Учитель моей дочери (СИ)

Мне нравится, как упорно он меня трогает. Как нагло и бесстыже он это делает, какие сильные у него руки. Вскинув на меня глаза, учитель взглядом демонстрирует, как сильно меня хочет. Уверена, мои глаза горят не меньше. И я жалею, что надела джинсы, потому что мне очень хочется быть для него голой. От этого открытия захватывает дух. Нет в мире вещи естественнее. И ужаснее тоже нет, так как я себя едва контролирую.
Учитель проводит ладонью по моему бедру, гладит колено, внутреннюю сторону. Нежно и сильно. Пальцы массируют мои ноги, скользят в развилку между бёдер, но ткань джинсов слишком плотная и жёсткая. Я практически не чувствую его прикосновений там. Но ощущения от того, что это именно он, тот, о ком я постоянно думаю, заставляют дрожать и додумывать эффект от нажатия.
Затем он неожиданно берёт мою руку и тянет к себе, бессовестно укладывая на внушительный бугор на своих брюках.
И тут я словно трезвею. Прозреваю, шокированная и испуганная, почти как брошенная голышом на морозную свежесть. Он большой… И наверняка красивый. Но что, чёрт меня дери, я делаю?
Резко отдëрнув ладонь и почти задохнувшись от эмоций и ощущений, отодвигаюсь, забросив ногу на ногу и скрестив руки на груди. Затем тупо прилипаю к окну, как будто оскорблëнная или униженная. Но на самом деле я просто в сумасшедшем смятении и не понимаю, как это может происходить со мной? Я же не озабоченная. Я обычная, нормальная женщина, со средней сексуальной активностью. Я не возбуждаюсь от шороха осенних листьев и не истекаю смазкой от вида голых торсов на пляже.
Дышу громко и часто, не в силах унять грудную клетку. Чувствую, как внимательно он меня разглядывает, готова поклясться, что в этот момент на его лице медленно расцветает наглая улыбка.
Он больше не двигается. Теперь мне ничего не угрожает, мужчина рядом меня не тревожит и не пытается завладеть телом и вниманием, посягая на самое сокровенное. И вроде бы надо радоваться, а мне становится грустно, одиноко и раздражающе тоскливо.
Я так сильно возбуждена, что сжимаю бёдра в жадной потребности почувствовать внутри себя то, что он мне продемонстрировал. Это знакомство с некоторой частью его тела в любой другой момент показалось бы мне пошлостью. Сейчас же оно как шоколадная конфетка в период жёсткой диеты. Так и хочется попробовать. Но я ведь не течная самка, не одуревшая овуляшка, я могу это контролировать. Могу! Наверное, могу…
Учитель будто всего этого не видит, опирается о подлокотник сиденья со стороны прохода и как ни в чём не бывало слушает экскурсовода. И на меня накатывает злость, хочется прибить его за то, что я ощущаю невыносимую звенящую пустоту и ничего не желаю, кроме продолжения. А ему как будто бы всё равно.
Назад мы приезжаем гораздо быстрее, чем ехали на экскурсию. В этот раз учитель, пропуская меня, никаких попыток сблизиться не делает и даже не смотрит в мою сторону. Меня это задевает. Я выхожу на улицу и, попрощавшись с завучем и другими мамочками, старательно улыбаюсь дочери, забирая её домой и чересчур активно расспрашивая, что именно ей понравилось на экскурсии.
  
Глава 4
 
А впереди меня ждёт ужасная бессонная ночь. Я кручусь и не могу уснуть, ощущая сумасшедшую неудовлетворенность. Раздражëнность и даже бешенство. Мне физически плохо, как будто я нуждаюсь в каком-то лекарстве, но никак не могу его принять.
В темноте спальни я мечусь на простынях, выгибаясь и ощущая сначала неприятное свербение и покалывание в кистях рук и ступнях, стремительно разливающееся по всему телу, а потом непонятную грешную слабость между бёдер. Это напоминает болезнь, вот только я уверена, что абсолютно здорова.
Как могу, гоню от себя видение неистово кусающего мои губы чужого мужчины. И не могу забыть. Я будто зациклилась на нём, искупавшись в океане порочности. И теперь, пропитавшаяся этой солёной похотью насквозь, я только и делаю, что думаю и чувствую, как наливается грудь, слабеют колени, как бегут мурашки. Как каменеют при мыслях об учителе соски. Я его не знаю, но при этом странным образом хочу к нему прикоснуться.
 
Ночь проходит, наступает утро, а вместе с ним необходимость вести дочку в школу. Человек — существо разумное, и я просто обязана научиться это контролировать. Пытаюсь найти всему логическое объяснение. Отсутствие в моей жизни страстного секса вызывает во мне определенный голод. А тело, как любой живой организм, жаждет утолить его. Но, сложив пазл, я понимаю, что это неправильно и должно прекратиться.
Веду дочку в школу в полной уверенности, что мне нужно успокоиться и игнорировать собственную глупость. А по-хорошему, перейти с дочерью в другую школу. На меня нападает странный юношеский максимализм. Я бегу, прыгаю. И, подняв ногой ворох опавших жёлтых листьев, царапаю о скрытый под ними камень ботинки и ругаю себя за очередной идиотизм.
Влетаю в холл школы, ни с кем не поздоровавшись, вглядываюсь в зеркало на стене, понимая, что выгляжу потрëпанной и взлохмаченной, будто на голове у меня волчья шерсть.
Надо взять себя в руки, направив все свои силы на подавление эмоций. Больше никаких взглядов, учителей и тайных желаний. Вернуться в обычную жизнь и не думать, не фантазировать и не ждать. И, самое главное, не сходить с ума в свои тридцать с лишним.
— Удачи, милая, — целую дочку в лоб.
И вроде бы ничего не происходит, но сердце ждёт. Оно бесится сумасшедшим грохотом. Малышка убегает, скрывшись между колоннами, а я, обернувшись, обнаруживаю, что она забыла пакет с обувью. Иду за Маргариткой по коридорам и, всучив ей сменку, возвращаюсь.
Опять они экономят электричество: в переходе полумрак, на фоне которого ярким пятном выделяется его белая рубашка. За колонной, в узком коридоре, ведущем к пожарной лестнице, стоит учитель. Кажется, судьба собралась издеваться надо мной до бесконечности, то маня его серыми глазами, то отнимая последнюю надежду, указывая, что он не прочь провести время в обществе других женщин.
— Сестренка, ну что ты как маленькая! — Обнимает он ту, к которой я так отчаянно ревновала. — Позвоню тебе и поговорим. Ну наорала!? Ну и хрен с ней. На то она и директриса.
Его слова о том, что они близкие родственники, меня по-идиотски радуют. Будто врач, сообщивший, что ваше образование доброкачественное. В каком-то взволнованно-торжествующем шоке я замедляю шаг, понимая, что вела себя глупо и наивно.
Она его сестра! Ну и что, что они непохожи. Он меня не видит, не догадывается, что его кто-то слушает, и точно говорит это ненамеренно. Значит, эта пышногрудая нимфа в короткой юбке и вправду его родственница. Пальцы мигом леденеют, дрожат по-девчоночьи. И надо бы выйти поскорее из здания, вернуться домой, но я так странно взволнована, что не сразу определяюсь с маршрутом.
Глупо, капризно, по-бабьи!
Так, будто нет в жизни другого смысла, кроме влечения к мужчине. А ведь это не так, всё остальное никуда не делось, оно продолжается, длится, существует!
Давно начался урок, и мне пора идти работать, ведь у меня есть лимит на день и определенный объëм, который необходимо выполнить. И всё-таки я решила забыть, а значит, так и надо действовать...
Но прямо на меня идет он.
* * *
И мне бы отвернуться и пройти мимо. Не искать его глаза и не цепляться за горячий, настырный взгляд. Но как же приятно, когда он смотрит, и как же горячо, когда обращает внимание.
Куда-то исчезает та самая сестра, и вообще никого нет. И вдруг четко вспоминается собрание перед началом учебного года, где сообщалось о том, что камеры есть только в холле, гардеробе, широких рекреациях и больших коридорах на верхних этажах. А вот здесь, со стороны пожарной лестницы — нет: денег не хватило, и надо бы скинуться, да пока не до того.
— Здравствуйте, — полуулыбается он и, облив меня очередной горячей волной, проходит мимо.
И что я чувствую в этот момент? Облегчение, что ничего не будет? Радость, что удалось избежать разврата? Чёрта с два! Я ощущаю сильнейшее разочарование, пустоту и даже немного обиду. Разлепить губы, чтобы ответить на приветствие не получается. Я даже, кажется, останавливаюсь и еле-еле уговариваю тело двигаться дальше.