История и память

Здесь неуместно ни напоминать о том, во что вылилось это предприятие, ни высказываться по поводу кризиса общественных наук, истории и школы «Анналов», о чем с большей или меньшей степенью осведомленности, добросовестности и компетентности толкуют то здесь, то там. Я еще выскажусь по этому поводу в другом месте -либо от своего имени, либо совместно с моими друзьями из журнала «Анналы», который в 1989 г. праздновал свое шестидесятилетие. Здесь же я только скажу, что история, к которой отсылают эти тексты, - это то, что называется исторической антропологией, в котор история использует методы антропологии, дабы достичь наиболее глубоких уровней исторических реалий - материальных, ментальных, политических, постоянно сохраняя при этом структурированное единство человечества и знания4.
В то же время очевидно, что предлагаемые вниманию читателя тексты несут на себе отпечаток того контекста, в котором они были написаны. Западная историческая мысль была внезапно поражена кризисом прогресса - понятия, которому был нанесен урон мерзостями XX в., хорошо известными нам благодаря средствам массовой информации - новому источнику исторической документации. Следовало бы прекратить гордиться линейным по своему характеру непрерывным и глобальным прогрессом, воплощенным прежде всего в производящих впечатление достижениях науки и технологии, когда мы движемся от гулага5 к пыткам, от нацистских лагерей смерти -к апартеиду и расизму, от ужасов войны - к ужасам голода. Лучшее знание обществ всех континентов, в том числе принадлежащих к третьему миру, и их истории позволит покончить с мыслью о существовании единственной модели развития человеческих обществ.
Касаясь менее драматичного аспекта методологии истории, можно сказать, что, с одной стороны, мы присутствуем при так называемом распаде «истории, состоящей из кусочков», а с другой - при «возвращениях» традиционных форм истории: «повествования», «события», «хронологии», «политики», «биографии». По этому поводу я хочу просто сказать, что если на территории, принадлежащей историкам, должны присутствовать самокритика и переосмысление, для того чтобы эта территория была готова приносить новые урожаи, то эти вполне законные «возвращения» не должны походить на возвращение эмигрантов времен Французской революции, которые «ничего не забыли и ничему не научились». История нуждается в изменениях, а не в противодействиях. Для того чтобы осуществить то, что необходимо, и противостоять тому, что означало бы движение вспять, историки должны обладать ясностью ума, бдительностью и мужеством.
Фронт истории - несмотря на прогресс в плане нахождения консенсуса - по-прежнему остается передней линей сражения. Сражения идей - ради того чтобы лучше «заниматься историей».
Январь 1988 г.
 ПРЕДИСЛОВИЕ К ИТАЛЬЯНСКОМУ ИЗДАНИЮ1 
Как представляется, понятие «история» ставит сегодня перед нами шесть типов проблем.
1. Как соотносятся между собой прожитая история, «естественная», или «объективная», история человеческих обществ и научные усилия, направленные на описание, осмысление и объяснение этой эволюции, иначе говоря, историческая наука? Наличие данного различия, в частности, сделало возможным существование некоей двусмысленной отрасли знания - философии истории. С начала этого века и в особенности на протяжении последних двадцати лет развивается особая ветвь исторической науки, которая изучает эволюцию, протекающую внутри глобального исторического процесса: это историография, или история исторической науки.
2. Каковы связи истории с временем, с длительностью, имеется в виду «естественное» и цикличное время климатических изменений или времен года либо время, прожитое и естественным образом зафиксированное индивидами и обществами? С одной стороны, дабы покорить естественное время, различные общества и культуры изобрели некий основополагающий инструмент, который также является важнейшей заданной величиной истории, - календарь; с другой -сегодня историки по-прежнему больше всего интересуются связями между историей и памятью.
 
3. Как представляется, итог диалектике истории подводят противостояние или диалог прошлого/настоящего (и/или настоящего/ прошлого). Это противостояние обычно не бывает нейтральным, подразумевая или выражая целую оценочную систему, примером чего являются пары «древность/современность», «прогресс/реак-ция». Начиная с античности и вплоть до XVIII в. на основе понятия «упадок» развивалось пессимистическое видение истории, нашедшее свое выражение в некоторых концепциях истории XX в. В эпоху Просвещения на основе идеи прогресса, напротив, утвердилось оптимистическое видение истории, пережившее кризис во второй половине XX в. Обладает ли история смыслом? Существует ли смысл истории?
4. История не способна предвидеть и предсказывать будущее. Какую же позицию занимает она по отношению к новой «науке» -футурологии? На самом деле история перестает быть научной, когда заходит речь о начале и конце истории мира и человечества. Что касается проблемы происхождения, то она раскрывается в мифе -творение, золотой век, мифические эпохи - либо в наукообразной форме - недавняя теория big bang2. Если же говорить о завершении то история уступает здесь место религии, в частности религиям спасения, содержащим некое «знание о высших целях», эсхатологию, или прогрессистским утопиям - главной из них является марксизм, в концепции которого соседствуют идея смысла и представление о конечной цели истории (коммунизм, бесклассовое общество, интернационализм). В то же время на уровне практических занятий историков развертывается критика учения об истоках, и понятие «генезис» приходит на смену идее истоков.
5. Находясь в контакте с другими общественными науками, сегодня историк склонен различать отдельные исторические длительности. Имеет место возрождение интереса к событию; однако вектор этого интереса, поддавшегося соблазну долгосрочной перспективы, направлен в противоположную сторону. Такая перспектива приводит историков либо к понятию структуры, либо благодаря диалогу с антропологией к развитию гипотезы о существовании «почти неподвижной» истории. Но существует ли неподвижная история, и каковы связи истории со структурализмом (или структурализмами)? И нельзя ли предположить существование более широкого движения «отказа от истории»?
6. Идею истории как истории человека сменила идея истории как науки о людях, живущих в обществе. Но существует или хотя бы может ли существовать история человека? И если уже развивается история климата, то не следует ли создать и историю природы?
1. С самого своего зарождения в западных обществах, зарождения традиционно относимого к греческой античности (Геродот, живший в V в. до Р. X., был если и не первым историком, то по крайней мере «отцом истории»), но на самом деле восходящего к прошлому, уходящему вглубь тех времен, когда существовали империи Ближнего или Среднего и Дальнего Востока, историческая наука определяется в соответствии с ее отношением к той реальности, которая не была ни сконструирована, ни наблюдаема, как это происходит в математике, естественных науках или в науках о жизни, но в отношении которой проводят «расследование» и о которой «свидетельствуют». Таков смысл греческого термина «historié» и его индоевропейского корн wid - weid - voir (видеть, франц.). Таким образом, история началась повествования, с рассказа того, кто может сказать: «Я видел, я слышал как говорили». Этот вид истории-рассказа, истории-свидетельства никогда не переставал существовать в развитии исторической науки. Парадоксальным образом сегодня мы можем наблюдать, как этот тип истории подвергается критике, вызванной желанием заменить повествование объяснением, и в то же время - как возрождается история-свидетельство в результате «возвращения события» (Р. Nora), что связано с новыми средствами массовой информации, с появлением сре историков журналистов и с развитием «сиюминутной истории».