То самое чувство (СИ)
Об этом мы с сестрой мечтали вместе, в этом аспекте нашего личностного противостояния она меня пока не обошла, тоже еще не имея опыта полетов. Даже, скорее, это я ее опередила, однажды, в очень далеком детстве, летавшая с папой к его родне в Алма-Ату. Мне тогда было года три с половиной, а Алиске лишь чуть больше года. Мама осталась с ней дома, и мы с папой летали вдвоем. Но это, конечно же, не считается - у меня практически нет воспоминаний о том разовом опыте. Очень смутно я помню, как ходила по салону между кресел, как стюардессы угощали меня конфетами. И то не уверена, что я это именно помню, а не нарисовала себе мутную картинку из воспоминаний папы и не принимаю ее за свои.
К зданию аэропорта - выбор именно этого меня не удивляет, мои минимальные анкетные данные Никите наверняка известны - мы подъезжаем уже в сумерках. Безоблачное небо над бетонным гигантским лебедем и его распростертыми крыльями темнеет и приобретает оттенок ультрамарина, местами перетекающего в глубокий цвет индиго. Стены терминала, собранные из стеклянных прямоугольников приветственно горят теплым желтым светом, отражающимся в стеклах-ромбиках огромного, изогнутого, словно сотканного из тонких металлических прутьев крыле. Поток машин движется в пять или шесть - не могу подсчитать - рядов. Такой плотности, мне кажется, я не встречала и в центре. Мы оставляем машину на многоуровневой парковке и идем в еще более впечатляющем потоке, но уже пеших пассажиров. Кто-то идет размеренно, кто-то бежит, опаздывая на регистрацию, и везде стойки, экраны, табло. Все подсвечены, подмигивают все новыми, сменяющими друг друга закодированными надписями. Глаза у меня разбегаются, я верчу головой во все стороны и, кажется, даже забываю дышать. Чувствую себя ребенком в Диснейленде, хотя и в нем я тоже, разумеется, не бывала.
Никита ведет меня к дальней стене, сквозь которую видна вереница железных птичек, пристыкованных к телетрапам, с открытыми багажными люками, через которые сотрудники аэропорта наполняют борт чемоданами и прочими грузами. Чуть дальше видны взлетно-посадочные полосы, и грузные самолеты, легко выписывающие замысловатые узоры по расчерченному летному полю.
- Почему они ездят кругами? - спрашиваю я Никиту, даже не повернувшись к нему.
Я не знаю, сколько я так стою, прилипнув к стеклу и завороженно наблюдая за подготовительными процессами.
- Они едут к началу ВПП, готовятся к разбегу и взлету.
- А почему не по прямой? - я все же поворачиваю голову. - Зачем эти зигзаги? Никого же нет…
Он улыбается.
- Сейчас нет, но в любую секунду может начать движение другой самолет, или на посадку кто-то заходит, просто его пока не видно. На лётном поле движение разграничено даже строже, чем на дорогах.
Я понимающе киваю и снова смотрю в окно. Вскоре один из самолетов, развернувшись почти на полный круг, останавливается в дальнем конце поля и, после паузы, типа "на дорожку", начинает разгоняться. Даже в здании слышен приглушенный здесь, но оглушительный вблизи рев моторов.
- Смотри, он взлетает, взлетает! - я не в силах сдерживать эмоции и даже не чувствую стеснения перед малознакомым парнем.
- Подожди восторгаться, это еще не самое интересное. Идем, - зовет он меня, когда самолет с белым крестиком на красном хвосте скрывается из поля зрения.
- Что может быть интереснее? - удивляюсь я.
- Посадка не менее потрясающа, но точка обзора здесь не та. Из зала отлета, от ворот, конечно, видно лучше, но я покажу тебе еще одно место. Куда нам доступ сейчас открыт.
Мы возвращаемся в машину, выезжаем с паркинга и удаляемся от аэропорта. Я разочарована, потому что не понимаю, что может быть за классное место наблюдения за самолетами за его пределами. Когда же "Форд" сворачивает с трассы на примыкающую даже не дорогу даже, а тропинку среди кустарников и редких деревьев, я вновь воодушевляюсь - не возвращаемся в город, значит, есть еще шанс поглазеть на летательные аппараты.
Никита заезжает в тупик и разворачивает тачку на девяносто градусов, выставляя ее задом к лесу и лицом к просвету между деревьями. Из машины не выходим, просто сидим в тишине и темноте, только над кромкой лесной чащи проходит оранжевая световая полоса, как при закате. Звуки жизнедеятельности аэропорта сюда доносятся, но это очень отдаленные звуки. Я уже собираюсь спросить, что мы тут делаем и где, собственно, обещанные самолеты, как Никита тихо говорит, касаясь моего локтя:
- Смотри.
Он указывает вперед, на темный лоскут неба перед нами, подсвеченный снизу той самой полосой, из которой вдруг появляется громадный самолет, сопровождаемый чудовищным гулом моторов и свистом разрезаемого воздушного пространства. Он летит прямо на нас и, кажется, лишь чудом не задевает еще не убранными шасси крышу "Форда". Я автоматически пригибаюсь, но, услышав тихое посмеивание, быстро принимаю вертикальное положение, чтобы не позориться. На моем втором в жизни первом свидании.
- Ну как тебе эта точка обзора? - все таким же тихим голосом спрашивает Никита.
- Невероятная, - не скуплюсь я на оценку, все еще не придя в себя от всепоглощающего ощущения восторга и какой-то по-детски безграничной радости. - Я и не знала, что у нас такое есть.
- Мало кто знает. Это секретное место, известное только сотрудникам аэропорта.
- А ты сотрудник?
- Моя мама. Ну не аэропорта, авиакомпании, но она тут частый гость.
Точно. Я помню, Вика рассказывала, что мать Никиты работает в иностранной авиакомпании, поэтому они часто бывают заграницей и даже школу он и его брат - или братья? - заканчивали где-то в Англии. Если представится возможность, обязательно расспрошу его об этом. А что его отец?.. Про него я странно ничего не помню. Видимо, Вика никогда о нем не упоминала. И я задаю этот вопрос Никите.
- Папа у меня потомственный метростроевец, - улыбается он, и я слышу в голосе гордость за отца. - Большинство новых станций - его рук дело.
- Он - архитектор?
- Нет, он попроще. Папа у меня рабочий класс, дослужившийся до руководящей должности. Рабочими на строительстве командует.
Никита берет с центральной консоли пачку "Мальборо", выстукивает из нее одну сигарету и тянется в карман за зажигалкой. А я вспоминаю, как на моем балконе он просил меня помочь ему бросить курить.
- Ты же собирался бросать.
Он вздыхает, глубоко и протяжно.
- Собирался и собираюсь, но никак не могу начать, сделать первый шаг к но…
Он не успевает договорить. Я наклоняюсь к нему, вырываю из поднесенной ко рту руки сигарету, а из другой - пачку и зажигалку. Сигарету запихиваю обратно в пачку - не в окно ж ее выкидывать, - чуть подумав, убираю в рюкзак и заявляю безапелляционно:
- Считай, что уже начал.
- В смысле начал? - он шокирован резкостью и наглостью моих действий.
- Ты просил меня тебе помочь - вот. Я помогаю.
- Это негуманно. Дай хоть последнюю выкурить перед бросанием, - он тянется к рюкзаку.
Я ловко его выхватываю и запихиваю в щель между дверью и сиденьем.
- Сейчас последнюю, потом самую последнюю, потом наипоследнейшую… Я все эти фишки знаю. С диетами так же работает.
- Ты сидишь на диете? - он, кажется, удивлен еще сильнее, чем минутой ранее.
- Балуюсь, - отвечаю уклончиво.
Я не Вика и свои проблемы и комплексы с парнем обсуждать не умею и учиться не собираюсь. Это она может легко консультироваться с кем-нибудь из одноклассников, преимущественно с Ромкой, конечно, насчет любой из своих болячек, даже вполне себе интимных. Я обычно сгораю со стыда, даже просто присутствуя при этих разговорах, и стараюсь по-быстрому ретироваться.
- Но одно знаю точно - бросать надо сразу, как решил, не откладывая на завтра, на понедельник или начало месяца, года, столетия. Так не работает. Либо здесь и сейчас, либо уже никогда.
- И откуда такая мудрость в столь юном возрасте? - усмехается он, но в глазах проблескивает восхищение, словно ему нравится мое нахальство.