Бесчувственные сердца (ЛП)

Когда Пайпер и Лондон начинают болтать, я игнорирую их, чтобы доесть свой буррито. Мой разум сходит с ума.
Все люди, которых я люблю больше всего на свете, упорно стараются измениться.
Я всё ещё хожу к доктору Харт, но мы встречаемся лишь раз в месяц, и это больше похоже на то, будто я вслух читаю свой дневник, чем на терапию. Он помог мне прийти к точке принятия и не чувствовать себя виноватой из-за того, через что прошла Лондон. Вероятно, я всегда буду чувствовать отголоски этого, но стараюсь направить эти эмоции на то, чтобы помочь Лондон исцелиться.
Торн тоже начал ходить на сеансы вскоре после нападения Томаса в моём старом доме. Он чувствовал себя виноватым не только из-за того, что не защитил меня, но и из-за того, что не прислушался к своему внутреннему голосу и не начал следить за людьми, которые причинили вред тем, кто ему дорог. Я не могу себе представить, чтобы он получал удовольствие от этих сеансов. Думаю, там ведется борьба между дурной привычкой Торна не любить впускать других людей в свои личные мысли и чувства и упрямым желанием доктора Харт помогать другим людям исцеляться. Мне так жаль, что я не могу наблюдать со стороны и делать ставки на то, кто одержит верх на каждом сеансе.
Но что бы там ни происходило, каждый раз, когда он входит в этот кабинет, ему становится лучше.
Больше всего он работает над тем, чтобы отпустить ту боль, которую он копил и носил в себе в течение многих лет. И это всё, о чем я когда-либо могла мечтать. Он рассказал мне, что последние шесть сеансов они говорили о брате, которого он потерял — Фениксе. Поэтому, когда мы узнали, что у нас родится мальчик, выбор имени для будущего малыша оказался лёгким. Я хотела почтить память его брата, когда Торн приведёт в мир своего сына, больше не скрывая и не погребая его в болезненных воспоминаниях.
Несмотря на то, что между ними было десять лет разницы, Торн любил Феникса и просто хотел быть рядом с ним. Поскольку они оставались одни друг у друга, братья сблизились, и я знала, что боль о его потере никогда не угаснет. Но она больше не наносила ему вред. Наш сын исцелит его, я просто знала это.
Пайпер начала посещать сеансы доктора Харт через несколько месяцев после нападения. И она всё ещё сопротивляется новым чувствам. Думаю, это из-за того, что она борется с влечением к другому мужчине, всё ещё пытаясь преодолеть то, что с ней сделал Мэтт. Честно говоря, даже не знаю, куда делся Мэтт с тех пор, как Уайлдер назначил себя телохранителем Пайпер. Он был где-то поблизости, но Уайлдер убедился в том, что он не вернётся. Последний раз я слышала о его появлении четыре месяца назад. Она попросила меня перестать спрашивать об этом, и я перестала. Она счастлива, и пока у меня нет повода думать иначе, я буду уважать её желание. Если бы случилось что-то, о чём мне следовало беспокоиться, Уайлдер сказал бы Торну, а Торн мне.
— Ты и обёртку собираешься съесть? — смеётся Пайпер.
— Знаешь, что? Я не собираюсь стоять здесь и стыдиться того, что я ем. Я просто даю своему малышу то, что он хочет.
— Единственное, чего хочет твой малыш, так это быть, как его папочка Х-Мэн, вот чего!
— Да ладно тебе, Ари! — смеется Лондон. — Мы просто шутим. Кроме того, ты не можешь ничего поделать с тем, что превратились в человеческий комбайн.
Я прищуриваю глаза и сверлю её своим взглядом.
— Мне следовало съесть тебя ещё в утробе.
— Ты определённо доказала, что со своим аппетитом ты справишься с чем угодно. Даже с плодом своей сестры в утробе.
Я швыряю в Пайпер обёртку, оставшеюся после моего обеда, попадая ей прямо в голову, и ковыляю к себе в кабинет. Однако это действительно помогает выйти из меня пару. Мои ноги кричат, когда я двигаюсь. Глупые балетки, которые я была вынуждена носить с тех пор, как мой живот получил свой собственный почтовый индекс, являются самой неудобной вещью, с которой я когда-либо сталкивалась. Я родилась, чтобы носить каблуки. Но сегодня утром Торн пригрозил мне, что не будет никакого секса, если я надену ещё одну пару туфель. Я обожаю обувь на каблуках, но секс с ним я люблю гораздо больше.
 
Я хватаю свою сумочку со стола и выскальзываю через заднюю дверь, пока меня не поймала продовольственная полиция.
Когда я въезжаю в гараж и вижу мотоцикл Торна на своём месте, мое раздражение, сопровождавшее меня в «Тренде», мгновенно исчезает.
Он дома.
Я знала, что сегодня у него был сеанс с доктором Харт, но, когда я спросила его перед уходом на работу, вернётся ли он домой, прежде чем отправиться в «Алиби», он не был в этом уверен.
Но с этим я могла бы что-то сделать.
Я выхожу из своей машины и вразвалку двигаюсь в сторону дома. Дуайт, чувствуя, что его любимая игрушка рядом, уже сидит в дверном проёме, когда я открываю дверь. Прямо по центру, из-за чего я не могу подняться в дом по лестнице из гаража. По крайней мере, с таким животом.
— Двигайся, чудище.
Конечно же, он шипит. Меня удостаивают взмахом хвоста, и на этом всё.
— Ты видишь это? — дразню его, размахивая мобильником. — Смотри сюда, дьявольский кот. Я звоню ветеринару. Поцелуй свои яйца на прощание.
Он прикладывает все свои усилия и в очередной раз шипит.
Однако, через мгновение двигается.
Дуайт любит мучить меня, но свои яйца он любит больше.
Я бросаю сумочку на кухонном островке и отправляюсь на поиски двух других своих мальчиков. У Джима появилась маленькая озорная привычка прятаться и выпрыгивать на нас из своего укрытия. Мы каждый раз смеемся. Иногда становится страшно, насколько они похожи на персонажей, в честь которых их назвали. К счастью, сегодня это не так. Я почти уверена, что свалилась бы с ног, если бы он сейчас прыгнул на меня. Я так устала.
Я нахожу их обоих в кабинете Торна. На нём очки, я не знала, что он их носит, пока впервые не увидела его за ноутбуком. Теперь, если и существовала версия Торна, которая могла бы побить все другие — это та версия, когда по моей просьбе он надел очки, а я использовала свой рот, чтобы довести его до оргазма. Это было так горячо. Боже, вспоминая, как он за несколько секунд поднялся с нуля до ста, потеряв контроль и взяв меня так жёстко, что у меня покалывало между ног в течение нескольких дней, мои трусики каждый раз становятся влажными.
— Если ты продолжишь так смотреть на меня, мне будет плевать, что ты ещё не поцеловала меня, потому что я трахну тебя.
Я облизываю губы.
Торн рычит, и Джим выплывает из дремоты, в которую он погрузился. Плечо Торна — его любимое место с того самого дня, когда он впервые туда забрался.
Я не двигаюсь, продолжая стоять в дверном проеме, потому что решаю, что получить то, что он предлагает, звучит как отличный вариант. Ну, и ещё мои ноги действительно болят.
— Ари, — предупреждает он.
— Знаешь, твой стол вполне меня устраивает. Мне не пришлось бы стоять на цыпочках, отталкиваясь от нашей кровати, пока ты брал бы меня сзади. Ты мог бы просто остаться сидеть на своем кресле, уступив мне немного места между твоих ног и просто проскользнуть внутрь, позволив мне попрыгать на тебе.
— Чёрт возьми, Ари! — выпаливает он, сбрасывая очки и отталкиваясь от стола.
Не желая выяснять, почему его хозяин сходит с ума, Джим убегает в ту же секунду, как Торн отодвигает свое кресло.
— Скажи, что на тебе нет трусиков.
Я пожимаю плечами.
— Выясни это, любимый.
Он рычит от возбуждения, ухмыляясь мне.
— Обойди стол и положи на него ладони.
Я слегка подпрыгиваю, когда он меня разворачивает.
Он подходит ко мне сзади, его руки блуждают по моему огромному животу. Он не останавливается, пока не получает то, чего хочет. Малыш пинает его ладонь, и я оглядываюсь через плечо, чтобы увидеть, как он стоит позади меня с закрытыми глазами и широко улыбаясь. Он не двигается до тех пор, пока наш сын не перестаёт приветственно пинать его по ладони. Когда толчки прекращаются, его глаза снова открываются, и я вижу любовь ко мне в каждой его черте.