Салават-батыр (СИ)

  
Часть III
 
  
I
 
Отстав от Пугачева у переправы через Каму-Сулман, Салават Юлаев не сразу покинул Осинскую дорогу. Некоторое время он находился на границе с Кунгурским уездом, занимаясь пополнением своего отряда. Часть людей он выделил для подкрепления Главного войска, отправив их вдогонку Емельяну Пугачеву.
На дороге, ведущей из Уфы в Екатеринбург, Салават Юлаев повстречал отряд бургашевского марийца Изибая Янбаева, который в начале июня вместе с его посланцем мишаром Бахтияром Канкаевым участвовал в успешном взятии Бирска. В благодарность за то, что Изибай разгромил несколько михельсоновских групп, Салават пожаловал его в полковники.
Янбаев поклялся в верности батыру и пропел посвященную ему песню:
 
 
Пусть враг коварный — рыжий лис,
 
Зато и Салават — арслан.
 
Стрелок он меткий, берегись,
 
Издалека разит мэргэн…
 
 
Неподалеку от Бирска Салават Юлаев присоединил к себе отряды марийского старшины Байкея Тойкиева и полковника Аита Саитова.
Когда Емельян Пугачев отстаивал в боях с Михельсоном взятую им двенадцатого июля Казань, Салават Юлаев был уже в пределах Башкортостана на Сибирской дороге. Приехав к своим на яйляу, отца он не застал. Назначенный Пугачевым главным атаманом Юлай Азналин находился в тот момент в расположении своего отряда, с весны державшего в осаде хорошо укрепленный Катав-Ивановский завод.
Если в мае Салават с отцом сожгли Симский и Юрюзанский заводы, противозаконно отстроенные Твердышевым на их территории, то в июне Юлаю удалось ликвидировать Усть-Катавский вместе с несколькими поселениями.
— Что, эсэкэй, шибко ли в этот раз крестьяне сопротивлялись? — спросил Салават у матери.
— Куда там! Атахы сказывал, будто бы вовсе не противились.
— Видать, люто ненавидели урысы своих хозяев.
— И не говори. Так избавиться хотели от извергов, что даже сами отца нашего упрашивали завод спалить.
Салават был удивлен и вместе с тем рад.
— Да, вижу, крепко поквитались урысы с душегубами. Себя не пожалели… И куда же они после подались?
— Как и симские, убрались в Кунгурский. Похватали свои пожитки да хозяйское добро и, не дожидаясь, покуда все сгорит, прямо так толпами и повалили…
Пока Азнабикэ выкладывала накопившиеся за время отсутствия сына новости, тот ерзал на месте, чувствуя, как им овладевает неодолимая жажда деятельности. Несмотря на уговоры матери и жен передохнуть, отлежаться, чтобы дать зажить полученной под Осой ране, Салават принялся за дело. Рассчитывая объединить разрозненные повстанческие отряды под своим началом, он решил напрямую обратиться к волостным старшинам.
Свое первое письмо батыр адресовал «Старшине Мякатинской волости, депутату Уложенной комиссии, фельдмаршалу Бадаргулу Юнаеву эфэнде».
В самом начале он уведомил Юнаева о том, что, по распоряжению российского императора Петра Федоровича Третьего, все имеющиеся в Башкортостане войска переходят в его, бригадира Салавата сына Юлая, подчинение. Для обеспечения успешного продвижения Пугачева на запад Юнаев эфэнде должен был безотлагательно приступить к самым решительным действиям против правительственных войск, орудовавших на территории Исетской провинции. С теми, кто будет оказывать неповиновение, надлежало расправляться самым решительным образом, не щадя при этом даже башкортов, если те станут уклоняться от участия в борьбе за земли-воды и за свободу своего народа. Таковые подлежали аресту и казни.
Второе письмо предназначалось походному старшине «полковнику Каскыну Хамарову». От него «предводитель войск Башкортостана сын Юлая бригадир Салават» требовал поднять народ на борьбу с войсками Абей-батши, разослать по разным весям помощников и решительно противостоять врагу. Он призывал к самым крутым мерам, а если не достанет сил на штурм, переходить к осаде. Тех, кто будет распространять царские указы, задерживать и наказывать…
 
Эти и каждое из последующих посланий сын Юлая бригадир Салават подтверждал собственноручной подписью.
Связь с военачальниками ему удалось наладить довольно быстро. Как оказалось, в стремлении продолжать борьбу против карателей Салавата поддерживают многие из пугачевцев. Однако были и такие, кто, проявляя осторожность, занял выжидательную позицию.
Если Пугачев рассчитывал после Казани идти на Москву, то Салават Юлаев давно вынашивал план захвата Уфы, ставшей оплотом врага. Он придавал этой задаче очень большое значение.
— Пока мы не разобьем уфимский гарнизон и не возьмем Уфу, полного освобождения Башкортостана не добьемся, — говорил он, готовясь к походу на центр Уфимской провинции.
Салават предполагал окружить город со всех сторон. С юга, по его замыслу, к Уфе должно было подойти крупное подразделение под командованием полковника Каскына Хамарова, с юго-запада — отряд пугачевского бригадира Канзафара Усаева и полковника Селяусена Кинзина. С северо-западного направления ожидалось прибытие Токтамыша Ишбулатова. С севера собирался ударить сам Салават.
До их появления в окрестностях города действовали старшина Тамъянской волости, повстанческий полковник Канбулат Юлдашев и походный старшина Бурзянской волости, пугачевский бригадир Каранай Муратов.
Прослывший одним из опаснейших бунтовщиков Муратов умудрился в течение небольшого отрезка времени побывать под Казанью и обернуться назад, собираясь принять участие в штурме Уфы.
Командование правительственными войсками, озабоченное оживлением повстанческого движения под началом неукротимого Салавата Юлаева, готовилось к подавлению генерального бунта, занимаясь стягиванием в Башкортостан воинских частей и рассредоточиванием их по разным направлениям. В помощь уфимскому гарнизону был отряжен корпус подполковника Ивана Рылеева.
Но поход повстанцев на Уфу так и не состоялся. Действовавшему к юго-западу от города отряду перешедшего на сторону властей Кидряса Муллакаева удалось схватить и обезвредить бригадира Канзафара Усаева, за что главный старшина Ногайской дороги был удостоен не только медали, но и получил денежное вознаграждение.
Салават Юлаев, узнав о поражении одного из главных и надежнейших своих соратников, испытал настоящее потрясение.
— Сколько раз Канзафар-агай попадался в руки карателей и столько же раз бежал. В каких только переделках не побывал. Я уж думал, что ему все нипочем, везучий… Добро бы, кто чужой выдал, а то ведь опять через своих пострадал, — сокрушался он.
— Да, что-то осмелели соглядатаи, головы подняли, — отозвался не менее его удрученный Каранай Муратов. — Свой иной раз хуже врага. Враг он и есть враг. А своему до последнего веришь. Кидряс ведь с нами заодно был, у Бугасая-батши до палкауника дослужился. Простили ему прежние грехи. Так он опять за старое взялся. Весной Торнова выдал, а теперь вот Канзафара.
— Вот кэбэхэт [85], за деньги товарища продал. Небось, шибко на этом разбогатеет… — горько усмехнулся Салават.
Муратов задумчиво покачал головой, а потом спросил:
— Как же нам теперь с Уфой быть, кустым?
— А ты сам как считаешь, Каранай-агай?
— Уфа — важный город. Не зря каратели вокруг так и кишат, так и рыщут. Не подступишься и просто так голыми руками не возьмешь. Да и Канзафара с нами нет… Рискованно…
 
— Вот и я так думаю, — нехотя признался Салават.
Спустя некоторое время после этого разговора, оставив под Уфой тысячный отряд, они разъехались. Старый бунтовщик Каранай Муратов отбыл к Уральским горам, а Салават Юлаев отправился в сторону Бирска, где действовали командиры Байкей Тойкиев, Магадей Медияров, Аит Саитов и Ярмухаммет Кадырметов. В том же самом районе орудовали крупные конные команды Кулыя Балтаса и Шарыпа Киикова, помогавшие по распоряжению Михельсона карательному отряду поручика Яворского.