Большевики по Чемберлену<br />(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том ХХХ)
Они немедленно увидели весь табор беженцев.
Здесь на полминуты Стремяков остановился, ориентируясь в картине, а затем, увидев, что крутой берег речушки дает возможность добраться не только до табора, а почти очутиться под некоторыми телегами, кивнул в этом направлении головой и пополз к спуску. Марсельезец последовал за ним.
Они благополучно миновали расстояние, отделявшее их от табора, бредя по воде и держась руками за кусты, но только что хотели подняться на возвышенный борт берега, как вдруг остановились.
— Парень! — шепнул Марсельезец. И вдруг он изумленно взглянул на товарища, жестом указывая ему впереди себя:
— Смотри! Кто это?
— Натурограф! Вагонетка! Вот чудеса!
И Стремяков вдруг воскликнул:
— Янчик! Вагонетка!
Подросток, сидевший на обрыве с большой трубкой в руке, вздрогнул, вытянул голову, увидел оборванцев и вопросительно приподнялся.
Стремяков и Марсельезец очутились возле парня.
И вдруг Вагонетка узнал товарищей.
— Миша! Женя! — воскликнул он. Не может быть!
Стремяков схватил за плечи товарища, видя, что тот не может выпустить из рук натурографа.
— Ты что это магию разводишь тут?
— Почему вы бродите здесь?
— Садитесь, будем рассказывать.
— Да говори, пожалуйста, скорей! Мы пойдем скажем товарищу Таскаеву.
— А вы все вместе здесь? Границу уже переходите?
— Здесь… осталось только пройти речонку эту…
Товарищи быстро осведомили друг друга о своих делах. Затем Вагонетка крикнув в табор, передал, удивленно собиравшимся индусам, чтобы они позвали Арабенду и когда тот пришел, отозвал его, чтобы поговорить по секрету.
Немедленно после этого Арабенда с двумя ребятами двинулся к становищу «Батальона всех за всех». Он находился на расстоянии не более двух верст от табора беженцев.
Обе стороны чрезвычайно обрадовались неожиданной, но счастливой встрече. У беженцев члены комсомольского отряда могли узнать и получить много практически необходимых вещей для них, вроде документов, справок, явок, одежды. Таскаев узнал о том, что успел сделать Пройда. В свою очередь караван беженцев получил неожиданную помощь. Для батальона делался излишним теперь караванный инвентарь вроде верблюдов, обоза, лошадей и других громоздких предметов. Даже остаток пищи у ребят был достаточно большой, чтобы они не захотели пожертвовать его беженцам. Наконец, долгий путь, проделанный ребятами, выявил нескольких больных и слабосильных товарищей, которые очевидно в дальнейшем не могли справиться с климатом и предстоящими революционными испытаниями. Их сдали на руки беженцам для того, чтобы возвратить снова их на родину.
В этот день Таскаев с отрядом перешел границы страны.
Убийство возле храма
Старшая из посетивших Пройду индианок танцовщица Дадабай хорошо знала Бенарес. Она пересекла базарные улицы города, подошла почти к берегу почитаемой реки, где толпились, толкались и передвигались тысячи групп и кучек разноплеменных богомольцев Индии и мусульманских народностей, и приблизилась к зданию большого старинного храма Шивы. По пятам за нею следовал китаец Сан-Ху, который должен был делать вид, что он ничем не связан с девушкой.
Танцовщице уже оставалось сделать сотню шагов и миновать один переулок, чтобы очутиться на площади перед храмом, когда она вдруг увидела на углу переулка двух молодых людей.
Присутствие этих туземных юношей, выжидательно следивших за входом в храм, заинтересовало ее настолько, что она сразу изменила направление, обернулась к Сан-Ху, и когда имевший вид торговца китаец приблизился, догадываясь, что девушка имеет к нему сообщение, она шепнула ему:
— Брат Сан-Ху! Этот тамил — брат Кукумини, к которой мы идем. Но он должен быть в Сайгоне, где восстание. Он стоит здесь не даром. Приметьте, что он будет делать, а потом ищите меня в храме.
Сан-Ху, не останавливаясь, кивнул головой и, подойдя к храму, присел у его ступеней, как будто бы любуясь рекой, а в самом деле, наблюдая за вышедшим тем временем с переулка беспокойным гоанийцем-христианином. В обществе берегового босяка-авара он направился в храм и сделал рукой знак людям, стоявшим на углу.
Между тем, Дадабай, сторонясь прохожих и встречных, обошла фасад храма, завернула за угол и очутилась возле одной из наружных боковых колоннад храма, за которой немедленно и скрылась.
Оглянувшись из за колоны, не следит ли кто-нибудь за нею, она затем пробежала взглядом ряд глубоких ниш в стене, являвшихся украшением основания храма, и в одну из них вошла.
Здесь она еще раз обернулась на улицу и, разыскав одновременно взглядом в нише комочек глины, как грязь приставшей к плитам храма, сцарапнула ее поднятым для этого с земли камнем. Под глиною оказалось замаскированная дыра в стену и в ней шнур с пуговицей солдатского мундира.
Дадабай потянула его к себе раз и еще два раза и стала ждать.
Около минуты прошло без ответа.
Танцовщица не заметила, как в невидимую амбразурку ниши кто-то взглянул на нее, как воскликнув, этот кто-то быстро повернул большой рычаг в потайном коридоре фундамента. Большая каменная плита ниши зашуршала и втянулась в коридор, открыв квадратное окно в храм.
Дадабай нырнула в него. Плита шурхнула обратно. Танцовщица в узком темном коридоре столкнулась лицом к лицу с молодой стройной женщиной, одежды которой выдавали в ней девадаши, безотлучно находящуюся при храме.
— Сестра Кукумини! — воскликнула Дадабай.
— Сестра Дадабай!
Молодые женщины поцеловались и несколько секунд взволнованно держали друг друга в объятиях.
Затем Дадабай, увидев, что ее подруга нерешительно остановилась, раздумывая, что ей делать, вопросительно посмотрела на девадаши.
— Я вторглась не во время, сестра Кукумини?
Женщина взяла за руку подругу и нерешительно посмотрела на нее.
— У меня скрываются брат и его друг, которые ушли два часа назад и скоро должны возвратиться, не будешь ли ты бояться встретиться с ними у меня?
— А почему они скрываются?
— Они возвратились из Сайгона, где было восстание. Теперь там торжествуют опять франки, правительства саибов ведут следствие. Брата и других начальников обманул компрадор Санджиб Гупта, который составил с ними заговор и послал их туда. Брат говорит, что богач Гупта подкуплен англичанами и получил от них много денег. Повстанцев же предал, и их схватывают…
— Я видела сейчас твоего брата Бихари Бай недалеко от храма с его другом, — сказала Дадабай задумчиво. Они чего то ждут…
— Я боюсь, что с ними что-нибудь случится! — воскликнула Кукумини. — Они написали письмо Санджибу Гупта. Брат мой — беспутная голова! Он хочет во что бы то ни стало от компрадора-богача получить деньги и поделить их с товарищами. Он должно быть назначил агентам компрадора свидание в храме…
— Они ничего не посмеют сделать с ним. Кроме того, я когда увидела Бихари Бая, я сказала одному нашему другу, чтобы он следил за твоим братом. Это большевик хатбе из Москвы. Он не допустит несчастья.
Кукумини удивленно открыла глаза. Дадабай любовно посмотрела на девадаши.
Полминуты Кукумини стояла смятенная. Потом она положила руки на плечи подруги и с мучительным волнением произнесла:
— Какие вести тебя есть сестра, почему я безумная сразу ничего у тебя не спросила? Говори скорее, диди [15]… Были ли вы, видели ли его? Сказал ли он что-нибудь… Я умираю от горя! Индия гибнет, мы измучены… Говори, говори, говори сестра!
Дадабай обняла девадаши.
— Диди Кукумини, успокойся! Радуйся, диди Кукумини! Русский большевик, которого ты любишь, приехал с нами и через два дня будет здесь. Но он приехал не один. Много большевиков с ним приезжает. Много молодых боев коммунистов, которые Индию разбудят геройской борьбой и в наших рядах добьются ее освобождения. Незачем тебе волновать твое благородное сердце, сестра всех сестер. У нас прибавляются силы…