Исповедь Мотылька (СИ)

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍И только теперь до меня доходит, что трахаемся мы без презерватива. Да, я буду грызть глотку каждому, кто даже подумает разлучить меня с этой женщиной, но готова ли она отправиться в интересное положение здесь и сейчас? Мы, конечно, уже достаточно рискнули, но кончать в нее будет неправильно.
Дожидаюсь, пока самые яркие волны ее оргазма иссякнут, и выхожу.
Воробей хмурится, в ее взгляде начинает набухать непонимание, даже страх.
— Что-то не так? — спрашивает она.
Наклоняюсь над ней и целую в губы.
— Все отлично, ты невероятная. И я хочу трахать тебя снова и снова. Но нам нужно подумать о предохранении, по крайней мере, на какое-то время.
Она еще какое-то время смотрит на меня, затем ее взгляд избавляется от тревоги, и в нем появляется что-то… озорное? Неуверенное.
Воробей облизывается.
— Я не умею. Но я хочу.
— Уверена?
Вряд ли я ошибся в своих предположениях относительно этого ее «хочу», здесь даже не слова говорят, а выражение ее лица, ее губы, ее язык. Но я боюсь, что ей не понравится, что оттолкнет. Знаю, что многим женщинам не нравится, но они переступают через себя. Я не хочу для Воробья того-то.
— Да.
Ни капли заминки, ни намека на сомнение.
Я отступаю — и Воробей тянется за мной, поднимается со столешницы. Помогаю ей спуститься на пол — и она тут же опускается на колени. Обхватывает ладонями мой член, несколько раз проводит по нему, точно приноравливается, привыкает.
Наверное, ей было бы комфортнее, если бы я не смотрел, но я хочу смотреть на нее. Я хочу возбуждаться от своей любимой женщины. Хочу видеть ее голой, возбужденной и развратной.
Первое ее касание губами моей головки едва заметное, аккуратное. Но уже в следующее мгновение она обхватывает меня плотнее и насаживается чуть глубже.
Из моей груди вырывается не то стон, не то рык. И этот звук точно подстегивает ее. Воробей обхватывает мой зад руками и толкает на себя, в себя.
Глубоко.
Она выпускает меня, переводит дыхание.
Поднимает на меня глаза, точно спрашивая, правильно ли делает.
— Играешь с огнем, — говорю с придыханием, — я слишком возбужден, чтобы терпеть долго. Могу кончить в любой момент.
— Я хочу этого, — кивает она. — Хочу тебя у себя во рту.
И снова я в ней. Плотно, жарко.
Она снова толкает меня в себя — и я поддаюсь, тоже начинаю двигать бедрами. Тараню ее, но все еще опасаясь сделать больно или неприятно. Воробей же стискивает пальцы — и я сдаюсь, потому что вид моего члена в ее раскрытом рту, вид ее оттопыренной задницы, ее груди — все это нисколько не способствуют излишнему контролю над собой.
Я слишком долго хотел эту женщину.
И я ускоряю движения, вхожу в нее глубоко, почти полностью, толкаюсь в гортань. Но Воробей только сильнее насаживается на мой член, кажется, даже уже до самого основания.
Мои волосы в ее волосах.
Глубже, быстрее.
Не знаю, прошла ли минута, но я кончаю и изливаюсь в нее гораздо быстрее, чем рассчитывал. Кончаю в рот и делаю еще несколько судорожных движений, вколачивая себя в нее.
Она не кривится, не отворачивается, не пытается сплюнуть, напротив, забирает меня всего, буквально вталкивая в себя.
Кажется, у меня разрывает голову, да и всего меня. Ноги подкашиваются и дрожат. И я буквально выдираю себя из ее рта.
Ее взгляд — это взгляд довольной хищницы, что заполучила самую вожделенную добычу.
Тяну ее вверх, поднимаю и целую в губы.
У нас случился охренительный секс, но мы почти не целовались.
Грязные, потные, но довольные. Разве не таким должен быть секс с любимой женщиной? Чтобы в клочья, до сорванного горла и слюней по всему лицу, и не только слюней, чтобы до безумных искр в глазах, чтобы сердце наружу, а душа наизнанку.
Рамки, стыд, приличия? Мы оставим все это за стенами нашего дома.
  
Глава сороковая: Эвелина
 
Я все еще не могу поверить, что не сплю, но тяжелая рука Олега на моих бедрах слишком реальна. Но даже несмотря на это и его ровное дыхание куда-то мне в макушку, все равно страшно открывать глаза. Сколько раз мне уже снилось что-то подобное? Сколько раз я просыпалась от его запаха на соседней подушке, а потом целый день убеждала себя в том, что вот это и есть моя реальность, а не та, которую слепило мое воспаленное от неразделенный любви подсознание. Смешно (и немного страшно) вспоминать, как после особенно ярких сновидений я забиралась в поисковик и пыталась отыскать какие-то способы программировать свои сны. Чтобы хоть там моя жизнь была цельной, а не разделенной надвое, потому что одна часть моего сердца не могла существовать без другой.
 
— Я слышу, что ты на меня смотришь, — сонно ворчит Олег, пока я пытаюсь украдкой задрать голову, чтобы поближе заново изучить каждую черточку его лица.
— Эй, ты должен спать беспробудным сном, — в шутку тычу его пальцем в мускулистую грудь. И с дрожью в коленях вспоминаю, как после наших «подвигов» на кухне от отнес меня в постель и я прочувствовала на себе каждый килограмм его мощного тела.
— Это в каких глупых книжках так написано? — Он зевает, таранит подбородком мою макушку, но все-таки немного ослабляет хватку, чтобы я могла подползти выше.
— Это пишут на мемах для девочек: мужчина, после бурной ночи, должен спать как младенец. В мои планы не входило видеть тебя за пределами кровати раньше обеда. — Я замираю, потому что в ответ он нагло ухмыляется, одним видом давая понять, что несмотря на то, что вчера мы занимались сексом буквально большую часть ночи, он все еще полон сил. — Моя самооценка рыдает и ползет под плинтус, Игнатов, потому что я была уверена, что точно тебя ушатала.
Он удивленно приоткрывает один глаз. Потом снова его закрывает, но как-то странно раздувает щеки, как будто не может глотнуть. А потом все-таки смеется, резко подминая меня под себя. Я жмурюсь от удовольствия, когда жесткие волоски на его ногах щекочут мою кожу. И замираю, в ответ на ласковый поцелуй в кончик носа.
— Я зубы не чистила! — вдруг спохватываюсь, стоит ему недвусмысленно потянуться к моим губам.
— Да по фигу, — смеется Олег, но я все-таки выкручиваюсь из его хватки и ускользаю из кровати.
Он недовольно перекатывается на спину, закладывает руки за голову, наблюдая за тем, как я, жутко смущаясь, поскорее натягиваю первую попавшуюся под руки футболку. Я, конечно, не была девственницей до него, но раньше мне было абсолютно все равно, как я выгляжу утром и что обо мне думает мой парень. А сейчас хочется быть чертовски идеальной. Даже если умом понимаю, что это — абсолютно деструктивное желание.
— Хочешь, я тебе пока кофе сделаю? — Наспех собираю волосы, пока Олег недвусмысленно скользит взглядом по моим ногам. — И у меня есть тостовый хлеб — могу сделать гренки с песто и яйцами, и… Олег?
— Да? — Он рассеянно моргает, и с трудом отрывает взгляд от моих коленей.
— Ты меня не слушал!
— Прости, Ви, у меня тяжелое утреннее… гммм… потребность, так что если ты не голодная прямо сейчас, то…
Звонок домофона прерывает его на полуслове. Мы оба смотрим на настенные часы, показывающие начало восьмого. В это время я, обычно, уже возвращаюсь с пробежки, но точно не встречаю гостей.
— Кого-то ждешь?
Я рассеянно пожимаю плечами и иду к домофону.
Возможно, Ира или Катя. Может быть, приехали навестить меня в моей зеленой тоске. Ну не может же это снова быть Крымова, в самом деле.
И только когда почти подхожу к домофону, вспоминаю, что так и не включила телефон, и в этом мире точно есть человек, который бы бросил все и примчался проверить, почему от меня нет никаких вестей.
— Мама? — рассеянно бормочу в трубку.
— Открой дверь, немедленно, — говорит она холодным даже через динамики голосом.
Даже на маленьком экранчике весь ее вид не обещает ничего хорошего.