Ложь, которую мы крадем

— Вы не против поцеловать меня в задницу? По отношению к телу, конечно.
Это не тот ответ, которого он хотел, но он ожидал от меня такого ответа. Он фыркает, уголки его губ изгибаются в сатирической улыбке. Я еще не видел в Томасе и Брайаре ничего схожего, кроме грязно-светлого цвета волос. Если бы они не сказали, я не думаю, что кто-то смог бы сказать.
— Умно, Алистер, очень умно. Знаешь, как говорят, сарказм — низшая форма остроумия.
Я ухмыляюсь: — И высшая форма интеллекта. Может быть, вам следует продолжать преподавать биологию вместо того, чтобы читать студентам лекции об Оскаре Уайльде. — Похоже, это не ваша сильная сторона. Очередная неудачная атака на меня почти полностью изменила его отношение.
Раздражение ложится на его плечи, когда он представляет себе сценарий, в котором он может поделиться со мной своим мнением без того, чтобы я ответил ему тем же.
— Вы правы. Это биология. Так что давайте оставим каракули и наброски для художественного класса. Будь внимателен, или я вас вышвырну.
Очевидно, профессор Рид, учитель, проработавший здесь всего несколько лет, не заботится о непокорной репутации, которая окружает меня и мою фамилию. Я уважаю это. Человек, который делает свои собственные предположения, тот, кто не позволяет другим запугать его и заставить не делать свою работу.
Это благородное качество, и в любой другой ситуации оно могло бы заставить меня уважать его больше, но, к сожалению, это не так, и все, что это делает, это меня чертовски бесит.
Я отодвигаю стул назад, дерево под ним громко скрипит. Хватаю свои вещи, засовываю карандаш за ухо, прежде чем посмотреть ему в глаза. Если он замешан, я надеюсь, все в моем взгляде говорит ему,
 Я иду за тобой. 
Моя челюсть сжимается, когда я встаю в полный рост, выше его более чем на несколько дюймов.
— Позвольте. — бормочу я, не особо заботясь о том, выгнал он меня или нет. Я все равно уходил.
Я собирался уйти, не сказав больше ни слова, дойти до своей машины, проехать всю дорогу до дома, а затем выместить свое разочарование на боксерской груше или стене. Я знал, что его карма грядет, и знание того, что позже я смогу заставить его заплатить в десятикратном размере, удержало меня от того, чтобы сделать что-то безрассудное в данный момент.
Так было до тех пор, пока я не почувствовал его руку на своей груди.
Его чертова рука.
На моей груди.
Моя кровь физически приближается к точке кипения, когда я опускаю голову, чтобы посмотреть на его тонкие пальцы, прилипшие к груди моей белой рубашки. Мой разум отключается на несколько секунд, просто вращаясь вокруг бесконечных возможностей того, как сломать каждую кость в его теле.
Каждый из них хрустит под моим кулаком, под моим ботинком, когда я ступаю на его трахею, медленно сдавливая ее. Я хотел разорвать его на куски и использовать оставшиеся клочки как жевательные игрушки для собаки Сайласа, Самсона.
Мой рот наполнился слюной от голода по еде, которой не существовало.
Для боли. Для сломанных костей. Для криков милосердия.
— Ваши родители могут быть в правлении, Алистер, но это не делает вас неприкасаемым. Мы все подчиняемся кому-то. — Он говорит тихо, около моего уха.
Неторопливо поднимаю глаза, делаю глубокий вдох, чувствую, как мои ноздри раздуваются от проходящего через них агрессивного воздуха.
— Убери от меня руку. — Я хрюкаю, внезапно теряя в голове все оправдания, почему я не ударяю кулаком по каждой кости на его лице. Мой контроль ускользает все дальше и дальше.
— Вы собираетесь ударить учителя, мистер Колдуэлл? Это основание для исключения, независимо от вашей фамилии.
Что не так с этой семьей и испытанием моего чертового терпения? Сначала его племянница, которая различит задницу с головой, когда я закончу с ней, а затем этот чертов инструмент. Они оба, посторонние в этом месте, в том, как это работает.
Думая, что они выше бесконечной родословной.
Красные точки начинают затуманивать мое зрение, зверь, которого я не удосужился запереть, рычит в моей груди, готовый проглотить намеченную цель.
 
Протягиваю руку, чтобы обхватить его запястье, я сжимаю его слишком крепко, чтобы чувствовать себя комфортно.
— В том, что я могу сделать, не так много ограничено, профессор Рид. — Мой язык выплевывает его имя, как тухлое мясо. На долю секунды фейерверк беспокойства вспыхивает в центре его зрачка, прежде чем погаснуть.
Я отпускаю его запястье, для верности немного отталкиваю плечом и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, выражение его лица побуждает меня сказать все, что он может использовать, чтобы навлечь на себя неприятности: — Вы должны быть осторожны, профессор Рид. Люди пропадают без вести и все такое.
Было безответственно говорить при людях, но я подумал, что это немного лучше, чем убить его голыми руками в этом классе. Распахнув дверь, я иду по коридору, радуясь, что он пуст и некому оттолкнуться, пока я иду к парковке.
Я сомневался, что успею вернуться домой до того, как мой кулак во что-то или в кого-то врежется. Желание позвонить Руку и сказать ему, чтобы он встретил меня в доме для спарринга, было заманчивым. В том, как мы с Тэтчер ссорились, Рук и я, казалось, ссорились.
Иногда ему нужно было бить, и мне нужно было бить.
Я думаю, было что-то в том, чтобы контролировать того, кто его ударил, что отличало его. Все, что я знаю, это то, что иногда он нуждался в этом, ему нужна была боль, и я мог дать ему ее.
И мы бы сделали все друг для друга. Независимо от пользы. Даже если это означало выбить дерьмо друг из друга.
Гнев выливается из каждой поры, мои руки трясутся, когда я нажимаю кнопку разблокировки на брелке, моя рука сжимает дверь и рывком открывает ее.
Мне понадобилась секунда, чтобы отдышаться. Мне нужно было мгновение, чтобы успокоиться.
Чего мне не нужно было, так это открывать дверь своей машины только для того, чтобы обнаружить миллионы жуков, ползающих внутри. Сотни плоских овальных тел рассыпались по моей приборной панели и зарылись в сиденья.
В своем заблуждении я думал, что гигантских инопланетных насекомых сопровождают змеи, но я быстро понял, что это они издавали шум.
— Какого хрена, — ругаюсь я, осматривая свою машину снаружи, чтобы убедиться, что не наехал на что-то, что могло привлечь их внутрь машины.
Когда я ничего не вижу, я оглядываюсь назад, касаясь листа белой бумаги с красными пятнами на нем. Я тянусь к гнезду из двадцати штук, стряхивая бумагу, пока они не падают на половицы.
Мне потребовались бы месяцы, чтобы избавиться от затхлого, мокрого запаха с сидений. Я не боялся жуков, и они меня не беспокоили, просто сильно раздражали.
Судя по всему, сегодня мир намеревался испытать меня.
Я просматриваю записку пару раз, смотрю на тараканов, снова и снова возвращаюсь к записке. Легкая ухмылка заставляет мои губы дергаться.
 Я не боюсь тебя, Колдуэлл. Отвали и найди себе новое хобби. Предлагаю начать со сбора насекомых. Здесь я дам тебе фору. 
Я облизываю нижнюю губу, качая головой, какая же она чертова воительница.
Воительница, которую я собирался раздавить боевым сапогом. Я бы смотрел, как этот маленький умный огонек, который мерцает в ее глазах, когда меня нет рядом, исчезает навсегда. Я бы взял все, что, как она думала, она знала, и перевернул бы это.
И она была на вкус как мед на моем языке, когда это случилось.
Достаточно человечна, чтобы бояться, достаточно сильна, чтобы не позволить страху поколебать ее. Я не дурак, я знал, что она напугана, но у меня была сильная склонность к тому, что она перестала позволять нам бегать по ней.
Зуд на моей руке заставляет меня посмотреть вниз и увидеть, что коренастое позвоночное животное заползло на мою кожу. Я бросаю жука на землю прямо перед тем, как раздавить его ногой. Он хрустит под моим весом.
Она не только завела в мою машину сотни тараканов, но и проникла в мою машину, не сработав при этом сигнализации. Это показало талант. Показало обещание.