Мандариновый раф для хорошей девочки (СИ)
— Мам! Смотри! — и показывает мне тигра. — Мам, смотри какой!
— Это ты сам нарисовал? — восхищаюсь я.
— Да, сам! — кивает Лешка.
— А когда? Сейчас, дома? — спрашиваю, однако вижу, что краски высохшие. И кажется, я понимаю, почему акварелька вся бурая — вон сколько рыжего с чёрным!
— В школе, — отвечает Лешка.
— А почему рисунок пополам перегнут? — продолжаю выяснять я.
— Так нёс, — пожимает плечами сын.
— Не может быть, — я качаю головой и наклоняюсь, — видишь, место перегиба чистое. На него не попала краска. Значит, рисовал ты уже на согнутом изначально, а потом расправленном листе. И эта ложбинка не прокрасилась.
— Ты страшный человек, мама, — очень серьёзно говорит сын. Я смеюсь.
— Так что случилось? Листы для рисования пополам сложил?
— У меня место в альбоме закончилось, таким вот листом со мной поделились. Из-за этого рисунок плохой?
— Это отличный рисунок! Самый лучший рисунок! Самый красивый в мире тигр! — обнимаю сына осторожно, чтоб не касаться его футболки и головы своими липкими от фарша руками. Сама думаю: первоклашки, семилетки. Не со зла. Подумаешь — листик перегнутый. Хорошо, что делятся. Мальчишки. Ещё чудо, что не комом в портфеле домой принёс.
— Мама, а это мой! — бежит Сашка, тычет мне своим тигром.
— Это ты сама? — удивляюсь я. Вроде как-то слишком аккуратно для пятилетки.
— Лучше ей сказать, она детектив, — шепчет Лешка.
— Мне Лешка помогал, — признаётся Саша. Смотрю на сына. Он тоже решает в чём-то признаться.
— Мам, мы по видео с ютуба рисовали. Там по шагам — как нарисовать тигра.
— Это мой телефон у вас? — спрашиваю.
— Ага, — кивает сын. — Там тебе писал кто-то. Что-то про мороженое. Но я не понял и закрыл.
Вихрем мысли понеслись. Ну какое ещё мороженое? «Мороженка», может? Кто меня так называет? Мне что, Птолемеев что-то написал?
Капуста кипит, котлеты горят, а хозяйственная мама с расшалившимися нервишками ручки срочно моет и к сынишке:
— Лешка, где мой телефон?
Глава 13. На сладкое
— «Что делает моя мороженка?»
Вот что он мне написал. Стою с телефоном в руках, смотрю на сообщение. «Моя» написал. Охламон. Подумала. Написала в ответ:
— «Растаяла».
Долго Пашу ждать не пришлось:
— «От моего сообщения?»
Наглый, ой наглый. А сама улыбаюсь. Встала у плиты, строчу:
— «Я не Мороженка, а Мандаринка».
— «Не понял».
Быстро отвечает. Делать ему нечего? Так же, как у меня, телефон в руках? Почему не звонит? Посмотрела на открытую дверь, дети туда-сюда бегают. О чём мне с Пашей говорить? Пишу ему:
— «Волосы покрасила».
В ответ:
— «Фото».
— «Что фото?» — пишу.
— «Шли».
Подняла над головой телефон. Сфотографировалась. Фотографию посмотрела. Там на заднем плане не столе капуста, голубцы накрученные, ложки-поварёшки… И макушка моя, лампочкой засвеченная. Удалила… Но ведь ждёт… Да и фиг с ним. Встала к другой стене, где навесной шкаф, голову наклонила немного… Ему же цвет волос только? Вот и пусть любуется. С другой стороны — ну что я, в самом деле? Рожицу состроила, высунула язык. Щёлкнула. Вроде ничего. Отправила. В ответ пришло:
— «Ещё».
— «Чего тебе ещё?» — набрала.
— «Тебя», — опять пришло быстро.
Щёлкнулась ещё раз, так же, скорчив рожицу. Отправила. Телефон пиликнул:
— «Давай пооткровеннее».
— «В каком смысле?» — ну честно слово, я даже возмутилась.
— «Шли сиськи».
Ох, а теперь как я возмутилась! Аж телефон под пальцами задымился. Нет, конечно. Настрочила ему:
— «Ты дурак, Птолемеев?»
— «Нет».
— «Какие тебе сиськи?»
— «Твои».
Как-то немного успокоилась. Даже смешно стало. Ну когда у меня такое было? Да никогда… Просили, конечно, выслать что-нить откровенное, но я слала всех в пень… Пишу Пашке:
— «Белье старое, тебе не понравится. А переодеваться не буду».
— «Снимай», — ответил, не прошло и секунды.
— «Не хочу в старом сниматься», — ещё раз объяснила я.
— «Снимай бельё», — в свою очередь объяснил, что имел в виду, Птолемеев. Пояснил, называется… В конце концов, сколько мне лет? Пишу:
— «Ты первый!»
И в ответ приходит:
— «Я не ношу такое».
Вот чертяка… А потом смотрю, подгружается фотка.
Прислал…
Я ручками дрожащими телефончик перехватила покрепче и присела на пол. Мамоньки мои дорогие! Залипла и пропала, мои глаза этого не забудут никогда.
— «Мороженка?»
Смахнула всплывшее сообщение, мне не до него. Тут надо всё рассмотреть. Детально. Мамоньки…
— «Любуешься?»
Вот же чертяка! Написала ему:
— «Не мешай!»
Конечно, любуюсь. За-лип-ла. Смотрела бы вечность. Лучше бы, конечно, вживую. Размечталась уже.
— «Мороженка? А мне?»
Опять смахнула. Не понимает, что я занята? Боги, боги, вы, наверное, есть.
— «Шли сиськи».
Да что за нетерпеливый такой человек? Подумала. Ну а что? Пусть тоже побесится!
— «Откуда мне знать, что это ты?»
Я точно знаю, что он. Его руки, его тело, всё остальное тоже его. Ох, сердечко.
Вместо ответа опять приходит фото. Птолемеев вальяжненько опирается на дверной косяк в ванной, отражаясь в зеркале. Совсем голый герой моих женских грёз. Он хочет моей смерти.
— «Ты один?» — пишу дрожащими рученьками. Получается с тридцать третьего раза.
— «Ну а зачем мне твоё фото?»
Мужики… Понятно теперь, зачем. Но какой он красивый! Нельзя такое слать тёте Алевине, у неё нервишки. А телефон опять пиликает и выплевывает в меня:
— «Фото!»
Психую, поднимаюсь с пола, ползу в ванную. Ноженьки-то не держат. Камеру на зеркало навела, своё отражение ловлю. Мать честная! Ладно у меня вид как у крольчихи запуганной, но в кадре-то что делается? Дверь отражается, на ней полотенца на крючках. Сбоку таз висит на стенке. Повертела телефон, чтоб поприличнее квадрат за своей спиной получился. То колготки детские попадают, то тряпки для уборки…
Сняла к чёртовой бабуле таз, скинула в ванну полотенца, стою напротив зеркала. Бутыльки, щётки, зубная паста… Птолемеев в отеле, видимо, там всё стерильно-безлично. Сфоткался, и пожалуйста!
Смела в раковину всё, что на полочке перед зеркалом стояло. Сделала фото. Полная фигня!
Цвет электрический, всё тёмное и желтит. И не в благородную сепию, далеко не в неё. Уж лучше тогда на фоне ковра, мать честная… Ковров, правда, нет у меня.
Покрутилась, нашла угол, при котором освещение получше. Сфоткалась. Вроде ничего так, но за головой вон опять колготки сушатся. Хоть обрезай их в фоторедакторе… вместе с половиной своей головы..
В зеркало я ничего приличного не сниму… Можно же селфи, прости Господи!
Отодвинула шторку над ванной. Там у меня плитка сравнительно новая. Выглядит вроде хорошо. Шампуни оставила, а губки, вехотки скинула вниз. Телефон приподняла сначала повыше над собой. Нет — слишком высоко не надо. Нос сразу длинный, лоб широкий. Это женщины зря так делают — половина девочек в «одноклассниках» так себя нащёлкали. Вот инстаграм — другое дело. Но живые ли там женщины? Умеют, умеют…
Так, ну что? Ракурс выбран, фон тоже. Раздеваюсь. Белье старое. «Снимай!» Ой, Паша-Паша! Ну я и сняла, а своё богатство ручкой подзакрыла. Какая-то интрига должна быть. Это Птолемеев сразу — на вот тебе, любуйся. А я же женщина, мы похитрее. Ну что, подобрать, приподнять. Волосы ещё!
Голову вниз, руками шевелюру взбила. Ай, лохматая! Пригладила по прядкам осторожненько, чтоб объём остался. Макияж, спасибо, не снимала. Но только потёк он немного, пока я на кухне кашеварила, тушь посыпалась. Это не дело.
Ватный диск из шкафчика достала, убрала лишнее под глазами аккуратненько. Помада, хорошо, в ванной стоит, портится. Косметику плохо хранить там где влажность высокая. Ну а где хранить? Губы накрасила.
Подобрались. Ручкой закрылись. Ракурс выбран. И подмигнуть. Ой, я хитрая лиса!