Учитель моей дочери (СИ)

— Но ты же вечно недовольна.
— Я довольна.
— Ты и сейчас на меня так смотришь, будто я пустое место.
Подхожу к мойке, начинаю мыть ложку. На самом деле я не хочу смотреть на него. Звук воды раздражает мужа. Я же знаю его, он снова психует.
— Сколько ты спал сегодня, Вань?
— Опять будешь мозги полоскать?
— Нет, просто недосып и переутомление вредны для здоровья. Поэтому ты такой дёрганый.
— А ты мне мать, что ли?! Я для этого женился и из дома ушёл, чтобы ты мне мозг через трубочку высасывала?
— Нет, ты женился, чтобы за компьютером спокойно посидеть, мать бы такого не позволила, её ты боишься.
Не будь у меня в жизни перемен, я бы на такое не решилась, но сейчас мне обидно, больно, стыдно и вообще ужасно хреново внутри.
Ваня встает и, толкнув тарелку, смотрит на меня с такой ненавистью, что мне даже кажется, будто он меня ударит.
— Борщ твой дерьмо. Никогда не умела готовить.
Я падаю на стул, схватившись за голову. Хорошо, что моя девочка в школе. Она бы снова расстроилась, что мы ругаемся. Это не он сейчас, это зависимость, которая сделала его совершенно другим человеком. Для Вани игра стала ведущей потребностью, и вроде бы это не так страшно, как алкоголизм или наркотики, при которых токсичное дерьмо становится незаменимым для нормального обмена веществ. Но это лишь на первый взгляд. Он выбирает всё новые компьютерные игры, а они становятся всё более «продвинутыми» и имитируют реальность, поэтому Ваня вязнет с каждым днём сильнее, становясь их заложником.
Сидя на кухне, я опускаю руки и начинаю тихо плакать.
* * *
Плакать бессмысленно. Как и жалеть себя. Ваня играть от этого не бросит, тело не перестанет трепетать от воспоминаний об учителе, и даже посуда сама себя не помоет. Ваньке, конечно, плевать, что я шмыгаю носом, он этого даже не слышит, глухо матерясь, щелкает по клавишам, проклиная сетевой фильтр.
Встаю, иду к мойке и закатываю рукава, на губку капаю «Фейри». Моя мама всегда говорила, что уборка её успокаивает и приводит мысли в порядок после ссор с отцом.
Так она и промучилась с ним всю жизнь, делая уборку после очередной взбучки.
Иногда он её даже поколачивал, не гнушаясь трахать соседку при этом.
“Твой хоть не гуляет, уже счастье”, — говорила мне мать. — “А играть в игрушки ему рано или поздно надоест. Он же умный мужик, с образованием и на должности. Просто ты сама виновата. Мужьям ласка нужна, а ты к нему как будто равнодушна в последнее время. Зациклилась на дочери. Дети — это хорошо, но есть ведь и другая сторона жизни”.
Может, и сама. Да, конечно, сама. Кто же спорит? Только вот сестра Лерка с мужем Колей по очереди к ребёнку по ночам вставали. А мой спал. Он ведь работал. А когда стала работать я, пусть и из дома, он продолжал спать, апеллируя тем, что я никуда не хожу, это ведь уже легче.
— Оля! — Влетает благоверный на кухню. — Ты вчера полы мыла? Тряпкой шурудила под моим столом?!
Мне хочется закрыть глаза и никогда больше не открывать их. Он даже не пытается наладить отношения между нами, сгладить конфликт, найти компромисс. Видит же мои распухшие глаза и дорожки туши на щеках.
Только плевать ему, у него сетевой фильтр не работает.
— Да, там по колено грязи было и пустые бутылки от газировки, и упаковки от чипсов.
Муж злится, так как понимает, что я права, и пытается меня унизить любым доступным способом.
— Ты там, на хер, всё поломала!
С тех пор, как игра стала дороже всего на свете, он постоянно мной недоволен: я никудышная кухарка, слишком мало внимания уделяю внешности, нарочно гремлю тарелками и стаканы мою гораздо хуже его матери. Они блестеть должны, а у меня вечно заляпанные.
— Меня ребята ждут, я обещал быть онлайн! А фильтр щёлкает и мигает, как будто его водой залили! Ты там тряпкой мокрой возила? Я же сто раз говорил выжимать её! Ты вообще не слышишь, что я говорю!
— Я всё слышу, ты так орешь, что и соседи слышат. — Кладу я губку на краешек раковины.
Мне нужно приготовить обед до прихода Маргаритки.
 
— Тупая какая-то.
— Хватит меня оскорблять.
— Ну если человеку сто раз сказать: не мой там мокрой тряпкой — а он всё равно это делает, значит, он какой? Правильно, Оля, тупой! И значит, ты тупая, очень тупая и ограниченная тёлка!
Снова зажмуриваюсь. Я виновата, я изменила, я легла под чужого мужика, я угробила нашу семью, я предала его, я шлюха и давалка, но я абсолютно точно не тупая! Он не уходит, он скалится. Сейчас я — самое ужасное, что есть в его жизни. Именно я мешаю ему играть! У него просто ломка.
— Я давно зарабатываю больше тебя, Ваня. Вряд ли у тупой это получилось бы.
Его глаза наливаются кровью, обычно я не спорю с ним, мне хватает врожденного такта и терпимости, я молча страдаю, и до такого срача мы не доходим, но сегодня всё иначе. У меня появился учитель, и он считает, что я красивая. Наверное, поэтому я стала смелее.
— Да не говори ты херни, просто всем не дали премию в прошлом месяце, вот и получилось меньше!
— Не ври мне, Ваня. Просто ты платишь в игре за что-то и одалживаешь у Коли.
— Вот же сеструха твоя, язык за зубами не держит! Корова жирная.
— Прекрати оскорблять мою сестру! У тебя образовались долги.
— Да вы все мне вот тут уже, — проводит ребром ладони по шее, — затрахали, сил нет. Теперь надо фильтр новый. По твоей, жёнушка, милости!
Он выходит из кухни. Мы перекрикиваемся. Я даже не знаю сколько по времени длится наша перепалка. Мне обидно, я уже тоже не могу успокоиться.
— Ваня, посмотри на себя, скоро ты начнешь играть на работе. И тебя попрут с должности. Ты должен одуматься, взять себя в руки, я тебя очень прошу! Тебе нужна помощь. Я пойду с тобой к психологу, есть парные занятия, здесь нечего стесняться, неужели ты не видишь, как сильно погряз во всём этом?
Он несколько раз мне отвечает, потом возвращается в кухню, ещё злее, чем был до этого.
Разгоняется...
Испугавшись, я дёргаюсь, отступая, прячась за стол, в самый угол.
— Я сам решу, что мне нужно!
Руками не трогает, но всё равно страшно. Я жмусь к холодильнику и снова плачу. Мне плохо, мне одиноко, я не могу из этого выкарабкаться в одиночку. Почему я должна это терпеть? Я больше не могу. Не я его в это окунула, не я его заставила просирать свою жизнь возле компьютера.
Смотрю на часы, у Маргаритки остался ещё один урок, кажется, рисование. Я лучше подожду в школе, он не будет орать при дочери. Она единственное, что его сдерживает. Пока сдерживает.
Ваня заходится в очередном приступе, а я вытираю лицо и одеваюсь. Он даже не спрашивает, куда я иду.
Натянув шапку на лоб и засунув подбородок поглубже в ворот куртки, я иду по дорожке, стараюсь помедленнее, чтобы убить время. Вернусь с Маргариткой, и он успокоится. Меня аж колотит от обиды и злости. Как же плохо… Я не хочу жить… Только ради дочери.
Так больно, дышать тяжело.
На парковке возле школы стоит блестящий синий «опель». Машина не старая и не дешёвая, что странно, учитывая учительскую зарплату. Я видела её раньше, но не знала, что это автомобиль “моего” учителя. Багажник открыт. Я стараюсь вжать голову в плечи, как можно скорее пройти мимо, потому что я чувствую… Среди грязи, боли, обиды и оскорблений, я кожей ощущаю его присутствие. Так и есть. Тихонов выглядывает из-за крышки багажника. Я не смотрю ему в глаза, куда-то в середину тела. Думаю, он тоже меня сейчас ненавидит за то, что отвергла.
А мне не до секса, не до поцелуев и не до ещё одной порции разборок, теперь уже с ним. Наверное, у него четыре урока, а может быть, “форточка”. Он выпрямляется, я вижу только силуэт.
Учитель смотрит в мою сторону и медленно закрывает багажник.
* * *
Тихонов стоит возле своей машины и внимательно за мной наблюдает. Преследует взглядом. Я этого не вижу, но знаю, воспринимая его на расстоянии абсолютно всеми доступными мне органами чувств.