Любви хрустальный колокольчик
— Добрый вечер, Евгения Михайловна.
— Здравствуй, Александр.
— Евгения Михайловна, у меня к вам просьба. Случилась маленькая неприятность — кончились чистые рубашки, надеюсь, что вы мне постираете. Я, конечно, заплачу, но нужно сделать это срочно.
Сначала мне показалось, что я просто ослышалась и он говорит о чем-то другом, например о чашке чаю, ведь не может же он разговаривать со мной таким высокомерным тоном, в самом деле?! Но он явно ждал ответа и нетерпеливо передергивал плечами. Ничего себе!
— Знаешь, Александр, есть простой и легкий выход. В соседнем доме есть прачечная. Там и самообслуживание, и срочная есть, качество — на уровне европейских стандартов, — ответила я, гордясь своим спокойным, невозмутимым тоном.
— О чем вы говорите, Евгения Михайловна?! У меня очень дорогие рубашки, и я не доверю их в чужие руки. Сам я, естественно, не стираю, но уверен, что вам это сделать нетрудно.
— Что ж, если ты не хочешь отдавать в прачечную, то в ванной машина, порошок тоже там, я объясню, как с ней обращаться, впрочем, там и надписи есть, ничего сложного, ты быстро все сообразишь. Но, извини, стирать будешь сам, ты достаточно взрослый, чтобы обслуживать себя, а руки у тебя точно такие же, как и у меня, только посильнее, вот и все.
— Вот уж не ожидал, что вы откажете в таком пустяковом для вас и важном для меня деле. Совершенно не понимаю вашего поведения: ведь вы же женщина!
— По-твоему, главное занятие женщины — это стирка, уборка, готовка, то есть обслуживание мужчины? В таком случае мне жаль тебя, вряд ли ты преуспеешь в современном мире с философией домостроя, но, впрочем, это твое личное дело. Я дала тебе исчерпывающие советы, дальше поступай как знаешь. А мне, извини, спорить с тобой некогда, меня работа ждет, я прервалась только на чай. Вот чашку могу тебе налить, если желаешь, чайник как раз уже вскипел.
— Нет уж, спасибо.
— Как знаешь, голубчик. И не надо смотреть на меня с таким негодованием. Любой здоровый взрослый человек способен обслужить себя сам, мужчина это или женщина — значения не имеет. Удивительно, что ты не понимаешь элементарных вещей!
Ничего себе, как хлопнул дверью, аж стекла задрожали! Может быть, зря я с ним так резко? Но уж очень надменно он себя ведет, просит так, словно приказывает. Не терплю хамства. Характер кое-что, конечно, значит, но уж больно Зинуля его избаловала, прямо-таки царь-самодержец! Ничего-ничего, это ему полезно, давно так с ним пора.
Уф-ф! Наконец-то я закончила эту работу. Господи, как спина-то затекла! Пойти попить чаю? А сколько времени, не слишком ли поздно для чая? Ого! Уже час ночи. А что это моего надменного постояльца все еще нет? С тех пор как мы с ним поцапались из-за стирки его рубашек, он что-то стал совсем поздно приходить. Интересно, где же это он пропадает допоздна, ведь не по прачечным же, в самом деле, ходит? Хотя что напрасно гадать, я ведь даже не знаю, чем он и в дневное-то время занимается. Зина ничего не писала о том, что у него за дела, а сам он не счел нужным мне об этом рассказать. Ну вот и чайник закипел, сейчас выпью полчашки — и баиньки. А это еще что за звук? Послышалось, наверное, или кошка соседская на лестничной площадке дверь поцарапала? Да нет, на кошку это тоже не похоже, посмотреть, что ли? Что-то боязно. А-а, в конце концов, что я, не в своем доме?
— Боже мой! Александр, Саша, встать можешь? Вот так, обопрись на меня, шаг, еще шажок, ну вот и вошли, подожди, сейчас, только дверь закрою. Вот так, вот так. На кровать? Нет, лучше в кресло, осторожненько. Сиди, сиди, не дергайся, сейчас воды принесу, лицо оботру.
Н-да! Отделали его, однако! Вроде бы ничего опасного нет, кажется, все кости целы, но он весь в кровоподтеках и ссадинах. И здорово промок, может быть, какое-то время на земле лежал? Конец октября, уже подмораживает по ночам, неудивительно, что он весь дрожит. Что нужно делать в таких случаях?
Что-нибудь горячее внутрь, это сейчас будет готово. Пожалуй, мне и самой не мешает выпить чашечку, отличная штука — глинтвейн.
— Пролил? Это ничего, я все сейчас вытру, давай я тебе помогу. Может быть, все-таки вызвать неотложку? Ну, не упрямься! Ну хорошо, хорошо.
Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Эк его трясет. Что бы еще сделать? Обтереть его спиртом? А что, это мысль. Спирта нет, есть бутылка водки, почти год стоит запечатанная, никак не находилось ей применения, вот и нашлось. Да, но ведь его придется тогда раздевать догола, не в одежде же обтирать? Ну, ничего страшного, представлю себе, что это мой сын. Ишь, пытается сопротивляться и зубы стиснул, очень больно ему, наверное.
— Саша, Саша, успокойся, ну, успокоился? Пойми, мне надо обтереть тебя спиртом, то есть водкой, а для этого надо сначала тебя раздеть. Я спрашиваю тебя: ты что, лежал на земле? Так я и думала. Долго? Сколько времени ты пролежал? Примерно полчаса? Ну, это еще ничего, а не больше? Не знаешь? Ну вот, я почти тебя раздела. Нет, трусы тоже надо снять, тем более что они насквозь мокрые. Ну что, право, за церемонии, думаешь, я никогда мальчишек голышом не видела? Теперь начну тебя обтирать, постараюсь делать это поосторожнее, ну а ты потерпи, если будет больно. Чем я буду тебя обтирать? Странный вопрос — руками, конечно, это удобнее всего. Ничего, ничего, терпи, ты уже большой мальчик, вот так, вот так, молодец! Теперь давай я на спину тебя переверну, ну как же не надо? В чем дело? Стесняешься? Не стоит, это все ерунда, дела житейские, как любит говорить Карлсон. Если так стесняешься, то просто закрой глаза.
Все, кажется, уснул. И дрожать перестал, помогло обтирание, да и вторая чашка глинтвейна, надо думать, свое дело сделала. Бог даст, все обойдется и он не разболеется. Ну надо же, трусы не давал снять, стеснялся, бедняга, впрочем, с этим-то как раз все понятно. Но вот то, что творится со мной, мне непонятно вовсе. Хорошо, если он ничего не заметил, а то ведь и со стыда можно сгореть, попробуй докажи потом, что ничего не хотела! Непонятно, почему этакое со мной происходит и почему именно сейчас, ведь никогда же ничего подобного не испытывала. Вот старая перечница, и чего это меня так разобрало, не понимаю? Рефлексы, физиология — это более-менее ясно, но почему столько лет они спали и вдруг проснулись при виде этого мальчика? Просто уму непостижимо, так не должно быть. А интересно, можно ли настолько контролировать свое тело, чтобы ничего подобного не ощущать? Ладно, хватит сокрушаться, уже три часа ночи, давно пора спать, пойду посмотрю, как он там, и на боковую. Утром зайду к Светке, попрошу его посмотреть, она ведь врач, а то мало ли что.
— Только этого мне и не хватало! Свет, а ты уверена? Извини, сама не знаю, что говорю. Но для меня это такие проблемы, ты себе просто не представляешь. Да нет, подушка-то как раз ерунда, сейчас принесу. И что, ему совсем вставать нельзя? Ну, есть, пить я ему подам, с этим проблем нет, а вот в туалет-то ему как? Тебе бы только насмешничать. Да это нам с тобой понятно, Свет, а у него характер жуть, просто порох какой-то! И сколько ему так лежать? Три дня?! Да я с ума сойду за эти три дня. Ты заходи почаще, ладно, потом сочтемся. А может, все-таки его лучше в больницу? Не лучше? Да нет, я как раз о нем беспокоюсь. Светка! Да ты просто с ума сошла! Как ты могла такое обо мне подумать?! Он совсем еще мальчик. Чему не помеха? Нет, право, Свет, ты переходишь все границы!
— Саша, ты что, хочешь сказать, что я нарочно все это придумала? Ах нет? Вот и ладно, главное, что ты ведь хочешь обойтись без всяких осложнений и поскорее встать на ноги? Значит, надо вылежать положенное время. Да, Света моя соседка, но это совсем не мешает ей быть хорошим врачом. Но если ты ни ей, ни мне не доверяешь, то давай положим тебя в больницу. Доверяешь? Ну хорошо, ты мне вот что тогда скажи, что с тобой, собственно, вчера произошло? Кто так с тобой обошелся? Ах, несчастный случай. Ничего себе! Тебе лучше знать, что с тобой на самом деле произошло, я не собираюсь тебя допрашивать, ты человек взрослый, полагаю, знаешь, что делаешь. Но позволь дать тебе совет на будущее: Москва — город отнюдь не безопасный, и не стоит по нему без особой нужды поздно разгуливать.