Степь и Империя. Книга I. СТЕПЬ (СИ)

Но это продолжалось недолго…
Сытым Волком овладел голод иного свойства.
Похоть! Алый поток похоти окатил всех и увлек своим бурным течением.
Каждый вместе со Зверем, его обострившимся нюхом, исследовал всех рабынь. Лишь одна из них пахла призывно, остальные пересохли от ужаса…
Первый Предок легонько подтолкнул понравившуюся ему рабыню мордой в спину, пригнув грудью к камню. Лизнул открывшееся женское место, наладился чувственной дрожью ответившего женского тела. И со звериным рыком ворвался в нее, покрыв как суку!
И все Дети Волка разделили с Первым Предком это звериное наслаждение полностью — и радость проникновения, и долгую пору страстных движение. Восемь раз избранная Волком рабыня взмывала на вершину экстаза, восемь раз ее пульсирующее лоно жадно пыталось выдоить Бога в теле Зверя.
Но вот, наконец, истомленная матка раскрылась, и острый кончик волчьего члена проник сначала в шейку, а потом и в самую глубь утробы человеческой самки и наступила пора волчьего экстаза. Узел раздулся, плотной пробкой закупорив влагалище, и мощный поток семени ударил в матку. Рабыня взвыла и распласталась без чувств.
Но Волк уже развернулся спиной к своей сучке, как и положено на волчьей свадьбе. Он наслаждался нечеловечески долгим оргазмом, каждый толчок семяизвержения раз за разом поднимал его на вершины блаженства, и с ним этот бесконечный восторг разделили Дети Волка.
Женская матка не может вместить такого объема, не разорвавшись. Но рабыня, избранная Богом Народа и принявшая его семя, перестала быть человеческим существом.
Прикосновение божественной сущности сделало рабыню саму существом магическим, к роду человеческому более не относящемуся, переплавило ее тело, превратило в Королеву Рабов.
Только прикосновение Бога к разуму — изменяет разум, прикосновение к пи@де — изменяет пи@ду. Процесс один — результат совсем разный…
* * *
— Когда Волк покинул утробу новой Королевы Рабов, — усталым голосом закончил Дин свой рассказ, — небо на восходе уже серело. Он отряхнулся, улегся в центре круга и заснул. По мере того, как он засыпал, тиски его разума отпускали нас, а его тело бледнело. Когда мы перестали его видеть, мы перестали и чувствовать его…
Дальше все было как обычно.
Бесчувственную новую Королеву водрузили на «трон», больше похожий на родильный стол, выставив на обозрение натруженное мокрое лоно. И первый луч солнца упал на зияющую влажную щель красноречивым символом рождения, начала нового цикла.
Оставшихся в живых «общих рабынь» заставили «причаститься» сочащимся семенем Первого Предка, завершая их посвящение и трансформацию, открывая им доступ в Степь — где они будут предлагать всем желающим отпробовать их постоянно жаждущие тела.
Потом потянулась длинная цепочка допущенных на площадку Волчиц, ведущих за волосы своих «рабынь шатра». Многие предпочитали за разумную плату «приобщить» домашних рабынь семенем Первого Предка прямо из «сосуда», куда оно излилось. И тем избавиться от необходимости ежеминутно присматривать за своей рабыней, уберегая ее от агрессии тварей Степи.
Прикосновение робких язычков к распаленному лону заставляли все ещё бесчувственное тело Королевы Рабов содрогаться в новых и новых конвульсиях страсти.
Дин помолчал, собираясь с мыслями.
— Я должен тебе сказать еще кое-что, — наконец решился он. — Перед тем, как тело Седого бесследно растаяло в предрассветном сумраке, я ясно услышал: «Ну что, человеки, насладились бытием Зверя? Тот, кто услышит меня, тот в ком есть нечто сверх Зверя, придет нынче ко мне на рассвете, покинув праздник».
И знаешь, я вышел к краю песков и призвал своего проводника. Приказал меня нести к Волку. На рассвете он остановился среди барханов и Волк говорил со мной, я внимал Ему — но когда пришел в себя, не мог ничего вспомнить. Не помню ни слова, сказанного им… И, растерянный, я вернулся…
Риф, подавшись вперед, напряженно слушал брата.
— Я увидел этих людей, опьяненных кровью и похотью, выстроившихся в очередь, чтобы смешать свое семя с семенем Первого Волка в утробе Королевы Рабов. Видел Королеву Рабов, содрогающуюся в бесконечных экстазах, каждый из которых уносил последние клочки ее разума. Видел воинов, за золото покупающих место в очереди к новопосвященным «общим рабыням», взбирающих на них, вопящих от рабского восторга.
 
Я смотрел, как Тивелы торгуют жидким бульончиком с волокнами мяса — они сварили остатки недоеденной рабыни, чтоб каждый желающий мог разделить с Первым его трапезу.
Я смотрел на них, как на пьяных и обезумевших, я чувствовал себя чужим среди них. И мне стало грустно и невероятно одиноко. Я видел таких же, как и я, только вернувшихся из Степи, куда они отправлялись, чтоб встретиться Первым Предком. Они, как и я, потерянно бродили средь людей, потерявших разум…
Окончательно смешавшись, младший брат умолк и посмотрел на старшего. Тот улыбался.
— Я рад, что Седой позвал тебя, Дин, — проникновенно сказал старший брат. — Запомни этот день и запомни, что случилось с тобой. Ничего из сказанного тебе Седым не покинуло твою память — но ты вспомнишь это тогда, когда придет надлежащее время. Запомни людей — и тех, кто радовался, кормя в себе Зверя и тех, кто услышал призыв Первого Предка. Тебе нынче открылось то, что знают немногие. Праздник Завета — это день, когда Первый предок пахтает свой народ. Седой не дает Детям Своим скиснуть, он взбивает и пахтает народ, чтобы сверху оказалось чистейшее масло, а внизу — жиденькая пахта. Кто хочет растить в себе зверя — тому Первый Волк дарует радость зверя, кто тянется к божественному — тому и дорога указана… Я рад, брат, что Первый Предок позвал тебя. Это большая радость для меня. И твой рассказ о рабыне порадовал меня — нынче у нашего рода пять рабских Королев. Это тоже сила рода и его богатство. Завтра мы отправимся с тобой проведать самую юную Королеву, и я расскажу тебе все, что мне в свое время рассказал наш отец — и что я потом узнал от Седого…
* * *
Рифейну-Волк хорошо помнил тот день, когда он впервые в жизни увидел Королеву Рабов. Он считал себя взрослым, его доспех был почти готов и он уже узнал женщин. Он думал, что готов к посвящению и ждал этого часа.
В тот день отец призвал его, и они отправились в Степь. Почти целый день стремительно мчащийся проводник отца нес их к отдаленному оазису…
— Сегодня я хочу показать тебе Королеву Рабов, Риф, — сказал отец. — Это не самая сокровенная тайна Степи, но в нашем роду ты — следующий по старшинству мужчина после меня. Надо, чтоб хотя бы трое были в курсе. Старейшина Дисвейну ждет нас там. Сегодня пришла весть, что мой брат Сигуджану погиб.
Рифейну склонил голову в знак скорби. Большого горя он не испытывал.
Дядю Сигуджану он не видел ни разу в жизни. Тот служил интересам Степи за ее пределами. Такое случалось. Его иногда вспоминали в шатре отца, как любимого, но давно отсутствующего родственника, но никогда — во всяком случае, при детях, — не обсуждалось, почему и где он так долго пребывает.
Отец был огорчен. Он любил отсутствующего брата, хотя тот отсутствовал так долго, что отец, вероятнее всего, любил свое воспоминание о нем. Теперь с ним навсегда останется этот давний образ.
Оазис, в который они прибыли, был занят военным лагерем. Почти таким же, в каком подростки с наставником учились говорить со Степью и проводником, обращаться с оружием, готовили свой разум к первой встрече с Первым Предком. В этом же лагере не было подростков — но с оружием в руках усердно упражнялись воины, в которых Риф безошибочно чувствовал уже состоявшихся Повелителей Степи.
— Что это за место, отец? — осмелился спросить он.
— Здесь Повелители Степи становятся лучшими в мире воинами, — не вдаваясь в подробности, ответил отец. Он стремительным шагом двигался к большому темному шатру, стоявшему чуть в стороне от остальных, но ближе всех к колодцу.