Ведьма на Иордане
— Я понимаю, как тяжело потерять такого друга, — вкрадчиво произнес Чубайс. — Есть потери, которые невозможно восполнить. Но не нужно так убиваться, пусть Франклин погиб, но жизнь-то не кончилась! Возьми себя в руки, в мире осталось так много прекрасного.
Он сжал руку Светы и стал гладить ее нежно и властно. Потом раскрыл ее ладонь и припал к ней губами.
Свете никто и никогда не целовал руку. Она только видела, как это делают в исторических фильмах, и прикосновение горячих мужских губ к ее открытой ладони оказало на Свету магнетическое воздействие. Было что-то сокровенно-интимное в этом поцелуе, словно Чубайс прикоснулся к самой скрытой части ее существа.
Когда Толя начал лизать внутреннюю поверхность ладони, наконец пошли слезы. Света задрожала от плача, и Чубайс, прижав ее к себе, стал жадно целовать мокрые от слез губы, глаза и щеки.
А дальше произошло нечто странное. Позже, вспоминая ту минуту, Светлана никак не могла понять, что толкнуло ее отдаться Чубайсу, отдаться бурно, страстно, бесстыдно. Отчаяние от несправедливости мира и протест против Того, кто не пожелал услышать ее молитву, — вот что толкнуло ее в призывно распахнутые объятия.
Когда наслаждение мутной волной прокатилось через ее тело, оставив за собой грязную лену стыда, она, уже понимая, что происходит, столкнула с себя тяжело дышащего Чубайса, поднялась с пола, брезгливо передернула плечами и полураздетой, в едва прикрывающей бедра футболке, выскочила из домика. Подойдя к Иордану, Света забралась по колено в ледяную, быстро несущуюся мимо воду и тщательно умылась, стирая с лица слюну Чубайса. Холод и злость разогнали хмель, мерзость от совершившегося тошнотворным комком застряла в груди.
Чубайс лениво поднялся с пола и двинулся вслед за любовницей. Ему было хорошо. Он подозревал, что за тихой сдержанностью манер Светы может прятаться бес, но такого урагана даже представить себе не мог. Хороша бестия! Приведя в порядок одежду, он уселся на скамейке возле крыльца и с наслаждением закурил.
Не глядя в его сторону, Света прошла мимо и скрылась в домике. Повернув голову, Чубайс охватил взглядом ее белые полные ноги, жадно отметил черную полоску криво натянутых трусиков и сглотнул. Случившееся казалось ему дивным сном.
«Вот же повезло Диме, — подумал Чубайс. — Такую бабу отхватил. А ведь по виду ни за что не скажешь!»
Света переоделась и вышла из домика. Чубайс вскочил со скамейки, подошел к ней и уверенно положил руку на плечо. Она сбросила ее брезгливым движением.
— Вот что, Толя, — сказала она дрожащим от ярости голосом. — Я не знаю, как это получилось, но больше пальцем ко мне не смей прикоснуться.
— Светушка, милая, — Чубайс попытался обнять ее за плечи, но та с силой оттолкнула его в сторону. Горе перешло в гнев, а с гневом ей было легче управиться, у него был адрес, и она знала, как нужно поступать.
— Отойди, сволочь рыжая! Ты подло воспользовался моей минутой слабости. Запомни, если посмеешь еще раз ко мне приблизиться или хоть слово об этом кому скажешь, пулей вылетишь с работы. Понял, гад?! А сейчас убирайся отсюда, и чтоб до приезда Димы глаза мои тебя не видели.
Света плюнула Чубайсу в лицо, затем отвесила ему звонкую пощечину, вошла в домик и заперла дверь.
Чубайс молча повернулся и пошел к своей машине. Он весь кипел. Давно его так не оскорбляли! Бывали в его жизни драки, и прежде случалось получать затрещины и расплачиваться той же монетой, но такого презрения от только что стонавшей под ним женщины и таких белых от ярости глаз он еще не встречал.
— Ах ты, сука! — шипел он сквозь сжатые от злости зубы. — Ах ты подлая, похотливая тварь! Это я отсюда пулей вылечу? Ну, это мы еще посмотрим, кто из нас двоих пуля и кто лучше умеет летать!
В его разгоряченном ненавистью мозгу тут же возник план мщения. План до того простой и ясный, что, садясь в машину, Чубайс даже засмеялся. Захлопнув дверь, он завел мотор, достал из бардачка пачку салфеток и, брезгливо передернувшись, вытер с лица плевок. Странно, всего несколько минут назад, катаясь со Светланой по полу, он с жадностью слизывал с ее губ эту самую слюну, сейчас же она вызывала в нем дрожь омерзения. Чубайс еще раз быстро прикинул в уме все пункты плана мщения и, внезапно успокоившись, снова рассмеялся.
* * *
Зло мир принимает просто. Оно как бы встроено в него изначально и потому понятно. Куда легче согласиться с мрачной перспективой, чем поверить в то, что тучи сами собой рассеются. Созидание сложнее деструкции, поэтому желающему разрушать судьба любезно предоставляет множество рычагов.
Каждую весну Дима обновлял договор с кибуцем. Процедура эта носила чисто условный характер, высокие договаривающиеся стороны вполне устраивали друг друга. Арендная плата за первые четыре года полностью покрыла понесенные кибуцем расходы, и начиная с пятого каяки приносили чистый червонный доход.
В прошлый раз Дима взял с собой Чубайса. По дороге надо было набрать товаров для открытия сезона, и Дима, любивший совмещать несколько дел, решил после короткой процедуры подписания заехать в Тверию и закупиться по полной. Всю дорогу Чубайс расспрашивал о кибуце, о его секретаре, с которым Дима вел дела, об условиях договора. Ничего не подозревавший Дима болтал без умолку. Он считал Чубайса почти компаньоном, да и скрывать было нечего, все дела бизнеса просматривались как на ладони.
Чубайс сам не понимал, для чего ему эти сведения, но по привычке подбирать любую плохо лежащую вещь расспрашивал обо всех подробностях. И вот пробил час. Дима давно забыл про тот разговор, а Чубайс, озаренный молнией злодейства, принялся за дело.
Выехав со станции, он покатил прямехонько в кибуц. Отыскать секретаря оказалось совсем непросто, поля кибуца были разбросаны по всей долине Хула, и точно указать, где сейчас находится его джип, никто толком не мог. Через два часа слегка опешивший от чубайсовского предложения секретарь, осанистый, умеренно полный мужчина средних лет с коричневой от загара треугольной плешью, с сомнением покачал головой.
— То, что вы говорите, звучит весьма заманчиво, но я сам не могу принять такое решение. Погодите два дня, я вынесу ваш вопрос на расширенное правление совета кибуца.
— Об одном вас попрошу, — деловым тоном ответил Чубайс. — Я и нынешний арендатор работаем вместе. Если ему станет известно о наших переговорах, то сами понимаете…
— Конечно, конечно, — заверил его секретарь. — Не волнуйтесь, все останется между нами.
Секретаря связывали с Волковым пять лет общения. Он помнил, как тот пришел к нему с идеей и как эта идея трудами и заботами Димы превратилось в живое, веселое дело. Но то, что предлагал Чубайс, выглядело весьма и весьма соблазнительно, хоть и не совсем, э-э-э, чистоплотно.
Чубайс просто и прямо предложил передать ему право на ведение бизнеса каяков и за это платить за аренду ровно в два раза больше. В холодном мире торговли не существует ни родственных связей, ни дружеских отношений. В конечном итоге все упирается в цифры. И поскольку особого злодейства в передаче подряда более выгодному заказчику правление не усмотрело, было решено договор с Волковым не продлевать. Впрочем, в качестве особого расположения и учитывая прошлые заслуги, секретарю позволялось предложить Диме те же условия, которые поступили от конкурента, и, если тот согласится, оставить дело в его руках.
Явившись, как обычно, продлевать договор, Дима сразу почувствовал неладное. Обычно приветливый и улыбчивый секретарь смотрел в сторону и разговаривал отстраненно и сухо. Вместо быстрого улаживания формальностей он передал Волкову выписку из постановления совета кибуца. Тот прочитал и опешил.
— Но вы же хотите забрать весь мой доход! — воскликнул Дима. — Неужели правление предполагает, что я стану работать бесплатно?
— Правление располагает предложением от другого заинтересованного лица, — холодно произнес секретарь.
— И это лицо согласно платить в два раза больше?