался у меня со школьных времен. Такие портфели называли тогда «утиными». Когда я шла с этим портфелем по университету, все видели во мне школьницу, но его было удобно носить, и в нем отлично помещалась коробка бэнто. Но самой большой его заслугой было то, что теперь он спасал меня от толпы нищих, принимавших меня за бедную школьницу. Вообще, мне казалось, что в глубине души директор Хо был высокого мнения о любимом им Сеульском университете, и этого было достаточно, чтобы держать меня на жаловании, но я все равно решила сразу уволиться, как только получу первую зарплату.
На той ночной вечеринке я впервые в жизни попробовала колу и легкий белоснежный попкорн, который, словно белые цветы, выплевывала вращающаяся машина. Однако есть в баре янки было не просто. Может быть, он был слишком мал или же людей было слишком много, но там, казалось, яблоку было негде упасть. Так как заранее подготовленный попкорн уже закончился, возле бешено вращающегося устройства стояла очередь. Я не знала, где и как давали колу, потому что кто-то пил прямо из бутылки, а кто-то — из стеклянного стакана, но еще больше было тех, кто до колы так и не добрался. Последние, спрашивая друг друга, где можно взять желанный напиток, изнемогая от жажды, толкаясь, осматривались по сторонам. Мы, не привыкшие к местам, где велись непринужденные разговоры, с трудом нашли, куда можно было сесть, потому что все стулья, прикрепленные к стене, уже были заняты, а ведущая на первый этаж широкая лестница была оккупирована уборщицами. Почти все они надели яркие красно-синие корейские женские куртки из шелка и юбки из панбархата. Боясь, что юбки будут придавлены или затоптаны, женщины расстелили перед собой нижние юбки из искусственного шелка, а в подобранные подолы насыпали попкорн. Рассевшись на лестнице, как в амфитеатре, с любопытством разглядывая собравшихся в баре людей, они ели и пили, не зная сытости. Со стороны казалось, что уборщицы пришли не на вечеринку, а в цирк и сейчас веселились во время антракта.
 
За стойкой бара стояло несколько янки. Подперев руками подбородки, они с ухмылкой наблюдали за толкотней в холле. В этой толчее сестра Ким, схватив мою руку, сказала, что сотрудники нашего магазина предложили собраться возле Тины. Почему, стало ясно чуть позже. Американский военный с белым дугоном[93]на голове принес нам на подносе колу и попкорн, который другие не могли получить, даже стоя в очереди, хотя они громко кричали и набрасывались на официантов. Пока он нес их к нам, люди уступали ему дорогу. Тина Ким, легким кивком головы поздоровавшись с ним, предложила нам колу и попкорн. От колы, которую я пробовала впервые в жизни, исходил отталкивающий запах лекарств. Однако попкорн, который я ела не спеша, тщательно жуя, мне очень понравился и на вкус и на запах. Его приятно было жевать, и он легко хрустел на зубах. Мне казалось, что вокруг не было слышно никаких звуков, кроме шума смеющейся толпы и хруста попкорна в моем рту.
Среди толкотни и шума девушки из магазинов, изо всех сил постаравшихся одеться сексуально, танцевали с американскими военными. Видневшиеся из-за широких плеч иностранных солдат ярко-алые, словно цветы камелии, губы были обольстительны. Я хотела получше рассмотреть первые в моей жизни танцы, но мне не удалось подойти поближе — толпа не пускала меня.
В это время генеральный менеджер РХ мистер Сацин (Саржент) Кэнон, раздвигая людей, подошел к Тине Ким и почтительно протянул ей руку. Она, изящно взмахнув подолом расклешенной черной юбки, приняла его приглашение и последовала за ним на танцпол. Люди уступали им дорогу, затаив дыхание. Из-за стихшего смеха и голосов наконец стала слышна музыка, которая лилась из компактного электропроигрывателя. Уборщицы, с самого начала вечеринки разбившие на лестнице целый лагерь, словно ждали именно этого представления, они напряженно застыли, одновременно резко вскинув подбородки.
Я однажды была в кабинете Сацина Кэнона. Это произошло, когда я получала временный пропуск. Тогда Тина взяла меня с собой в офис на втором этаже. Забрав там временный пропуск, она повела меня в соседнюю комнату, где и представила меня Сацину. Мне она сказала, что он генеральный менеджер РХ, но как она представила меня, я не смогла понять. Я дрожала от страха, думая лишь о том, как ответить Сацину, если он по-английски спросит, как меня зовут. Но он не проявил никакого интереса, только мельком скользнул по мне взглядом и перекинулся несколькими фразами с Тиной Ким. Я заметила, что атмосфера их разговора была совершенно не деловой, а скорее сердечной. Его широкий и гладкий стол украшали фотографии семьи и детей. На одной он был снят вместе с семьей, остальные три были портретами его жены, сына и дочери. Возможно, оттого, что у его жены был угловатый подбородок, она выглядела холодной и неприветливой. А детям на фото, похоже, еще не исполнилось десяти лет. В улыбке девочки не хватало одного зуба, отчего фотография производила странное впечатление. Наверное, эти снимки так четко отпечатались в моей памяти за короткое время, пока Тина Ким вела приятную беседу с Сацином, потому что только на фотографиях я могла сфокусировать свой взгляд. После встречи я несколько раз сталкивалась с Сацином Кэноном на рынке, но, думая, что он не запомнил меня, и в то же время боясь, что он меня узнает, я сразу отводила взгляд и быстро проходила мимо. На вид это был мужчина средних лет. Он держался солидно, сдержанно и благородно и не был похож на человека, с которым можно было обращаться фамильярно. Военная форма ему шла, но я не раз представляла себе его одетым в костюм джентльмена.