Яд (СИ)

— Ну как тебе?
Николас встал рядом и обвел удовлетворенным взглядом зал, переводя его на меня. Сегодня он приоделся: темно-синяя рубашка, черные джинсы и начищенные туфли. Мы с ним гармонировали — на мне тоже было синее платье с V-образным вырезом, но длинным рукавом.
— Впечатляюще, мне очень нравится.
В центре висела картина, которую он рисовал самой последней разноцветными карандашами. Подошла ближе, восхищенно разглядывая — я же тогда убежала и даже не видела конечного результата.
— Ник… У меня нет слов, — прошептала, глядя в его кофейные глаза.
— Да ладно, если бы не моя муза, ничего и не было.
Первыми в галереи появляются друзья Ника, с которыми он сразу же меня знакомит. Все они творческие личности, абсолютно разные, но очень дружелюбные. Постепенно помещение заполняют посетители, и Ник делает небольшое объявление, держа в руках микрофон, чтобы его услышали.
— Всем привет, друзья. Рад приветствовать вас на моей очередной выставке, посвященной одной замечательной девушке, без которой, собственно, ничего бы и не случилось. Поприветствуем мою музу и просто хорошего человека — Меган Миллер.
Я смущенно улыбаюсь и подхожу к Нику, ловя на себе множество удивленных взглядов. Бредли обнимает меня и поворачивается к посетителям, которых с каждой минутой становится все больше.
— Я должен сказать пару слов о выставке, сделать презентацию, но знаете… Я же художник, так что буду креативным, — Николас делает паузу, а некоторые люди смеются и улыбаются. — Я давно восхищался Меган, но не думал, что судьба повернется так, и мы познакомимся. Так что, спасибо, что появилась в Гайд-парке и вдохновила, моя муза.
Николас открыто и широко улыбается, а я шепчу: «Перестань меня смущать».
— Всем хорошего вечера, друзья.
Бредли кладет микрофон, а я тихо говорю, косясь на посетителей:
— Думаешь, им понравится?
— Ты только посмотри, сколько тут людей, — наклоняется ближе, — у меня первый раз такой ажиотаж благодаря тебе. Будешь шампанское?
— Ненавижу его, — бормочу и качаю головой.
— Тогда я отойду на пару минут, ладно? Мне надо поздороваться с парочкой людей.
— Конечно.
Ко мне постоянно подходят посетители, просят автограф или фото, некоторые даже не стесняются и спрашивают «правда ли, что вы та самая Меган Миллер бывшая супер-модель и дочь Уильяма Джея?» — вздыхаю и говорю короткое: «Да, та самая». Один молодой парень сделал комплимент, и сказал, что с каре мне даже лучше.
Неожиданно глаза ослепляет вспышка, а в лицо суют диктофон.
— Меган, это правда, что ваша мать была любовницей Уильяма Джея?
Удивленно смотрю на девушку перед собой и моргаю, не понимая, что происходит.
— Что?
— Почему вы решили уйти из модельного бизнеса?
— Правда, что вы стали причиной разрыва отношений Криса Берфорта и Ирен Дюбуа?
Вспышек становится все больше, как и микрофонов перед носом, а репортеры, словно вампиры, обступают в поисках свежей крови — сенсации. Ловлю на себе озадаченные взгляды посетителей, которые переговариваются, кивая в мою сторону.
— Какие отношения у вас с отцом, Меган?
— Меган, вы уже познакомились со своими братьями?
— Не собираетесь возвращаться на подиум?
— Меган…?
— Меган…?
— Меган…?
В уши, словно налили воды, перед глазами пелена плотного тумана, а стены сливаются во что-то бесформенное. Если я сейчас потеряю сознание, дам им то, чего они так жаждут.
— Какие отношения вас связывают с Николасом Бредли?
— Может, вы встречаетесь одновременно с художником и миллиардером?
— Правда, что вы хотели покончить с собой в больнице?
Вопросы, словно удары хлыста, обрушиваются и распарывают кожу до крови. «Вампиры» наступают, вспышки ослепляют глаза, а мне некуда бежать. Во рту, будто вата, а язык распух и отказывается выдавать членораздельные предложения. Еще немного и завтра в газетах буду я, свалившаяся на пол от шока в припадке.
Чьи-то руки обвивают талию. На секунду кажется, что Берфорт, но это всего лишь выдумка — передо мной спина Бредли.
— Так, ребята, все вопросы ко мне и завтра. Спасибо, что пришли в такую непогоду и посетили выставку.
 
Не знаю, как оказался стакан с холодной водой, но я благодарна тому человеку. Осушаю его за секунду, и сознание, наконец, светлеет, а дышать становится проще — я еще хорошо держалась.
— Мег, ты как?
Это голос Бредли и его обеспокоенные кофейные глаза, которые осматривают мое лицо.
— В-вроде… нормально.
— Прости, я должен был догадаться, что эти пиявки нагрянут.
— А вот я знала, что их будет очень много, — выдыхаю и оглядываю посетителей — на нас никто внимания не обращает, все поглощены созерцанием картин, что к лучшему.
— Если хочешь, мы можем слинять, хотя, конечно, это некрасиво, но твое здоровье важнее, — говорит Бредли и улыбается.
— О, нет, ты не должен, Ник… Это ведь твоя выставка, — быстро тараторю и качаю отрицательно головой — вот тебе и плохое предчувствие.
— Все нормально, она будет пару дней, — Николас берет меня за руку, говорит что-то своему другу, и мы выходим, садясь в серебристый автомобиль.
— Прости… — мне так стыдно, что других слов нет.
— Мег, перестань извиняться, все нормально, — успокаивает Бредли, выруливая на дорогу.
Через десять минут, машина останавливается возле его таунхауса, а на улице по-прежнему моросит неприятный дождь. Николас открывает дверь, и мы быстро прячемся внутри.
— Что будешь пить? Может, ты голодна? У меня есть запечённая говядина с кнедликами, — говорит Бредли, проходя на кухню.
— С чем?
— Что-то типа батона, — поясняет Николас с улыбкой на губах. — Чешское традиционное блюдо.
— Тогда я попробую. Не бывала в Чехии, — говорю, усаживаясь на высокий табурет.
Помещение сразу заполняет множество вкусных запахов, от которых во рту собирается слюна. Бредли ставит зеленую бутылку и два высоких стаканчика, как для текилы.
— Бехеровка тоже традиционный чешский алкогольный напиток, — сверкает он карими глазами и наливает прозрачную жидкость.
— У нас сегодня чешский традиционный ужин, — улыбаюсь и поднимаю рюмку. — Хочу выпить за тебя, Ник, и твой талант.
— Выпьем за нас, — улыбается Бредли и добавляет: — И за наше знакомство. Моему таланту нашлось применение.
Ликер пахнет травами и обжигает грудь, согревая внутри. В голове сразу становится туманно — надо было сначала поесть, либо я так быстро опьянею.
Говядина мягкая и тает во рту, а тарелка незаметно пустеет, как и бутылка с Бехеровкой. Мы плавно перемещаемся в гостиную, а Бредли включает тихо музыку. Глаза пьяно блуждают по комнате, останавливаясь на «Весне».
— Значит, ты никогда не рисовал натурщиц?
— Рисовал.
Перевожу глаза на Николаса, сидящего в кресле с рюмкой в руке, и тихо смеюсь.
— Врунишка. А говорил, что не рисуешь.
— Тогда бы ты подумала, что я точно маньяк, — вздыхает он и выпивает содержимое, наполняя емкость снова.
— Я бы не отказался и тебя нарисовать, Мег… Но только, чтобы самому любоваться.
— И-и-и… как ты рисовал… это, наверное, сложно? — язык заплетается, как и мысли в голове.
— Нет, я смотрел на них, как на предметы. Что-то типа того, — хмыкает Николас, и лицо становится серьезным. — Хочешь попробовать?
— Побыть предметом? — тихо хихикаю и выпиваю ликер, который уже неприятно жжет в груди.
— Побыть моей музой, — шепчет Ник, а я перестаю смеяться. Он встает, садится на корточки передо мной и наклоняет голову.
— Хочу… — он останавливается и «рисует» руками в воздухе, а я завороженно наблюдаю, — запечатлеть тебя всю… Плечи, руки, пальцы… — он касается ноги и проводит пальцами вверх, а я сглатываю комок в горле, не смея произнести и слова, — шею, грудь, талию, живот… — рука ползет выше и останавливается возле края платья, — бедра, ноги… Ты прекрасна, Мег, и никак не можешь быть предметом. Разве что, предметом обожания.