Инквизитор. Башмаки на флагах. Том второй. Агнес

– Ой, нет. Не в Ланн, не в Ланн. Я перепутал. К нашему епископу, к отцу Теодору, – поправлялся монах.
– А что случилось? Что за хворь с ним приключилась?
– Не знаю, господин, – отвечал монах как-то натужно.
«Убогий какой-то, среди монахов таких немало».
– Мне велено было вас сыскать да позвать в дом епископа, – бубнил монах.
Будь кавалер трезвее, так обязательно спросил бы, как монах его нашёл. Но им было уже изрядно выпито, и поэтому он сказал только:
– Беги к епископу, скажи, что сейчас буду.
Он вернулся в обеденную залу, где продолжались пир и веселье, и сказал:
– Господа, нас спросят быть у епископа.
Молодые люди стали подниматься, а господин Кёршнер спросил взволновано:
– Что случилось, кавалер?
– Епископ захворал, просит быть, – отвечал Волов коротко.
– Очень надеемся, что с епископом всё будет в порядке, – сказала госпожа Кёршнер.
– Надеемся, что вы вернётесь, – улыбнулся купец.
Волков обещал им, что если хворь епископа отпустит, то они обязательно вернутся.
Отчего-то он волновался. Зачем зовёт его епископ так спешно, в час, когда уже приближаются сумерки и все нормальные люди сидят за столом? Что могло случиться? Даже если епископ и захворал, зачем он зовёт его, а не лекаря? Почему не написал письмо, уж два слова мог чиркнуть или совсем плох епископ?
Может, что-то граф затеял?
На дворе, когда уже он садился в седло, а Увалень держал ему стремя, он окликнул Максимилиана:
– Максимилиан, пистолет при вас?
– Да, кавалер.
– Зарядите. Господа, прошу всех вас быть настороже.
Выехали со двора купца, на улицах ещё было людно. Волков ехал первым, за ним Максимилиан. Он на ходу заряжал оружие. Зарядил и передал кавалеру. Тот засунул его за пояс сзади слева. Под левую руку.
От дома купца, сразу направо за угол от ворот, была улица Святого Антония, которая как раз вела к кафедральному собору. А от него было уже рукой подать до резиденции епископа.
Так и поехали. Горожане уже заканчивали дела. Лавки запирались. Ставни затворялись. Последние рассыльные с пустыми тачками спешили домой. Кто-то стоял на пороге своего дома, болтал с соседом, кто-то уже зажигал лампу перед домом – солнце-то уже садилось.
У одного проулка кавалер увидал трёх людей, что на старой пустой бочке играли в кости. Люди были при оружии, непростые люди. А у стены прислонены были протазан и крепкая алебарда.
На городскую стражу людишки не похожи.
«Отчего на промозглом сыром ветру играют, а не в тёплом кабаке? Охрана чья-то? А чья, дома тут не богатые?»
Он ехал и внимательно смотрел на них, проезжая мимо.
«Все в бригантинах, они из добрых людей или… разбойников?»
И тут он увидал человека, что уже сегодня видел. Это был тот человек, с которым он встретился взглядом, и тот глаза свои отвел.
На этот раз господин был пешим. И опять он, едва взглянув на кавалера, глаза отвёл и стал говорить со своими спутниками. А спутников с ним было двое, и оба при оружии. И как наитие снизошло на Волкова, как открылось ему. Он вспомнил, что до того ещё видел этого господина у церкви, когда прощался кавалер с епископом, и там, у церкви, он был тоже пеший. Это уже было странно. Уж слишком много было встреч с этим господином и уж слишком много было с ним опасных людей.
В воинском деле всё просто – коли видишь что-то странное, так будь готов к тому, что странность это обернётся бедой. Его чутьё спасало его не раз и не два. Товарищи его всегда ценили за наблюдательность и внимание. Именно эти его качества спасали от засад и внезапных атак. А тут вон всего сколько, одно к оному ложится: глупый монах, неожиданный вызов к епископу, добрые люди при алебардах и протазанах на улице, играющие в кости, странный господин, которого он сегодня видит уже в третий раз, и опять же он с опасными спутниками.
«Нет, всё это неспроста. Неспроста».
– Стойте! – крикнул кавалер, поднимая руку, и сам остановил коня.
Увалень и фон Клаузевиц остановились сразу, а Максимилиан проехал чуть вперёд.
Играющие в кости как по команде уставились на него, про кости забыли сразу. Один из них, как-бы между делом, взял от стены протазан в руку. Они втроём глядели на него, словно его знали.
 
И ведь уже не повернёшь, не поедешь назад. Беда была в том, что кавалер и его спутники уже проехали их, эти трое были уже позади. А поскачешь, так на протазан и алебарду налетишь. Волкову и его людям ну никак нельзя было вернуться, чтобы не сцепиться с этими тремя на узкой улице. А сбоку из темноты проулка уже шёл к ним господин с двумя спутниками, а у спутников-то тоже алебарды. Видно, до нужной поры к стенам были прислонены, чтобы в глаза не бросались. А тут, кажется, уже понадобились.
Увалень, фон Клаузевиц и Максимилиан ещё ничего не понимают – озираются. Дети малые, да и только. Даже Георг, и тот оглядывается по сторонам, всё ещё почти безмятежен.
Кавалер смотрит вперёд по улице – если кинуться туда, но скорее всего и там их ждут. Ну конечно, так и есть. Из ворот сгнившего дома выходят добрые люди. Их трое, тащат за собой рогатку, которой стража ночью перегораживает улицу. У них тоже копья и алебарды. У этих господ и в людях, и в оружии явный перевес. А ещё… Кавалер уверен, что у них где-то должен быть стрелок.
Больше сомнений у Волкова не было:
– К оружию, господа! – орёт кавалер, выхватывая меч. – Это засада, скачем назад, все назад, к дому купца!
Он разворачивается и, чуть не сбив с ног лошадь Увальня, со всей прыти, со шпор, кидает своего коня на тех троих, что играли в кости у бочки – если их смести, Волков и его люди смогут ускакать обратно.
И ему это почти удаётся. Со всего маха он врезается в них, они все вместе, опрокидывая бочку с костями и роняя алебарду, летят на мостовую. Загвоздка лишь в том, что тот мерзавец, что взял протазан, прежде чем упасть на камни, встретил кавалера, как положено опытному солдату – он загнал оружие в грудь коня Волкова, загнал на всё лезвие. Конь тут же валится на передние ноги, а Волков через его шею и голову, теряя меч, летит в кучу сбитых наземь и опрокинутых на стену дома разбойников.
Он больно бьётся больным коленом о брусчатку. Его кто-то пинает сапогом в бок. Сильно пинает. Конь за шестьдесят талеров хрипит, заливая всё вокруг своей кровью, валится тут же, почти сверху, на барахтающихся людей, начинает бить копытами в агонии. Кто-то копошится рядом, пытаясь схватить Волкова за горло крепкой рукой, но может только вцепиться в ворот колета и тянуть на себя.
«Свалка? Опять? Да когда же это кончится?»
Он думает о том, что всю свою взрослую жизнь мечтал о том моменте, когда ему больше не придётся драться.
«Слава Богу, что надел свой колет, а лучше бы кирасу мне надеть. И шлем».
Но это он так думает, а рука по старой привычке уже ищет за голенищем сапога стилет. Вот он, родной! Лёг в руку, как будто и не покидал её никогда.
Кавалер бьёт копошащееся рядом тело. В железо! Бьёт ещё раз, сильнее. В железо! Ещё! Опять в железо, как бы руку своим же оружием не распороть. Но он всё равно бьёт ещё раз, и лишь теперь старая сталь находит свою кровь. Его руку обожгла чужая кровь. Враг заорал резко, стал отползать от него, отбрыкиваясь, но он ещё раз удачно загнал клинок в мясо. Напоследок, так сказать.
А кругом шум, звон железа, крики.
– Бей коней, бей коней! – истошно кричит кто-то.
Звонко и жалостливо заржал молодой конь, кажется, это конь фон Клаузевица.
Сумерки всё гуще, но на земле белеет полоса. Это его меч. Вот это радость! Он нащупывает эфес. Да, это он, его драгоценный меч.
Кавалер встаёт, оглядывается, оценивает ситуацию. Максимилиан один на один дерётся с большим и тяжёлым мерзавцем. Ему будет нелегко. Но молодой человек быстрее здоровяка и не стоит на месте, хотя тот пытается наседать на него и теснить.
Александр Гроссшвюлле – вот уж кто молодец. Один своей огромной алебардой сдерживает троих. Тех троих, что перегородили дорогу рогаткой. Александр вообще не умеет пользоваться алебардой. Размахивает как оглоблей, ничего он врагам сделать не может, и не рубит, и не колет, страх больше нагоняет, а на него сыпятся удары, он словно собирает все их выпады на себя. Но Увалень за неимением лёгкой брони надел свои основные доспехи, и теперь его не так-то легко взять в его кирасе, шлеме, стёганке и укреплённых железом сапогах. Сволочи пытаются попасть ему по рукам и в лицо, но его алебарда весьма велика, а он весьма рьян, так что у мерзавцев пока ничего не получается.