Иллюзия преданности (СИ)

— Если бы спросил тогда: «Это сделали Риттау?», то что бы ты ответила? — тихо спросил Терри, глядя поверх черных волн в тускнеющий морской горизонт. — Предупредила бы, что им нельзя доверять? Чем они угрожали тебе, что ты ничего не сказала в свою защиту?
Терри сгорбился, опираясь локтями о перила. Чугун холодил кожу даже сквозь шерстяное сукно кителя и непромокаемую ткань белого плаща.
— А теперь Риттау требует от меня, чтобы я выполнял его распоряжения, — пожаловался Терри, вглядываясь в одному ему видимую точку между небом и морем. — Что бы ты сказала, если бы узнала?
Голос матери Терри совершенно не помнил и понятия не имел, что бы она ответила, даже если бы дело происходило не в той комнатке, где они провели последние минуты вместе. В присутствии гвардейцев, превративших прощание в комедию положений, она уж конечно бы промолчала. Это было очень в ее духе: надолго замолкать, если кто-то вел себя неподобающим образом. А тогда отличился и сам Терри, явившийся на встречу без брючного ремня и впопыхах, и гвардейцы, проявляющие неуместное рвение и подозрительность.
Молчание возводило незримые барьеры в их маленькой семье. В непроницаемой тишине проходили почти все совместные ужины и большинство обедов, на которых присутствовал отец. Юный Терри сперва не понимал, почему мать никогда не смеется в ответ на шутки такого веселого и смелого в суждениях отца. Потом повзрослел и понял, что так или иначе любая подобная острота пытается уколоть либо саму мать, либо ее семью, частью которой являлся и король, которому были посвящены особенно едкие выпады. Терри привык видеть мать молчаливой и, более того, находил, что любую женщину очень красят выразительные взгляды, подвижные брови и затаенная улыбка.
Такой он запомнил мать и такой мог представить сейчас. Он не только не помнил голоса, но даже интонации не смог бы воскресить в голове, но зато очень хорошо знал, как бы она посмотрела на него. Очень живо представил светлые глаза, полные печали и сострадания. И вдруг понял, что совсем недавно видел ее живой мудрый и понимающий взгляд и сочувственный изгиб бровей и даже стал свидетелем напряженного молчания за столом.
Принцесса Эсстель очень походила на ту Лассель Риамен, которую Терри смутно помнил из раннего детства. Когда она была самой прекрасной женщиной на свете, без морщин в уголках глаз и без печати непреходящей усталости от бессменной службы во дворце, а вся ее любовь без остатка была обращена на единственного сына.
Терри чуть улыбнулся, вспомнив их с принцессой дружеский, пусть и до обидного короткий разговор и в особенности ту его часть, где она призналась ему, что наблюдала за ним. И как она славно отзывалась о его матери, и как нежно называла ее «ваша матушка». Тугой узел в груди, который так долго мешал ему дышать, ослаб. Снова появились силы куда-то идти и что-то делать, а ведь только что казалось, что все окончательно померкло и потеряло смысл.
Дорога к порту заняла почти целый час. Идти было несложно, под гору. Иногда Терри находил незнакомые лестницы и спускался в подозрительные темные проулки наугад, чтобы срезать пологий путь, лениво огибающий холм. При этом Терри рассчитывал лишь на то, что невозможно потерять порт в городе у моря. Он, конечно, не был уверен, что легко найдет того самого северянина, которому просила отдать медальон Ульфа. Хоть она и подсказала, что ему следует искать меха и приметную синюю вышивку на городском рынке, Терри надеялся, что гораздо проще будет найти хотя бы один зафрахтованный северный корабль в порту и поговорить с вахтенными. Все-таки они по ночам не спят, что очень удобно в случае острой нехватки времени на прогулки по всем городским рынкам — знала ли Ульфа, что их больше одного? — в белом плаще магистра.
В порту люди работали даже ночью.
Редкие фонари скупо освещали глянцево блестящую мостовую. Из-под темно-серых мокрых тентов выглядывали пузатые бока бочек, составленных прямо на камнях, реже — на дощатых поддонах. С одной стороны Морской улицы стояли дома с накрепко закрытыми на ночь ставнями. Зато с другой…
 
От зрелища длинных форштевней, опутанных строгой паутиной снастей, нависающих прямо над головой, у Терри захватило дух. Они выдавались вперед на треть широкой улицы, создавая совершенно нереальное впечатление рядом со скучными конторами торговых компаний и ломбардами. Большие торговые парусники с красивыми именами на бортах или многоцветными имперскими орнаментами притягивали взгляд и заставляли сердце биться чаще. Волны баюкали спящие корабли, те поскрипывали снастями во сне, где-то разносился легкий стук металла о металл. Все это, вкупе с запахами дегтя, сырых рыбьих потрохов и сине-зеленых водорослей кружило голову и обещало сказку куда более подходящую Терри по характеру, чем просиживание штанов в библиотеке.
Мимо проехала телега, груженная мешками. Понурой сонной лошадью управлял хмурый извозчик с острой короткой бородой. Он был одет в теплую традиционную верхнюю рубашку, запахивающуюся на груди, а на шее болтался треугольный платок в крупную полоску. Портовый извозчик будто сошел с иллюстрации в энциклопедии, посвященной истории Акато-Риору. Он глянул на Терри свысока, тот наклонил голову в формальном приветственном поклоне и решил спросить, чтобы не терять времени зря.
— Мирной ночи, почтенный! Далеко северяне на якорь встали? — его голос прозвучал неожиданно звонко и далеко, будто ветры решили подхватить этот вопрос и донести до самого дальнего уголка Морской улицы.
— Им-топуск дальше треть-хв-рот никто не даст, — неразборчиво пробурчал извозчик, не трогая поводьев. Черная лошадь с узкой белой звездой на лбу, повела ухом, прислушиваясь к людской речи, но мерного шага не сбила. Терри собирался уточнить еще, где третьи ворота, но внезапно обнаружил, что они разминулись, и телега продолжает удаляться.
— Спасибо за помощь, — вполголоса сказал Терри, провожая взглядом широкую спину в полосатой рубахе на козлах. — Вы все поразительно любезны сегодня.
Ни о каких портовых воротах, третьих или демон-разбери-каких-еще ведущему сухопутную жизнь Терри прежде слышать не доводилось, но прозвучало это знакомо. Примерно таким тоном, как убежденные в своем праве на исключительность указывали Терри на то, что кровь в его жилах течет «третьесортная». Слова не важны, когда так хорошо понимаешь, что за ними стоит. Риамен осмотрелся и торопливо зашагал дальше. Туда, где редела цепочка тусклых фонарей.
Время шло и проходило.
«Корабль северян, как он может выглядеть?» — гадал Терри, разглядывая корабли, такие разные и при этом такие схожие. Две мачты или три, дракон на носу или птичья голова, огромные глаза на бортах или цветные линии — в порту не было ни одного корабля, который мог бы указывать на то, что его собрали на северных островах. А корабельную древесину Терри отличать не умел. Тем более в темноте или при обманчивом свете фонарей.
Наконец, он окончательно замерз, охрип в бесплодных перекличках с рыбаками, снаряжавшими свои лодки и уходящими в ночной промысел. Он давно уже поглядывал на подсвеченные вывески портовых кабаков, но сперва запрещал себе даже думать о том, чтобы заходить туда. Все равно нет ни риена в кармане, ну что он может предложить кабатчикам, рассказы о запредельной жадности которых были живописнее, чем анекдоты про страсть короля к выпивке? Но зима, поднявшийся к полуночи ветер, а также сорванное горло не оставили Терри выбора.
Он снял белый плащ, вывернул подкладом наружу, воровато оглянулся и сунул его под перевернутую лодку, привязанную и накрытую пожелтевшей парусиной. Чтобы не потерять потом место, где спрятал плащ, выбил носком сапога из утоптанной обочины несколько голышей и уложил пирамидкой на стоящей тут же бочке. Удовлетворившись своей предусмотрительностью, Терри направился к заведению, которое показалось ему более дружелюбным, чем остальные. На вывеске сидел искусно вырезанный речной кот с широкой улыбкой на упитанной морде. Выбитая щепка на правом ухе и обломанный у середины хвост добавляли коту разбойничьего шарма, но не настолько, чтобы предпочесть ему харчевню, у которой роль вывески и названия играла подвешенная на аншлаг ржавая цепь.