Сны Сципиона
Тем временем я постарался сделать все, чтобы мои противники решили, будто я решил вплотную заняться Утикой — приготовил флот, солдат выставил поближе к блокированному городу, заставил всех суетиться и как бы возобновлять эту самую осаду. К тому же мои приготовления не позволяли городскому гарнизону выйти на помощь Гасдрубалу, когда я буду осуществлять задуманное, ведь они могли заметить движение в моем лагере и сорвать весь план. Теперь суета в Кастра Корнелия толковалась ими как закономерные приготовления к штурму, и в Утике думали только об обороне.
Пока вспомогательные отряды старательно изображали осаду крепости, я готовился к вылазке. Прежде всего, в полдень я собрал военных трибунов в моей палатке, где их уже ждали мои разведчики. Присутствовал и Масинисса — никто лучше него не знал местность. Мы обсудили план ночной атаки, составили два ударных отряда из легионеров, один я отдал под командование Гаю Лелию (уже не в первый раз мы с ним так делили армию), второй возглавил сам. Лелий должен был идти на лагерь Сифака, я же лично собирался вывести своих солдат к стоянке Гасдрубала.
Ужинали в тот день раньше обычного, но сигнал ко сну, который играли во время ужина, прозвучал уже после того, как участники вылазки поели и построились. Я хорошо запомнил рассказ, как из-за одного сигнала трубы накануне битвы при Метавре пунийцы догадались, что в римском лагере стоят два консульских войска — потому как трубач сыграл отбой дважды. О, эта наша римская выучка, она иногда играет с нами злые шутки.
Итак, во время первой ночной стражи мы вышли из лагеря. Я решил лично руководить атакой на лагерь Гасдрубала, потому что здесь нам предстояло импровизировать во время вылазки — мы не сумели изучить карфагенский лагерь так хорошо, как стоянку нумидийцев, где наши разведчики бывали чуть ли не каждый день. Гай Лелий должен был начать ночную заварушку первым, так что от него зависело, улыбнется нам Судьба или последует катастрофа. Все строилось на строгом расчете, сорвись где-то наш план — исправить уже ничего не получится. Однако рассчитал я все очень точно.
Небольшой отряд, посланный Лелием, проник в лагерь Сифака там, где входы совсем не охранялись или часовые попросту спали, и тут же запалил хижины. В лагере начался переполох. Люди Сифака, уверенные, что пожар начался сам собой из-за какой-то случайности, подняли крик, они метались от хижины к хижине в поисках воды, а тем временем огонь, раздуваемый ночным ветерком, мчался по лагерю, подпаляя строения один за другим, тростник и трава вспыхивали от одной искры. Многие гибли во сне, задыхались в дыму. Паника усилилась, так что поначалу обезумевшие от отчаяния люди даже не заметили, что в лагерь Сифака ворвались легионеры и начали резать всех, кто попадался под руку. Вскоре легионерам пришлось отступить, чтобы самим не сгинуть в пожаре: хижины стояли так кучно, что пройти между горящими рядами вскоре стало уже невозможным. Весь лагерь оказался в огне. Те несчастные, кому удавалось вырваться за ворота, тут же попадали в лапы Масиниссы — царевич со своей сотней засел там, где дорога к бегству была удобнее всего.
Я тем временем никак не проявлял себя и ждал, когда же наконец в лагере Гасдрубала заметят беду, что постигла их союзника. Лагерь Гасдрубала был не так плох даже по римским меркам — деревянные бараки, крытые соломой, стояли ровными рядами. Но улицы меж ними устроили слишком узкие, так что огонь мог легко перекинуться с одного ряда хижин на другой, если запалить сразу в нескольких местах. Ворота стерегли часовые и пробиться незамеченным было непросто. Однако караульные мало смотрели по сторонам, и, возможно, просто бессовестно дрыхли на посту. Лишь когда огонь охватил весь нумидийский лагерь, а вопль отчаяния несся уже на всю округу, часовые подняли тревогу, карфагеняне пробудились и стали выбегать из хижин, а затем и за ворота лагеря, чтобы лучше разглядеть, что происходит. Судя по жестам, они подумали, как прежде нумидийцы, что случился нечаянный пожар. Возможно, они даже стали собирать отряд в помощь Сифаку, чтобы тушить его лагерь. Люди метались туда-сюда — одни бежали за ворота, чтобы лучше видеть, что творится, другие мчались назад, полуодетые, без оружия. Я тут же приказал солдатам ринуться на эту толпу за воротами и истребить всех, причем не пускать никого внутрь из вышедших. Вместо пунийцев внутрь кинулись мои солдаты, захватив снятую с мертвецов одежду. Вскоре и здесь в нескольких местах загорелись хижины, и пунийцы поняли наконец, что их бессовестно перехитрили. Лишь немногие пытались гасить огонь — остальные устремились в бегство, видя, что случилось с лагерем нумидийцев. Мои люди подстерегали бегущих и убивали. Вскоре огонь охватил второй пунийский лагерь, и те, что оказались запертыми внутри, вырваться уже не могли — горели люди и животные, лошади и мулы, отчаянные крики умирающих людей сливались с ревом несчастных животных. Один из слонов Гасдрубала, с дымящейся шкурой, смял ограду и вырвался наружу, топча все на своем пути. Его никак не могли урезонить, пока он не рухнул сам — видимо, отравленный дымом.
* * *Итог этой дерзостной ночной атаки можно было подвести двумя словами: полный разгром. Правда, Сифак с Собонизбой и Гасдрубал бежали. Зато мне удалось взять в плен около пяти тысяч человек и среди них — нескольких карфагенских аристократов.
Добычи нам досталось немного — однако нумидийцы Масиниссы захватили более двух тысяч лошадей, которых Сифак держал за оградой стоянки. Для наших предстоящих дел это могло стать отличным подспорьем. Также нам достались четыре слона в лагере Гасдрубала. В будущем я не рискнул использовать их в битве, зато мои велиты тренировались, как бороться с этими ужасными животными — пугали их громкими звуками и отгоняли бросками дротиков, пока что без наконечников.
Сколько погибло воинов Карфагена в том пожаре, сказать точно никто бы не смог. Как мы поняли позже, многие всадники Сифака спаслись — из тех, кто ночевал за оградой и кто сразу же кинулся в бегство. Спаслась частью и пехота Гасдрубала. В своем отчете для сената я сообщил, что уничтожил две карфагенские армии полностью. Это было почти правдой — ведь отряды, что не погибли, были рассеяны и бежали, карфагенянам пришлось собирать новую армию, которую я потом разбил на Великих равнинах. Добыча, что удалось взять в обоих лагерях, вся была отдана моим солдатам.
Лежащий поблизости город Абба, жители которого были напуганы пожарами, тут же прислал ко мне послов и объявил, что готов сдаться. Я потребовал с горожан выкуп, на что они тут же согласились. Весь полученный выкуп я передал моим солдатам, памятуя, что в чужих землях мои воины будут скорее думать о золоте и женщинах, нежели о защите родных очагов.
Та ночь мне иногда снится. Зарево пожара. Потоки огня. Крики горящих заживо. Я стою в темной траурной тоге, и пепел падает мне на голову. А у ног моих сидит огромный черный пес, заглядывает в лицо кроваво-красными глазами и облизывается.
Глава 6
ПАДЕНИЕ СИФАКА
В эту ночь я почти не спал — мучил бок, меня бросало в пот, дышать было трудно. Легче стало только к утру, и, когда я заснул, привиделось мне не мнимое, а вполне реальное, бывшее: как в календы июня [93] посещали мы с отцом семейную гробницу на Аппиевой дороге, захватив с собой корзину цветов для украшения усыпальницы. Я помню мощенный туфом пол и гробницу прадеда моего Луция Корнелия Сципиона Барбата, более греческую, нежели римскую или этрусскую, вырубленную из единого куска туфа, помещенную в самом конце коридора. Падающий из окна свет хорошо освещал ее и ложился далее светлой дорожкой к ногам входящего.
«Человек сильный и мудрый, чья внешность соответствовала его добродетелям…» — гласила надпись.
— Надеюсь, каждому из нас можно будет посвятить подобную эпитафию, — сказал отец, касаясь пальцами камня.
Я проснулся. Первой — горькой мыслью — было сожаление, что отцу не доведется лежать в нашей родовой усыпальнице. Второй — тоже горькой, но смешанной с иронией, мелькнуло напоминание самому себе: тебя минует погребальный костер и в гробницу ты ляжешь, не тронутый огнем.