Запах ночного неба (СИ)

— Я никому и ни в чем не собираюсь клясться, — твердо ответила ему Алана. — Готова поклясться только в этом. Спасибо.
Даор взял девочку за влажную от волнения руку, и в этот раз она даже не протестовала. Он чуть помедлил, подбирая слова.
— Авааши эсшентааси астратаара шевесторе местеро шшелаисана инваасирра. Переведи ей.
Роберт чуть помедлил, ища подвох. Даор уважал его за осторожность.
— Поклявшийся не причинит осознаваемого им вреда тому, кого сейчас держит за руку. За исключением вреда, служащего твоему благу, Алана.
41. Келлан 
— Келлан, остановись, — негромкий, сухой голос отца словно впился шепчущему в спину, но Келлан сделал вид, что не услышал, а лишь сильнее ударил каблуками в бока тут же взвившейся лошади.
Светлый лес, пустой, солнечный, звенел зимней тишиной. Копыта били по дороге, Келлана подбрасывало в седле, но он мало что видел, прислушиваясь к теплеющему у груди змеиному кресту. Да, Алана была далеко, очень далеко, и все же отряд не мог позволить себе идти галопом — а вот Келлан мог легко провести в пути столько, сколько сможет выдержать Рокана, а после — поддержать ее заговором и преодолеть еще кусок пути. Защищенные врата только что остались позади, и теперь корпуса Приюта пропали, скрытые от даже самых проницательных глаз, и справа теснились камни с редкими дрожащими деревцами, будто не было в неприступных скалах ни башен, ни стен. Рокана неслась вдоль невидимой каменной ограды, держа в поле внимания амулет и связанную с ним тонкую, почти невесомую нить. Нить могла порваться, а след — пропасть в любой момент, если бы Алана ступила на защищенную землю, но пока этого не случилось, и Келлан успокаивал себя тем, что шанс еще есть.
— Келлан, этот лес может кишеть пар-оольцами, — снова раздался негромкий голос. — Тебе нужно вернуться.
И снова Келлан сделал вид, что не слышит. Келлфера не было рядом: никто не выходил из врат вместе с Келланом, и сзади не раздавалось стука копыт. Это был какой-то трюк, призванный сбить его с пути. Отец сейчас должен лежать, связанный и оглушенный, он не смог бы выбраться из сотворенного Келланом кокона сам, а если бы ему на помощь кто-то и пришел, то он все равно не успел бы за сыном. Это мог быть только морок, заговор, наложенный на Келлана, пока он спал.
А Алана ждала его. Алана думала, что он бросил ее одну, Алану, ничего не понимающую, беззащитную, тащили вперед, чтобы оросить ее кровью магические камни, и рядом не было никого, кто мог бы укрыть ее, когда ей станет холодно, утешить, когда она испугается. Хуже того, Аланаверила в его, Келлана, предательство, она могла быть абсолютно разбита и дезориентирована, а единственный, кто с радостью и коварством протянул бы ей руку… Келлан сжал зубы. Может быть, девушку успокаивал Даор Карион, как и говорил отец. И тогда дело обстояло еще хуже.
Нужно было быть абсолютно слепым, чтобы хоть на миг поверить, что черный герцог может кого-то полюбить. Уж насколько не наивен отец — и все же купился на ничего не стоящую Кариону щедрость, красивые слова и излишне пафосные агрессивные действия. Келлан видел ситуацию глазами Келлфера: тот ничего не скрывал, объясняя, почему Кариону дорогу переходить нельзя. Да, в воспоминаниях отца герцог был разъярен, но Келлан относил это на счет неудовольствия отказом Аланы. Сейчас он видел ясно: по какой-то причине Даор Карион заинтересовался его возлюбленной, может быть — хотел жениться на ней, чтобы заменить предавшего его Вестера Вертерхарда и снова получить официальное право управлять Белыми землями. Но его проницательная Алана в объятия к страху всей Империи Рад не рвалась, и это должно было злить Кариона, привыкшего всегда получать, что он хочет.
Думая об этом, Келлан ощущал нежность к стойкой девушке — и страх перед другом отца, который скрывал даже сам от себя. Поддайся он слабости хоть на миг, это означало бы настоящее предательство женщины, которую Келлан любил. А этого он уже не смог бы себе простить.
И сейчас он несся вперед, не жалея Рокану, готовый встретиться с толпами пар-оольцев — и прорезать эти толпы как нож прорезает масло. Он мог приказать им, мог ворваться в их мысли и усыпить, и не существовало способа противостоять ему. Да, они были опасны, но это ничего не меняло. Как ничего не меняло то, насколько опасен разозленный Карион — Келлан все равно не поступил бы иначе. Никогда еще он не был так взвинчен — и так уверен в своей цели.
 
А отец не понимал. Несмотря на рассказы о том, как он любил мать Келлана, Келлфер не понимал. Вставая на сторону своего друга, сдувая с сына пылинки, Келлфер запирал его в мнимой и пустой безопасности, которую Келлан начал осознавать как развращающую и ослабляющую дух лишь недавно. Келлфер не мог последовать за ним — а значит, впереди не ждало спора. Догнать его отец не смог бы, сунуться сквозь кольцо пар-оольцев, держащих дороги вокруг Приюта и готовых напасть — не посмел бы. Все же отец был намного слабее Келлана.
— Келлан! — теперь голос звучал совсем рядом, и Келлан все-таки обернулся, ища глазами его источник.
Лес был все так же пуст, и дорога за ним свободна, даже пыль не висела над ней: вся она смерзлась, так что взрывающие землю копыта оставляли лишь тугие вмятины. Птицы все так же не пели, небо так же не заволакивало облаками. Келлфера нигде не было.
Негодуя на себя, что попался, Келлан долго выдохнул и развернулся вперед.
Келлфер стоял прямо перед ним, посреди дороги.
Это было невозможно.
Однако фигура отца оказалась абсолютно реальной. Он плел простую, но прочную сеть, в которой запуталась бы Рокана, влети она в нее на всем ходу. Келлан оскалился и дернул повод, пришпоривая лошадь. Та в один прыжок перемахнула узкую канаву, отделявшую дорогу от лесной чащи, и понеслась сквозь кусты, минуя ловушку.
Сеть накрыла его сзади. На ходу плавя ее, Келлан ударил позади себя тяжелой волной и ощутил смутную, отозвавшуюся душевным страданием боль: похоже, Келлфер даже не посчитал нужным защититься. Это отрезвило Келлана. Скрепя сердце, он продолжил путь вперед, не давая себе снова обернуться: Келлан знал, стоит ему увидеть отца, и он остановится, мучимый виной, и попытается помочь.
Мысль о том, что в лесу может быть опасно, что порабощенные пар-оольцами шепчущие могут найти Келлфера и причинить ему вред, замедлила Келлана. Взмыленная лошадь заплясала от нетерпения на полянке, сдерживаемая уже не такой твердой рукой. Келлан чуть помедлил, а затем сквозь зубы выругался. Оставлять слабого отца здесь было нельзя, оставлять директора Приюта Тайного знания нельзя было тем более. Если бы на него надели ошейник — а ошейник точно защелкнулся бы на нем, — это уничтожило бы весь Приют.
Змеиный крест теплел в кармане. Шепчущий почти видел, как истончается нить, ведущая к Алане.
Когда уже Келлан был готов повернуть назад, Рокана запуталась в уже расходящихся волокнах другой сети, и рухнула, ломая ноги. Келлан оттолкнулся от воздуха, чудом избежал участи быть придавленным и приземлился рядом со страдающим, задыхающимся животным.
Мир вокруг взорвался болью. Щиты поглотили первые два удара, но прогнулись на третьем, треснули на четвертом и окончательно рухнули на шестом. Келлан не понимал, почему не почуял шепчущих раньше. Они наступали сразу со всех сторон, не меньше тридцати по-настоящему сильных воинов. Выставив между ними и собой хрупкую стену, дающую ему нужные для удара секунды, Келлан обрушился на них своим даром, ища разум, который можно было бы подчинить — и остолбенело шагнул назад, не понимая. Ответом ему стала абсолютная мысленная глухота, так он мог бы прощупывать ели вокруг. Люди, медленно окружавшие его, были пусты: ни образов, ни чувств. Они шли двумя рядами: шепчущие, плетущие сковывающие заговоры, служили живым щитом другим, держащим в руках спинелевые цепи. Спинель не давала второму кольцу шептать, но первое надежно закрывало потерявших эту способность и от влияния Келлана. Он попробовал обрушить под ногами наступавших воинов почву, но они с легкостью, которой Келлан не ожидал, отбросили его атаку, уже метя в ответ неизвестными ему плетениями. Действовали они не просто слаженно — синхронно.