Чужая жизнь

Вот они удивились, наверное, не обнаружив никаких следов людей, а потом обрадовались, увидев гимнастёрку. Но радость была недолгой, зато хорошо отдохнувшие мои бойцы, услышав счетверённый взрыв, дружно заржали. Мои приколы с «лимонками» нравились всем без исключения.
Можно было не опасаться, что немцы услышат. Во-первых, у них сейчас другие заботы, а во-вторых, пока немцы кидались минами, мы ушли на третий остров, а это где-то с километр, если по прямой. Я, честно говоря, никогда не видел, чтобы по болоту ходили прямой дорогой, но я до этого дня и таких болот не видел. По тропе через болото до третьего острова получилось около двух километров, и это почти за семь часов движения.
* * *
Из болота мы выползли только на четвёртые сутки. Все были уже на последнем издыхании, а продукты у нас закончились за сутки перед этим. Да бог с этими продуктами, закончилась вода, пришлось даже один раз соковыжималкой поработать – подавить в немецком котелке ягоды и залить остатками водки, иначе было не выжить. Пить гнилую болотную воду никто из нас не рискнул.
Очень здорово помогли последние две фляги воды, набранные в одном из ручьёв, которые мы пересекали в лесу во время преследования. Вовремя мы компот к тому времени выпили. Взяв у Степана соль, я уже на привале на острове подсолил воду, не глядя на своих сомлевших спутников. Про подсоленную воду они не знали и поначалу решили, что у меня съехала башня, но позже даже Ристо признал, что так значительно лучше.
Выбраться мы выбрались, но пришлось отмахать ещё два километра до ближайшего озерца. Добравшись до прозрачной воды, мы дружно упали головами в жидкость. Сил не было даже приготовить чай. Чуть оклемавшись, наглушили гранатами рыбы и устроили праздник живота и тела.
Сразу и помылись, и постирались (рыбу-то как-то надо было доставать, сама она на берег выпрыгивать не захотела). Лично я стирался не раздеваясь, так как комаров пока никто не отменял. Странно, но я почти перестал обращать внимание на эту кровососущую мерзость, хотя эти вездесущие звери жрали меня по-прежнему, да и не только меня. Лица у всех от многочисленных укусов опухли, глаза превратились в слезящиеся щёлочки, а сами мы шатались как пьяные.
Отъедались и отмывались мы у этого озера почти сутки, а затем, немного придя в себя, отправились к ближайшей дороге. Война ещё не закончилась, да и финны должны были по дорогам ездить, а лучшего способа слегка приподняться за счёт ближнего, кроме как ограбить его, никто не придумал с тех пор, как в мире появились дороги. Правда, в первый день до дороги мы не дошли, наткнувшись на достаточно большое, но мелководное озеро, по которому рассекали утки с утятами. Так что Ристо работал Робин Гудом, отстреливая беззащитных птичек, а все остальные – охотничьими собаками, плавая за добычей. Заодно ещё раз помылись. Во всём надо находить приятные моменты.
Наутро мы, слегка сытые и почти довольные, сидели у дороги недалеко от небольшого посёлка возле самой границы с Финляндией и с тоской провожали взглядами грузовики с финскими солдатами. Мы, конечно, круты, как варёные страусиные яйца, но нападать вшестером на роту солдат – это извращённый способ самоубийства и дополнительная развлекаловка для скучающих на марше финских вояк.
Дорога была не сильно оживлённая, и к полдню прошло только две небольшие колонны грузовиков, но одиночных машин не было и в помине. Вообще-то деревень, посёлков и даже отдельных хуторов на озёрах и многочисленных реках было достаточно много, но, видимо, вследствие недавно прошедших боёв жители старались лишний раз не высовываться из дома.
Повезло нам только под вечер. Ну как повезло? Увидев в бинокль несколько подвод, неспешно катящихся по дороге, ребята оживились, а Степан, взявший у меня бинокль, негромко сказал:
– Ристо, глянь, в первой телеге Микку, твой знакомец. Важный какой стал!
Ристо тоже разглядывал знакомца, а я уже нагляделся на этого Микку, и, видя, что мои наивные погранцы собрались на дорогу, произнёс:
 
– Ристо, Степан, вы куда собрались? Жить надоело?
Мои негромкие слова прозвучали как гром с ясного неба. Ристо даже перекосило, а Степан возмущённо на меня обернулся, но я, не давая им сказать ни слова, пояснил:
– Ничего не говори. Твои знакомцы на немцев работают. Белые повязки на левом рукаве видишь? Полицаи они. Что, Степан, не веришь? Сейчас проверим.
Готовился я недолго. Снял пояс, скинул немецкую куртку, оставив на себе только Сашкину гимнастёрку. Ну не было у немцев формы моего размера, а та, что имелась, была полностью в крови. Стирать её у меня тогда времени не было, а форму гауптмана я изгваздал, когда разводящих выбивал. Положил всё оружие и изрядно полегчавший ранец, оставив только «вальтер» и убрав его за спину. После чего расстегнул гимнастёрку, чтобы выглядеть как можно беспомощней, и быстро перебежал к дороге.
Телеги неспешно приближались к нашей засаде. Место для неё мы выбирали так, чтобы от ближайшего поворота до самой засады было метров шестьсот. Чуть дальше по дороге располагался небольшой перелесок со съездом к крохотному озерцу, а дальше, километрах в пяти от нас, находился сам посёлок. Приближающихся телег было четыре штуки, на которых сидели шестеро мужчин разного возраста. К предпоследней телеге были привязаны ещё две лошади под сёдлами.
Подождав их совсем немного, я выполз на дорогу и стал, шатаясь, подниматься, опираясь на сучковатую палку. Выглядел я конченым чмошником – грязный, небритый, без пояса, в заношенной расстёгнутой гимнастёрке и с грязнейшем бинтом на голове.
Увидели меня мирные карельские крестьяне сразу, а увидев, обрадовались, как ближайшему родственнику. С телег соскочили, винтовки из телег достали и радостно принялись меня приветствовать, хорошо не по голове. Наш с Ристо и Степаном общий знакомец Микку, резво спрыгнувший с передней телеги, с ходу поздоровался со мной прикладом в живот. Хоть я и был готов к такому проявлению «дружеских» чувств, но удар был несколько, на мой взгляд, тороплив. Попасть Микку попал, правда, не туда, куда планировал изначально.
Уворачиваться я не собирался, просто хотя бы один из этих милых ребят мне нужен был живым, а то мои собеседники немного поднадоели. Скучные они у меня, неразговорчивые и новостей не знают, из болота же только что вылезли. Поэтому пришлось Микку обидеть, отоварив знакомца по мужскому достоинству кулаком, чтобы жизнь ему малиной не казалась. Произошло это несколько раньше, чем приклад его винтовки соприкоснулся с моим многострадальным организмом.
Микку выпустил из натруженных рук трёхлинейку, сложился пополам, рухнул на колени и, прижав руки к пострадавшему органу, начал беззвучно просить у меня прощения. Видимо, потерял голос, даже головой зачем-то в песок упёрся. Иногда у меня получается здороваться без слов, правда, Сашка вместе со мной поучаствовал. Ему тоже не нравится получать прикладом – организм-то у нас общий.
Был бы я один, здесь бы наш с Сашкой жизненный путь и закончился. Как оказалось, эти мирные карельские крестьяне совершенно не понимают шуток из моего босоногого детства. Даже странно. Вряд ли их детство от моего сильно отличалось. Только разве что временем. Пара стволов уже смотрели на меня, но тут раздался нестройный залп из пяти винтовок, а чуть позднее – торопливый топот ног моего засадного полка. Очень вовремя. Всё остальное – дело техники, мне даже работать не пришлось.
Нет, я, конечно, понимаю, что я провокатор. Но как было ещё объяснить моим наивным советским ребятишкам прописные истины? Они ведь пока бестолковку свою не разобьют, ничему не научатся. Маленькие они у меня, глупые, даром, что выглядят как взрослые.
Пяток минут мы потратили на складирование невинно убиенных нами полицаев на переднюю телегу и через весьма непродолжительное время уже сворачивали на полевую дорогу, ведущую к небольшому озеру. Не забыли мы и скорбящего по своим внезапно скончавшимся друзьям Микку. Ристо со Стёпкой притащили его под руки. Добрые у меня всё же ребятишки, жалостливые. Комсомольцы, мля. Моя бы воля, Микку бы у меня того же Степана на своём горбу притащил, во весь голос благодаря за доставленное удовольствие, но меня почему-то не спросили.