Секретный фарватер (илл. В. Бибикова)

Все общество в веселом ожидании посмотрело на Шубина.
Но Шубин на этот раз не оправдал надежд.
— И правильно доказывает, — хмуро сказал он. — Молодой ты! Самое трудное на войне — ждать, понимал ешь? У моря — ждать — погоды…
Вечером, будто гуляючи, Шубин прошелся мимо метеостанции, которая помещалась по соседству со стоянкой торпедных катеров.
Белыми пятнами выступали в тумане жалюзные будки, где находились приборы. Над ними высился столб с флюгером. Это было хитроумное сооружение для улавливания ветра — от легчайшего поэтического зефира до грозного десятибалльного шторма. На макушке столба покачивалось металлическое перо с набалдашником-противовесом. Тут же укреплена была доска, колебания которой — отклонения от вертикальной оси — определяли силу ветра.
Шубин представил себе, как девушка осторожненько, за ручку, вводит в шхеры военных моряков. Умница!
Милая!
Но как же ей трудно сейчас!
За расплывчатыми, неясными в тумане очертаниями метеостанции виделась Шубину другая — тайная — метеостанция. Что, кроме рации, могла привезти девушка в своих чемоданчиках? Легкий походный флюгерок, психрометр для определения влажности, анероид для определения давления воздуха, термометр, секундомер…
Наблюдения за погодой девушка производила с оглядкой, пряча переносной флюгерок за уступами скал или деревьями, ползком выбираясь из своей норы. Каждую минуту ее могли засечь, обстрелять.
Вот что означало выражение: «ждать у моря погоды».
А он-то как глупо сострил тогда!
Утром доска флюгера занимала наклонное положение. Сейчас она стояла ровнехонько, даже не шелохнулась. Ветер стих.
Прошел этот — очень длинный — день. Прошел и второй. С десантом, как видно, не ладилось.
На рассвете третьего дня стало известно о движении вражеского конвоя, пересекавшего залив. Шубин получил приказание нанести удар по конвою четырьмя торпедными катерами.
Когда он, затягивая на ходу «молнию» комбинезона, спешил к пирсу, его окликнули. Возле жалюзных будок стоял Селиванов.
— Шу-би-ин! — орал он, приложив ладони рупором ко рту. — Подше-ефная!
Шубин остановился как вкопанный. Но ветер относил слова. Удалось разобрать лишь: «Шубин», «подшефная», хотя Селиванов очень старался, даже приседал от усердия.
Впрочем, багровое от натуги лицо его улыбалось. Ну, гора с плеч! Улыбается — значит, в порядке! Мезенцеву вывезли из шхер!..
Еще на выходе все заметили, что Шубин в ударе. С особым блеском он отвалил от пирса, развернулся и стремительно понесся в открытое море.
— Командир умчался на лихом коне! — многозначительно бросил Князев своему механику. — Полный вперед!
Однако обстановка была неблагоприятна — над Финским заливом висел туман.
По утрам он выглядит очень странно — как низко стелющаяся поземка. Рваные хлопья плывут у самой воды, а небо над головой, в разрывах тумана, ясно. Коварная дымка особенно сгущается у болотистых берегов.
Туман — отличное прикрытие от вражеской авиации. Но он мешал и нашим самолетам. Обычно они сопровождали торпедные катера и наводили на цель. Сегодня их не было. Приходилось обходиться своими силами.
Время было около полудня, когда в редеющем тумане появилось пятно, неоформленный контур. По мере приближения начали прорисовываться более четкие силуэты. По корабельным надстройкам можно было определить класс кораблей. В составе каравана шел транспорт. Его сопровождали три сторожевика и тральщик.
Торпедные катера, как брошенные меткой рукой ножи, с ходу прорезали полосу тумана и вырвались на освещенное солнцем пространство.
Их встретил плотный огонь. Снаряды ложились рядом, поднимали белые всплески, но катера прорывались Мимо них, как сквозь сказочный, выраставший на глазах лес. Визга пуль за ревом моторов слышно не было. — Шубин круто развернулся и вышел на редан — поднял свой катер на дыбы, словно боевого коня.
Вся суть и искусство торпедной атаки в том, чтобы Зайти вражескому кораблю с борта и всадить в борт торпеду. Сделать это можно лишь при самом тесном боевом Взаимодействии.
 
Несколько торпедных катеров наседают на конвой, Отвлекая его огонь на себя. Другие вцепляются мертвой хваткой в транспорт, главную приманку, атакуют одновременно с нескольких сторон.
И все это совершается с головокружительной скоростью, в считанные минуты.
Рассчитав угол упреждения, Шубин нацелился на транспорт. Залп!
Торпеда угодила куда-то в кормовые отсеки. Транспорт замедлил ход, но продолжал уходить.
За спиной уважительно поддакнул пулемет. Боцман прикрывал своего командира короткими пулеметными очередями.
Шубин описал циркуляцию. Вдруг осела корма, катер резко сбавил ход.
— Осмотреть отсеки!
Оказалось, что кормовой отсек быстро наполняется, вода продолжает прибывать через пулевые и осколочные пробоины в борту.
Шубин не раздумывал, не прикидывал — весь охвачен был вдохновением боя:
— Прорубить отверстие в транце! [12]
Шурка Ластиков в ужасе оглянулся. Пробивать отверстие? Топить катер?
Боцман пробил топором транцевую доску. Вода, скоплявшаяся в кормовом отсеке, стала выходить по ходу движения, и катер сразу выровнялся и увеличил ход.
Да, сохранять скорость! Ни на секунду не допускать остановки!
На третьей минуте боя осколком был поврежден один из моторов. Пресная вода, охлаждавшая цилиндры, начала вытекать из пробитого мотора. И опять решение возникло мгновенно:
— Охлаждение производить забортной водой! Никогда еще шубинский катер не получал столько повреждений. Он был весь изранен, изрешечен пулями и осколками снарядов. Не мешкая, надо было уходить на базу.
Но Шубин твердо помнил правила взаимодействия в бою. Вдруг все с изумлением увидели, что подбитый катер выходит в новую торпедную атаку. Он стремглав несся на врага, как разъяренный раненый кит.
Шубин ворвался в самую гущу боя.
Именно его вмешательство — в наиболее острый, напряженный момент — решило успех. Трех катеров было недостаточно для победы, но четвертый, пав на весы, перетянул их на нашу сторону.
При виде выходящего в атаку Шубина немецкий транспорт, уже подбитый, начал неуклюже поворачиваться к нему кормой, чтобы уменьшить вероятность попадания. И это удалось ему. Он уклонился от второй шубинской торпеды. Зато Князев, поддержанный товарищем, успел выбрать выгодную позицию и, атаковав транспорт с другой стороны, всадил в него свою торпеду.
Не глядя, как кренится окутанный дымом огромный корабль, как роем вьются вокруг него торпедные катера, Шубин развернулся. На той же предельной скорости, вздымая огромный бурун, он умчался на базу…
Во флотской газете появился очерк «Семьдесят три пробоины». Именно столько пробоин насчитали в шубинском катере по возвращении.
Эпиграфом к очерку было взято изречение Петра Первого: «Промедление времени смерти подобно».
Бой расписали самыми яркими красками. Не забыли упомянуть о том, что, когда завеса тумана раздернулась и моряки увидели конвой, как назло, отказали ларингофоны. Однако командиры других катеров поняли Шубина «с губ», как понимают друг друга глухонемые. Они увидели, что тот повернулся к механику и что-то сказал. Команда была короткой. Характер Шубина был известен, в создавшемся положении Шубин мог приказать лишь: «Полный вперед!» И катера одновременно рванулись в бой!
Это дало повод корреспонденту порассуждать о едином боевом порыве советских моряков, а также о той удивительной военно-морской слаженности, слаженности, при которой мысли чуть ли не передаются на расстоянии.
Но, перечисляя слагаемые победы, он упустил одно из них… Корреспондент не знал, что Мезенцеву благополучно вывезли из шхер. Радость Шубина искала выхода, переплескивала через край. И вот — подвиг!..
Шубин получил флотскую газету вечером, стоя подле своего поднятого для ремонта катера. Свет сильных электрических ламп падал сверху. Механик и боцман лазали на четвереньках под килем, отдавая распоряжения матросам. Лица у всех были озабоченные, напряженные.