Как я не хотела спасать мир (СИ)

— Все богатства эльфов, — стриганул ушами Тристан, — принадлежат тебе, прекрасноокая химерина. Лишь протяни руку…
— Да-да, — фыркнул Гри, не в силах стерпеть. — И тебе в руки вложат чего-нибудь непотребное. Намекаю ясно: от этого потом бывают дети! А судя по текущим слюням, которые не имеют цены… как слюна дракона… детей будет много-много, и делать вы их будете долго-долго…
— Все! — вскочила я на ноги, направляясь в избушку. — Все мечты обо мне, и что вы там со мной удумали сделать — можете запихнуть себе в любое место, до которого дотянетесь! А я пошла спать! Одна! Нет, с Гри!
— Это уже не одна, — подал голос Санчо.
— А ты тут самый новенький, — мстительно глянула на него я, — поэтому будешь проходить обучение у старших товарищей! — Обвела всех строгим взглядом: — Но чтобы было тихо! Я буду спать! И кот мой! Что хочу с ним, то и делаю! Всем понятно?
— Мы тоже твои, — сказали эльфы и наивно распахнули глазки.
— И моя жизнь в служении тебе, Снежная дева, — заверил меня мечтательный рыцарь.
— А я вообще тут на положении раба, — пожал широкими плечами Санчо. — Могу выполнять любою работу, — облизнул пухлые губы.
— Губозакаточная машинка выдается по первому требованию! — отрезала я, подхватывая на руки Гри. — Могу еще собственноручно пуговицу на лоб пришить, чтобы на слюнях не поскользнулись!
— Ты такая красивая, — сообщил мне Санчо, весь лучась, ночной подсолнух, блин, — когда сердишься. Можно, ты посердишься там, где будет кровать?
— Тьфу! — сплюнула я в сердцах, и все тут же опасливо отодвинулись, памятуя какой эффект отказывает моя слюна. — Ага! — обрадовалась я. — Теперь я знаю, голубчики, как вас держать на расстоянии! — погрозила им пальцем. — И чтобы тихо! Я спать буду! — и ушла в избу.
— Честно говоря, — положила я кота на лежанку, — я соскучилась по нашему дому, даже по этим обалдуям, но мне тревожно. Все развивается настолько быстро и стремительно. Мне все время страшно, что я не смогу себя защитить или подведу тебя, или кто-то пострадает…
— Зоя, — сел на лежанке Гри, — я тебя люблю, и мне все равно — подведешь ты меня или нет. Моя любовь от этого не зависит. Может быть, я не умею красиво о ней говорить, но это то, что я чувствую. — Он потоптался и сменил пластинку: — А теперь, когда твои уши окончательно завяли… или расцвели, давай спать. А то утром, чую, будут у нас новые проблемы!
И мы легли спать. И как только я закрыла глаза, как ко мне пришел старый знакомый Грегори.
Черные вьющиеся волосы, заплетенные в толстую длинную косу, на голове увенчаны темно-синей треуголкой. Полные таинства глубокие, выразительные глаза, волшебная мягкая полуулыбка. Легкая небритость на мощной челюсти. Тончайшая белоснежная батистовая рубашка, небрежно расстегнутая на груди. На широких плечах камзол, богато расшитый серебряным галуном, простая боевая — не парадная золоченая! — шпага в потертых ножнах на боку… От вида Грегори у меня всегда перехватывало дух. Красивый, сильный и опасный. Мой.
В ярком свете луны все виделось необычным и слегка искаженным, словно покрытым дымкой. Даже звезды на небе были непривычно крупными и яркими.
Мужчина поклонился и встал на одно колено, чтобы поправить мне туфельку, которая почти соскользнула с ноги. Но глаза не опускал.
Я поймала себя на том, что смотрю в голубые глаза своего придуманного парня, своей недостижимой мечты, как зачарованная, и не могу произнести ни слова. Как давно я не видела его! Сколько всего за это время случилось! Но от волнения у меня встал ком в горле.
Пока давний приятель молча вел меня за руку по мощеным дорожкам неизвестного парка, своей красотой достойного фей и единорогов, он улыбался мне, светло и загадочно. Грегори держал себя очень почтительно, как с принцессой или любимой девушкой, и это было непривычно, но очень сладко.
В этом сне я тоже выглядела как спутница принца — на ногах изящные туфельки с драгоценными розетками, светло-светло голубое, почти белое платье с юбкой из множества слоев полупрозрачного газа с разбросанными повсеместно мелкими звездочками бриллиантов. Тугая прическа с несколькими расчетливо выпущенными локонами. Жаль, тут нет зеркала во весь рост, в котором я могу увидеть себя.
 
Впрочем, это и к лучшему. Будет страшно увидеть себя в прекрасном наряде. Страшно, больно и обидно: мои родители так мечтали о моем выпускном бале именно в таком платье…
Хотя так и подмывало, подхватить пальцами подол и закружиться в танце под луной, осуществив свои давние мечтания.
Временами доносился пьянящий запах резеды и левкоев, иногда волнами пахло летней травой и тонким ароматом ландышей. Мы сошли с тропинки и давно шагали по пышному разнотравью, но я всего этого не замечала.
Настолько погрузилась в мрачные мысли, что даже не обратила внимание, что мы уже пришли. Мой спутник провел меня в белоснежную ротонду с открытым верхом, стены которой были увиты плетями белых, розовых и темно-красных бархатистых роз, и усадил на круглую лавочку, что была расположена по периметру ротонды.
Вовсю пиликали сверчки. Ротонду, как остров в море, окружала малозаметная бурная жизнь. Где-то вдали, под сенью парка угукала сова или филин. Над головой стремительными тенями время от времени проносились летучие мыши.
Я открыла было рот, чтобы спросить друга детства, зачем он так долго сюда вел, мы могли прекрасно пообщаться и снаружи, но Грегори ласково-укоризненно запечатал мне уста ладонью и произнес:
— Ш-ш-ш! — после чего повел рукой вокруг нас, словно бы рисуя круговую линию. Рвано выдохнул: — Теперь можно.
Мужчина жестом циркового фокусника вынул из куста роз корзинку, накрытую салфеткой, и сдернул накрахмаленную тряпку.
У меня вырвался возглас:
— Пирожные! Мои любимые!
Не то чтобы я умирала с голоду или такая уж сильная сладкоежка, просто я никогда не говорила Грегори, что люблю, а что терпеть не могу из еды, напитков или цветов. Но он всегда знал. Хоть и фантазия, хоть и выдуманный мной персонаж, а все равно приятно.
А еще Грегори достал высокие бокалы и наполнил их прохладным чернильно-черным шипучим напитком. Под звон хрустальных бокалов мы его пробовали мелкими глотками и наслаждались. Ягодное вино с пузырьками газа радовало нёбо кисловатой сладостью и терпким послевкусием, смывая горечь обиды на кривую и хромую судьбу.
Квадратики «Наполеона»… У меня задрожали руки. Да я бы за них душу отдала! По семейной традиции, мама каждую неделю пекла новый «Наполеон», один вкусней другого: то тесто на сметане, то на масле, то со сгущенкой, то с необычным заварным кремом… Она знала их, наверное, сто разновидностей.
Жаль, я сама толком не умею печь, а здесь тортов и пирожных в нашем понимании не знают вообще, даже во дворцах. Мясное-жареное-копченое, пряное-кислое-соленое — сколько угодно! Зато сладости — предел возможностей вяленые цукаты, корзинки с ягодами и жареное тесто в меду.
А с медом все не то. «Наполеон» точно будет не такой, как сейчас — легкий, воздушный, без присущей меду горчинки.
Я трескала нашу любимую праздничную семейную еду и болтала сквозь слезы, чтобы незаметно было, что плачу. Рассказывала все подряд, без остановки: про тяжелую ведьминскую долю, про кентавра, эльфов, рыцарей и вампиров. Жаловалась, как я устала.
Грегори слушал молча, неотрывно глядя мне в глаза, отчего я временами в смущении запиналась. И как только я вытерла салфеткой пальцы и оставила в сторону бокал с недопитым вином, поднял меня с лавочки и поцеловал.
Перед глазами все расплылось в хаотичный набор светлых и темных пятен. Захватило чувство нереальности происходящего.
Моя ночная греза, мой идеальный мужчина целовал меня медленно, вдумчиво, поверхностно. Словно тихо спрашивал позволения идти дальше. Я с трудом отодвинулась, тяжело дыша.
Грегори застыл. Он внимательно посмотрел мне в глаза и начал отстраняться.
— Мне уйти? Ты любишь другого? Я больше не нужен? — внезапно охрипший голос выдал волнение, хотя по лицу, которое превратилось в гладкую нечитаемую маску, стало невозможно ничего угадать.