Чужая жизнь

Скрывать ничего смысла не имело, но и насильно тащить всю эту ораву – тоже. Проще заинтересовать.
– С чего это? – вроде спокойно спросил Рябой.
За всем этим разговором мы не спеша дошли до набросанных чурбаков, где все пятеро и расположились. Близко пленных я к себе не подпускал, чтобы не давать им повода повести себя неправильно.
– Немцы, что сидят на опушке, – это солдаты из специальной егерской роты, которая ловит по округе таких, как вы и мы. Чёрт их знает, с чего они вцепились в этот район, но мы уже три дня на них натыкаемся – по лесам пройти не можем. Потому-то в посёлок и пришли. – Я кивнул в сторону ушедшего напарника. – Степан здесь бывал. Вот мы и решили уйти на лодке, раз леса перекрыты. А тут вы. И полицаи, и опять егеря. Вот и думай, далеко ты уйдёшь после того, как мы полицаев удавим и секрет егерей перебьём. Мы на лодки и через озеро к фронту, а тебя отловят и со всем прилежанием поспрашивают. А как немцы с финнами спрашивают, ты лучше меня знаешь. Оно тебе надо? Закончим здесь, я дам вам оружие, и валите на все четыре стороны. Хотя сторона здесь одна – озеро. Так егерям сложнее всего будет нас искать.
Я притормозил с повествованием. Пусть подумают слегонца.
– Что, так прям и оружие дашь? – не угомонился Рябой.
Я как можно безразличней пожал плечами.
– Мне его что, солить? Винтовки заберёшь. Жалко, что ли? Только оно вам как рыбе зонтик. Всё равно через пару дней погибнете. Больше однозначно не пробегаете даже при сильном везении.
Пехотинцы с артиллеристами насторожились, и один из артиллеристов спросил:
– Почему?
Ну нет, ребята, халявы не будет. Не на завалинке.
– С чего да почему, то да это? Вы, бойцы, ничего не попутали? Вам в одну сторону, мне – в другую. Вы все мне как корове пятая нога. Мне живые полицаи нужны. А вы… – Я намеренно притормозил, оглядывая пятёрку, и, остановив свой взгляд на задавшем вопрос бойце, продолжил: – …не бойцы, а мне не помощники. Так, дерьмо на двух палочках. Освободили вас, вы тут же по кустам, а здесь не Белоруссия. Ты, я гляжу, с Украины? Ты таких лесов никогда не видел. Здесь болота сплошные, да чаща непроходимая, да медведи с волками. Далеко уйдёшь? Без помощи местных? Нет. Значит, надеешься пересидеть в таком посёлке, а это не Украина с Белоруссией и даже не Псков со Смоленском. Тебя уже через пару недель полицаям или финнам выдадут. Тут людей по пальцам одной руки пересчитать можно. Кто-нибудь да доложит, что чужие появились, и всё – обратно плен и лагерь, а у финнов на завалинке пузо не погреешь. Ждёт тебя работа на лесозаготовках по четырнадцать часов в день, баланда из гнилой брюквы и колючая проволока. И жить тебе так до поздней осени, а потом – в яму, потому что вы все в летнем обмундировании, а одевать вас никто не будет, проще новых пленных пригнать или местных наловить.
Теперь задумались все, даже Рябой, но он, наморщив лоб, задал тот самый вопрос, ради которого я всю эту байду разводил:
– Ты сказал, тебе полицаи были нужны. Зачем?
Я помолчал, словно собираясь с мыслями, говорить или нет, а потом нехотя выдавил:
– Ох, Рябой! – Я первый раз его так назвал, но видно, что попал в точку. Рябой сморщился, как будто кислого хватанул, но промолчал. – Голову ты совсем включать не хочешь. Озеро огромное, лодки большие, грузить в лодки придётся до черта и больше. Продукты, оружие, боеприпасы, одёжку какую-никакую. Грести ты будешь? Любой из вас на вёслах уже через полчаса сдохнет. Но, допустим, повезёт вам. Доберётесь вы до того берега. И что? Заляжете на песочек и загорать приметесь? Дороги-то вы не знаете. Останется только егерей дождаться, которые по этим лесам ходят всяко лучше вас всех, вместе взятых. А у меня и полицаи в качестве тягловой рабочей силы. Они местные, и на вёслах всё лучше любого из вас, и еда с их подворьев, и Шатун с семьёй в качестве проводников. Так у кого шансов выжить больше?
В это время подошёл Вася Никонов, и я сразу загрузил его:
– Ефрейтор Никонов! Возьмите артиллеристов и идите задами за политруком. Привезёте его сюда на телеге. Красноармеец Уздов пусть полицаев пока посторожит. Винтовку ему одну оставь. И чтобы тихо мне. Ни звука. Ни выстрела. Ни шума какого. Всё должно быть как всегда. Всё понятно?
 
– Так точно, товарищ сержант! – Даже вытянулся Вася. Подобрались и артиллеристы – поняли, со мной не похалявишь.
– А вы, трое, пока посидите, подумайте. И приведите себя в порядок. Противно на вас смотреть… бойцы Красной армии, – сказал я презрительно, как выплюнул. И, больше ни слова не говоря, отошёл к крыльцу дома и сел на скамеечку у стены дома.
Рябой, потоптавшись, направился с дружками к бочке с дождевой водой, где они принялись мыться. Выглядели бойцы действительно не очень. Видно, в плену были уже не первый день.
Минут через пятнадцать послышался мягкий стук копыт, скрип несмазанного колеса, а затем ворота распахнулись, и во двор выехала телега с сидящим в ней политруком.
«Вот долбодон комсомольский! Хоть бы прилёг», – мелькнуло у нас с Сашкой в нашей общей голове.
Под уздцы коня вел рядовой Уздов, рядом понуро шагали сапёры и рядовой Оленчевич, а вот ефрейтора Никонова не было. Я сразу смекнул – началось. Увидев меня, политрук аж вскинулся.
– Ты! Малахов! Это что такое? Форму немецкую нацепил! Предатель! Да я тебя… – И политрук принялся поднимать винтовку.
Ну да. Ну да. Щаз. Я неспешно поднялся со скамейки и направился к телеге. Не доходя до телеги четырёх шагов, я встал по стойке смирно и доложился:
– Так точно, товарищ политрук! Сержант войск НКВД Малахов Александр Алексеевич. Восьмидесятый погранотряд, третья пограничная комендатура. Выполняю специальное задание командования. На что есть отдельный приказ, подписанный подполковником Севастьяновым. Представьтесь и предъявите личные документы.
Опаньки! Политрук подвис. Ствол «винтаря» так и смотрел мне в грудь, но я не сильно боялся этого. Я ещё не на всю голову больной, чтобы давать в руки непроверенных людей винтовки с патронами.
– Ты что, Малахов, издеваешься? Ты же меня знаешь. Я политрук Яковенко. – Казалось, что политрук сейчас лопнет от гнева.
– Так точно. Говорят, я когда-то знал политрука Яковенко. Говорят, что я и колхозного счетовода Лембоева знал. Вот только бывший колхозный счетовод Лембоев стал полицаем, принялся прислуживать немцам и вешать колхозных активистов и партактив, а политрук Яковенко сдался полицаям и немцам, отдал им своё оружие и документы, а сейчас препятствует выполнению задания командования. Так как мне к нему относиться? – И почти без перехода гаркнул: – Сдать оружие!
В ответ раздался щелчок бойка – красный от гнева и возмущения политрук нажал на курок. Я неспешно прошёл оставшиеся метры, взялся за ствол винтовки и резко дёрнул оружие на себя. Ослабевший политрук вцепился в винтовку, как утопающий хватается за спасительную соломинку, и я почти выдернул его из телеги, но чтобы не отдирать политрука от оружия, несильно ткнул Яковенко пальцем в горло. Политрук бросил винтовку и, выпучив глаза, рухнул в телегу.
– Что стоим, красноармеец Уздов? Лошадку в сторонку отведи и напои, не распрягай пока. Раз не сохранил свою винтовку, больше оружия у меня не получишь. В бою добудешь, а бой у нас с тобой у околицы деревни дожидается.
Артиллерия! Марш мыться и приводить себя в порядок. И не кукситесь. Помоетесь, поедите, чем хозяйки поделятся. Голодный боец – не боец, а недоразумение, но и выглядеть он должен, как боец, а не как пугало ходячее.
Пока я так со всеми нянькался, подтянулись Стёпка с Шатуном, а с ними ещё двое кряжистых мужичков. То ли бывших полицаев, то ли тех, кто у них сидел, но явно местных. Растёт отряд. Всякой твари по паре. Осталось только немцев наловить, и будет полный комплект.
– Ничего не говори, Шатун, – с ходу поприветствовал я подошедших. – Ты их привёл, тебе и ответ за них держать.
Степан подобрался – от такого моего тона он уже успел отвыкнуть.
– Да ладно тебе, командир! Мне отвечать не привыкать. Делать что будем? – не сильно испугался Шатун.