Ведьма на Иордане

Ему казалось, будто уговорить Мазаль не составит никакого труда. Во время прогулки — они два раза в неделю прохаживались минут сорок по двору «гетто», и в тот день как раз выпал черед — он, как бы вскользь, попросил Мазаль не приходить послезавтра на кладбище. К его величайшему удивлению, она не согласилась.
— Я обязана прийти, понимаешь, обязана.
И хоть говорила она просяще, чуть ли не жалобно, однако само утверждение звучало весьма жестко.
— Но зачем? Ты ведь даже не была с ними знакома!
— Это не для них, а для тебя и для меня.
И тут Арье сообразил, в какую ловушку он попал. Если произнесенное заклинание действительно возымело силу, Мазаль, конечно же, нельзя было появиться на кладбище. Никаких других причин запретить ей пойти вместе с ним не существовало. Его просьба остаться дома придавала значимость глупым страхам Мазаль, но не мог же он рассказать о Басшеве!
— Ну-у-у, — он попытался выскользнуть из ловушки, ощущая спиной, как холодные, глинистые стены ямы сходятся все ближе и ближе. — Это ведь чисто семейное дело. Будут только самые близкие родственники…
— А я, получается, не родственница? — горько бросила Мазаль.
— Формально еще нет. Вот через два месяца…
Она отвернулась. Арье зашел с другой стороны и заглянул ей в лицо.
— Ты снова плачешь?
Она молча помотала головой.
— Нет, ты не плачешь, только из твоих глаз льется соленая вода.
Он пытался шутить. Мазаль молчала. Арье чувствовал, что его трепещущее, тайное, скрытое от всех нутро непостижимым образом привязано к Мазаль, к ее голосу, глазам, мелко вздрагивающим плечикам. Она была теперь важнее всего на свете, важнее родителей, сестер, товарищей и уж, конечно, важнее Басшевы.
— Я не хотел говорить, но одна родственница не хочет с тобой встречаться.
— Родственница?
— Да. Ты же знаешь, у разных людей разные симпатии и разные антипатии. Ты ей не нравишься, почему — я даже выяснять не стал. Зачем ненужные конфликты?
Она повернулась к нему:
— Арьюш, родственники, конечно, важно, но для меня всего важнее ты. Ты мой главный родственник, и я больше всего боялась, что именно ты не хочешь меня видеть в этот день.
Ее глаза снова сияли. Арье смотрел в них и видел себя.
На кладбище, продутом ветрами поле красной земли с рядами серых надгробий, собрались только родственники. У людей, близких к Учению, принято скрывать эмоции, вернее, держать их под жестким контролем. Арье-Лейб Ланда написал как-то в своем знаменитом трактате: не следует ни безотчетно горевать, ни самозабвенно радоваться. По дороге чувств думающий человек идет путем средних. Крайние проявления эмоций свидетельствуют о неправильной самооценке, разрушают душу и вредны для тела.
Хаю похоронили в религиозной части кладбища, рядом с аллеей кипарисов. Ветер гнул верхушки деревьев, тревожно шуршал в зеленой шевелюре, скрипел ветками. На розовой плите из хевронского камня, одно под другим, были выбиты имена жены и дочери Арье. Дата смерти. И четыре буквы, означающие начальные слова фразы «пусть переплетутся их души с нитью вечной жизни».
Арье тихо произнес поминальную молитву. Отец Хаи зажег свечи и спрятал их в коробку, защищающую от дождя и ветра. Басшева молча глотала слезы. За матовым стеклом коробки дрожали и переливались язычки пламени.
Постояли несколько минут. Потом, осторожно положив на плиту камушки, двинулись к воротам. Арье остался. Сегодня души Хаи и малышки окончательно оставили этот мир. Теперь они будут возвращаться сюда только раз в год, как сегодня, в день смерти.
Он стоял, понурив голову, вспоминая жену, ее голос, милые гримаски. Почему, за что? Сейчас он вернется домой, к обычным делам, будет обедать, нежиться под душем, потом сладко уснет с мыслями о Мазаль. Его жизнь продолжается, словно ничего не случилось. Как же так?
Воспоминания о Хае поблекли, смялись, точно листок старой бумаги. Правду говорит Талмуд: спустя год память об умершем покидает сердце человека. Иначе не выжить.
Арье постоял еще немного, прислушиваясь к уханью голубей, и пошел к воротам. За памятниками мелькнула знакомая фигурка в сером учительском костюме. Он не стал подходить, а вернувшись домой, не стал звонить и спрашивать. Есть спокойные поля, которые лучше обходить стороной.
 
Свадьбу играли весело, шумно. Прибыли весь йеменский клан Мазаль, многочисленная родня Арье. Хупу поставили на крыше банкетного зала, под открытым небом, усеянном крупными, влажными звездами. Семь раз обвели невесту вокруг стоящего под балдахином жениха, и с каждым кругом Арье чувствовал, как все крепче и крепче привязывается к Мазаль. Когда она наконец остановилась рядом и раввин взволнованным голосом принялся выпевать благословения, Арье показалось, будто ее пальцы прижались к его ладони. Ощущение было столь явственным, что он даже посмотрел вниз, на свою руку, хотя и понимал, что совершить такое Мазаль не может.
Но вот хрустнул под его каблуком свадебный стакан, завернутый в холодно сверкающую фольгу, взвизгнул с пол-оборота оркестр, и Арье, теперь уже с полным правом взяв за руку жену, повел ее в комнату уединения. Написано в Талмуде: жена приобретается тремя способами — деньгами, договором и супружеским соединением. Вместо денег он надел на палец Мазаль золотое кольцо, брачный договор подписал у раввина перед свадьбой, и тот, закончив благословения, прямо под хупой вручил его Мазаль. Супружеское соединение произойдет ночью, когда они останутся одни в своей квартире, за крепко запертой дверью, но уже сейчас он отведет ее в комнату на время, достаточное для такого соединения. Таким образом их брак будет совершен по всем правилам и, словно стол на трех ножках, приобретет устойчивость и постоянство.
Держась за руки, они стали спускаться по лестнице, ведущей в комнату. Вокруг аплодировали, смеялись, бросали в молодых конфетти и блестки. Разноцветные искорки усеяли лестницу, пышное платье невесты проплывало над усеявшими ступеньки звездочками, словно облако по перевернутому небу. Когда до конца пролета оставалось совсем немного, гладкая кожаная подошва новых ботинок скользнула по блесткам, Арье потерял равновесие, ноги рванулись вперед, он попробовал ухватиться рукой за перила, промазал и, рухнув на спину, со всего маху ударился головой о ступеньку.
Поначалу его падение вызвало взрыв смеха: все были уверены, что трясущийся от волнения жених тут же вскочит на ноги, но прошло десять секунд, пятнадцать, двадцать… Арье не шевелился. Мазаль склонилась над ним, позвала, осторожно погладив по щеке, — никакой реакции. Она просунула руку под его голову, нет ли крови — крови не было. Арье отнесли в комнату, уложили на диванчик. Он дышал глубоко и ровно, его лицо было безмятежным, словно лицо ребенка.
— Вызывайте «скорую», — приказала Рути. — Ох, боюсь, что он снова заснул.
Гости так и не дождались молодых. Мазаль в свадебном платье просидела у постели мужа до утра, пока ее не сменила мать Арье. Сидеть ей не пришлось: Арье без конца возили на разные анализы. Врачи хорошо помнили его предыдущее семидневное беспамятство, ведь со дня выписки прошло меньше года, а случай был необычным, будоражащим профессиональный интерес. Вечером в палату пришел заведующий отделением, усталый «американец» с лысым посверкивающим черепом и тонкими, плотно сжатыми губами.
— Диагноз тот же, — сказал он Мазаль и матери Арье. Говорил он с сильным акцентом, и в обыкновенной ситуации его с трудом понимаемая речь вызвала бы раздражение. Но не сейчас. Сейчас каждое слово, с трудом отлепляющееся от розовой ниточки губ, женщины ловили с жадным вниманием.
— Глубокий сон без признаков нарушения деятельности организма. Но, — тут он сделал многозначительную паузу, — разбудить его необходимо как можно скорее. После второго пробуждения, если оно наступает через длительный срок, наблюдаются необратимые изменения в функционировании головного мозга.
На следующее утро Рути принесла магнитофон с любимой кассетой Арье. Как и в прошлый раз, она приложила к голове спящего наушники и с трепетом нажала на кнопку. Увы, не помогли ни Шенкарь, ни «Мир вам, ангелы». Даже малейшая тень не пробежала по безмятежному лицу Арье.